Мужчина успокаивающим жестом накрыл ладонь племянницы, и она с облегчением качнула головой, блеснув цепочками в волосах. – Я рад, если это действительно так. Но мне бы хотелось, чтобы он относился к тебе с большим вниманием. Никакая работа не стоит твоего времени, даже если она приносит тысячи фунтов дохода в год. – Он скоро бросит ее, – убежденно произнесла Розамунда. Уинифред зажмурилась – ей хотелось провалиться под землю. – Да, сейчас Рой посвящает работе много времени, но так будет не всегда. Он… – Смутившись, она поднесла руку к улыбающимся губам. – Знаешь, дядя, он обещал отвезти меня в Италию. По фойе снова разнесся трубный глас. Уинифред развернулась, чтобы поскорее уйти, но Теодор придержал ее за плечи. Она застыла, тяжело дыша. – Я буду счастлив, если он сдержит свое обещание, Роза, – сдержанно заверил спутник Розамунды. – Спасибо, дядя. Они ушли, но Уинифред еще с добрую минуту не могла заставить себя пошевелиться. Зажмурившись до боли в веках, она застыла, чувствуя горячую тяжесть рук Теодора на собственных плечах. Он не торопил Уинифред, но ей все равно казалось, будто юноша придавливает ее к земле. – Извини, – прошептала она, когда звуки в фойе стихли. – За что? – изумился Теодор. Его пальцы мягко стиснули ее плечи. – За то, что ошиблась. – Уинифред подняла голову и, щурясь на свет, попыталась стереть злые слезы, но из-за надетых перчаток получилось только размазать их по лицу. – Все это время мы гонялись за невинной женщиной. Боюсь представить, чего это нам может стоить. – Мы все еще не знаем, насколько она посвящена в работу мистера Даска, – возразил Теодор. Но сомнение в его голосе было настолько очевидным, что Уинифред фыркнула: – Это невозможно. Ты сам в это не веришь. – Но почему? Она ничего не говорила своему дяде о работе мистера Даска. – Разве ты не понимаешь? Юноша покачал головой. – Тедди, если бы Розамунда знала, чем занимается Даск, она никогда не предположила бы, что он бросит работу. Такую работу, как у Даска, невозможно просто так оставить. – В любом случае… прошу, не вини себя. Пусть она и не принимает участия в делах мужа – хотя бы это мы знаем, верно? Когда найдем мистера Холбрука, мы сообщим ему, что Даск скрывает от него свою жену. – Сомневаюсь, что тайная любовь заинтересует его больше, чем кипа украденных документов за стенкой шкафа, – огрызнулась Уинифред и тут же одернула себя. – Впрочем, это не важно. Сейчас мы не знаем даже того, где скрывается Холбрук. Юноша промолчал, и Уинифред сглотнула. Пускай Дарлинг и не винит ее, он не может отрицать, что ответственность за ошибку лежит на ней. Они потеряли много времени, выслеживая женщину, которая не может их никуда привести. – Мы ведь… дослушаем оперу до конца? – осторожно спросил Теодор. Будь у него собачьи уши, он наверняка прижал бы их к голове. Уинифред не хотелось слушать паршивую оперу, не хотелось ни на кого смотреть, не хотелось изображать интерес. Овладевшее ею безразличие было похоже на кошмарный сон, в котором каждый шаг дается с таким трудом, будто кто-то тянет за щиколотки. – Конечно, – вяло согласилась она, даже не взглянув на Теодора. – Пойдем. Уинифред шагнула вперед, но он не сдвинулся с места. Их сцепленные локти не давали ей идти. – Я передумал… Поедем лучше домой, – предложил Дарлинг, отчего-то показавшийся еще более виноватым, чем раньше. Может быть, он ожидал отказа. – По-моему, уже поздно. В его лице читалось сострадание. Уинифред было так тяжело, что она не стала отнекиваться. У колоннады театра они поймали экипаж и покатили по серебряным от дождя и лунного света улицам. Домой к Келлингтону они приехали почти к полуночи и ожидали встретить тихий потухший холл, но тот почему-то оказался оживлен. Младшие горничные сновали в коридорах с тазами холодной воды и чайниками с кипятком, из носиков которых лентами вился пар. Уинифред вглядывалась в лица, освещенные желтым светом свечей, и ее понемногу сковывало тревожное предчувствие. В последний раз прислуга была так оживлена, когда к Келлингтону привезли полуживого Стеллана. – Что-то случилось? – тихо спросил Теодор, обратившись к проходившей мимо горничной со связкой белых восковых свечей в руках. Та округлила глаза и пролепетала: – Не знаю… Думаю, миссис Хаксли лучше объяснит… – Так позови ее! – рявкнула Уинифред и отвернулась, чтобы не видеть страха в глазах горничной и разочарования – в глазах Дарлинга. Она знала, что происходит. И не хотела, чтобы горничная звала миссис Хаксли, которая собиралась подтвердить ее худшие опасения. Теодор нашел ее ладонь. Сцепив руки, они так и стояли на пороге, пока старшая горничная не выглянула из кухни. В руках она держала маленькую деревянную шкатулку. – Что случилось? – напряженно спросила Уинифред, когда женщина приблизилась к ним. – Почему все бегают? – Мисс Лун снова упала в обморок, – помедлив, сообщила миссис Хаксли. Она поминутно опускала взгляд на шкатулку у себя в руках. – На этот раз у нее начался припадок. Доктор подозревает, что виной этому другая болезнь, поборовшая ослабшее от чахотки тело. Она… Женщина запнулась, и у Уинифред по плечам и спине пробежал холодок. Рука Теодора в одно мгновение взмокла. – Если приступ окажется достаточно сильным, она может не дожить до утра. За ее спиной послышался звон разбившегося стекла, и все обернулись. Одна из младших горничных выронила пузырек с каким-то лекарством и опустилась на колени, чтобы вытащить из лужицы тинктуры крупные осколки темно-коричневого стекла. Ее плечи мелко подрагивали. Глава 17 Больные и спящие Слабо мерцавшая последние несколько минут свеча потухла, и Теодор встал, чтобы зажечь новую. Без них комната погружалась в тяжелую глухую темноту, в которой прерывистое чахоточное дыхание Лауры становилось почти неслышным. Уинифред, уронившая голову на руки, приоткрыла один глаз. Она не успела снять вечернее платье и самой себе казалась облаченной в саван. Теодор чиркал спичкой о каминную полку, но руки его дрожали. Первая спичка сломалась, и он взял другую. К двум часам ночи Келлингтон принес с кухни чай и кофе, но и без них никому не спалось. Он тихо закрыл дверь и присел у стола рядом с Уинифред. Она отодвинула картину, чтобы Келлингтон мог поставить поднос. – Как она? – тихо спросил он. Лаура, забывшаяся тяжелым лихорадочным сном, ткнулась щекой в подушку. На ситцевой ткани от ее головы расплывалось темное пятно пота. – Заснула с четверть часа назад, но скоро проснется снова, – с горечью ответила Уинифред. – Конечно, если проснется. Дарлинг, сидевший у изголовья кровати Лауры, опустил голову. Занавески на открытом окне за его спиной раздувались и, дрожа, снова опадали. – Не говори так, – пробормотал Келлингтон и взял в руки чашку с кофе, но не сделал ни глотка. Уинифред замолчала и уставилась на Лауру. С тихим свистом опускалась и поднималась ее грудь в белой ночной сорочке. Через полчаса Лаура проснулась, но не раскрыла глаз. Она глубоко вздохнула. Под ее ресницами заблестела влага. Уинифред поднялась, чтобы подать ей воды, но тут спина девочки судорожно выгнулась. Она тихонько захныкала, раздирая пальцами грудь, а затем закашлялась, зарыв рот и нос в подушке. Теодор вскочил с места, с ужасом глядя на Лауру. Она никак не переставала кашлять, на ткани появилось пятно крови. Доктор Вудворт велел следить, не начнут ли у Лауры закатываться глаза в припадке – это плохой признак, – но Уинифред не видела ее лица. Перекатившись на спину, Лаура схватилась за волосы и снова заплакала. Лицо ее опухло, губы казались белыми, но на щеках горел румянец. Теодор попытался было разжать ее пальцы, чтобы Лаура не выдрала себе волосы, но та вдруг мучительно захрипела и раскрыла рот. В уголках ее губ, на языке и зубах краснела кровь. Задохнувшись, Уинифред пришла на помощь Теодору. Вместе они отняли ее обжигающе горячие потные руки от лица и прижали их к кровати. Лаура больше не издавала ни звука, но продолжала биться на постели ногами и головой, как выброшенная на берег рыба. Позади хлопнула дверь – должно быть, Келлингтон выбежал из комнаты, чтобы снова послать за доктором. Уинифред и Дарлинг переглянулись. В лице юноши не было ни кровинки. Уинифред же казалось, что сама она сейчас пылает. – Больше не кашляет, – прошептал он. Уинифред перевела взгляд на содрогающуюся Лауру. Горло ее двигалось вперед-назад, и Уинифред осенило: – Она сейчас задохнется! – закричала она и схватила Лауру за плечо, дергая вперед. – Переверни ее! Вместе они перекатили девочку на бок. Уинифред схватила Лауру за короткие сальные волосы, придерживая голову на ослабшей шее. Едва Теодор хлопнул ладонью меж ее лопаток, как Лаура снова отчаянно закашлялась. Пузырь на ее губах лопнул, и изо рта полилась густая кровь с ошметками чего-то темного. Затем ее стошнило. Она продолжала сучить ногами по постели, сбивая простыню, но уже не так рвано и судорожно, как прежде. Теодор вновь уложил ее на спину, и Лаура устало уронила голову на подушки. Она что-то неразборчиво бормотала испачканными кровью губами, не раскрывая глаз. – Она бредит, – мрачно заметила Уинифред и присела на постель рядом с девочкой. Потрясенный Дарлинг опустился на стул и коснулся ее блестящего лба. – И горит, – добавил он, сосредоточенно вглядываясь в беспокойное, подернутое лихорадкой лицо Лауры. Проведя по ее волосам, он взял девочку за руку. Ее маленькие пальцы с сизыми ногтями машинально обхватили его ладонь, но она так и не пришла в сознание. К тому времени, как приехал доктор Вудворт, Лаура еще раз откашлялась кровью. Уинифред как раз обтирала платком ее рот, когда он вошел с маленьким кожаным саквояжем в руках. Жестом велев Теодору и Уинифред отойти, доктор присел рядом с Лаурой, снял перчатку с правой руки и коснулся ее шеи. – Давно она без сознания? – отрывисто спросил он. Отняв руку, он сдернул вторую перчатку, сунул обе в цилиндр и раскрыл саквояж. – Около двух часов, – ответила Уинифред.