Доктор Вудворт кивнул, не оборачиваясь. – Выйдите, если это вас не затруднит. – Зачем? Что такого вы будете делать, что мы не можем остаться? Доктор искоса взглянул на нее, и Уинифред едва не отвела взгляд – так испугалась. Теодор потянул ее за руку. – Извините, доктор Вудворт, – тихо сказал он. – Мы уходим. Таща за собой неохотно сопротивлявшуюся Уинифред, Теодор вышел в коридор и закрыл дверь. Глаза его покраснели, но были сухи. Уинифред тоже не могла плакать, хотя слезы сдавливали ей горло, не находя выхода. Келлингтон дремал, устроившись на низкой тахте без спинки и откинув голову на оклеенную шелком стену. Уинифред и Теодор тихо, стараясь его не разбудить, присели по обе стороны от него. Потом Теодор устроил свою голову на плече Келлингтона и прикрыл глаза. Помедлив, Уинифред последовала его примеру и тут же провалилась в сон. Ее разбудил звук скрипнувших петель. Встрепенувшись, Уинифред вскинула голову и оглянулась на юношей – оба крепко спали, измотанные бессонной ночью. Светлые волосы Келлингтона мешались с темными кудрями Дарлинга. Доктор Вудворт закрыл дверь и принялся натягивать перчатки, сунув цилиндр под руку. Его тоже выдернули из постели, но он к этому привык, и поэтому, несмотря на набрякшие веки и синеву под глазами, в нем не чувствовалось сонливости. Он был спокоен и сосредоточен. Уинифред опустила взгляд на его ноги. Носок одного кожаного ботинка был заляпан кровью. – Не буду скрывать, она плоха, – негромко произнес доктор, ребром ладони вбивая перчатку меж пальцев. От звука его голоса Келлингтон поморщился, но не проснулся. – Лекарства не оказали должного действия, и, я боюсь, болезнь повлияла на мозг. Если кризис минует, возможно незначительное улучшение ее состояния. – «Если»? – эхом переспросила Уинифред. Вздохнув, доктор Вудворт устало потер плохо выбритый подбородок. – Рано о чем-то говорить. Подождите несколько часов. Если улучшения не наступит, снова пошлите за мной. – Он протянул Уинифред лист бумаги с рецептом. – Я рекомендую ей принимать Фаулеров раствор[18]. Давайте ей пить воду, но не слишком много. Уинифред кивнула, и доктор Вудворт, коротко поклонившись, ушел. Она сжала рецепт двумя пальцами, словно это что-то гадкое, и вернулась в спальню Лауры. В свете огня лицо девочки казалось желтым. Что бы доктор Вудворт ни сделал, ему удалось вырвать Лауру из лап навеянного лихорадкой забытья, и теперь она просто спала. Слезы увлажняли ресницы, широко раскрывался рот, глотавший воздух, но дыхание стало ровным, хоть и частым. Уинифред обтерла ей руки, шею, лицо, губы, а затем села на свое прежнее место и устроила голову на острых коленках Лауры, накрытых простыней. Когда под веками вместо привычной черноты вдруг стало розово и нестерпимо ярко, Уинифред поняла, что снова заснула. Наступило утро. Солнце взошло так давно, что успело добраться до окон второго этажа. С того времени, как ушел доктор Вудворт, должно было пройти не меньше четырех часов. Она не смела поднять голову от ног Лауры – боялась увидеть, что половину ночи обнимала труп. Резко выдохнув, Уинифред зажмурилась, а потом подняла глаза на изголовье. Свет ослепил ее. Готовая увидеть Лауру, она с паникой восприняла мгновение отсрочки. Но стоило зрению приноровиться к утреннему солнцу, и Уинифред различила ее лицо. Распахнув блестящие раскосые глаза, Лаура глядела прямо на нее. Лицо оставалось неподвижным, словно она была маленькой фарфоровой куклой. Уинифред не смогла подавить всхлип, и тогда Лаура вдруг коротко моргнула и улыбнулась: – Не плачь. Все позади. Обхватив худенькие ноги Лауры, Уинифред зашлась в яростном плаче облегчения. Она ничего не могла с собой поделать – рыдания сами рвались из нее, и сейчас она имела на них полное право. Лаура выжила. В коридоре послышались грохот, ругань, тихие стоны, и в комнату ворвались Теодор и Келлингтон, всю ночь проспавшие на диване бок о бок. На лицах обоих был написан ужас. Но когда Дарлинг увидел, как посвежевшая и порозовевшая Лаура ласково гладит по голове рыдающую Уинифред, его лицо тоже скривилось. Заливаясь слезами, он бросился на шею Келлингтону, и Лаура тихонько рассмеялась. Уинифред ощущала прикосновение ее маленьких горячих пальцев к своей макушке и обмирала от облегчения. * * * Оставив Лауру с миссис Хаксли, Уинифред и Теодор поднялись в свои спальни. Сбросив посеревшее от пыли платье, Уинифред плеснула в лицо холодной водой, принесенной одной из младших горничных, и уставилась в зеркало. За эту ночь она словно потеряла несколько лет жизни. Ее лицо как будто не имело определенного возраста, при желании она могла прикинуться и пятнадцатилетней, и двадцатилетней. Сейчас же ее можно было принять за ровесницу Эвелин. Яростно потерев щеки грубым полотенцем, чтобы вернуть им цвет, Уинифред плашмя положила зеркало на комод и принялась одеваться в платье, в котором возвращалась в Лондон из Хэзервуд-хауса. Городской туман оказал свое тлетворное действие – доказательством этому послужил ночной приступ Лауры. В этот раз она выкарабкалась лишь чудом, но нельзя было продолжать полагаться на удачу. Похоже, в этот раз им не удастся довести дело до конца. Необходимо увезти Лауру в Хэзервуд, и сделать это незамедлительно. Уинифред окинула взглядом собранные кофры и саквояжи, составленные в углу спальни. Она была готова уехать сейчас же. Даже вечернее платье девушка не оставила на кресле, а затолкала в отделение чемодана. Но наверняка Теодору и Лауре потребуется куда больше времени на сборы. Решив не медлить и поделиться своими соображениями с Дарлингом и Келлингтоном, Уинифред торопливо спустилась вниз, но в холле ее окликнул дворецкий. Он замер у парадного входа, с озадаченным видом переворачивая маленький светло-голубой конверт. Убедившись, что слуга не собирается двигаться с места, Уинифред наморщила нос и подошла к нему сама. – В чем дело? Это мне? Дворецкий кивнул и протянул ей письмо. – Да, мэм. Какой-то мальчуган принес… меньше минуты назад. Схватив конверт и оттолкнув дворецкого, Уинифред рванула на себя дверь и выглянула на улицу. Час был слишком ранним для того, чтобы Белгравия пробудилась ото сна. Бежевые шторы на окнах были задернуты, мостовая и тротуары пустовали. Только служанки устроились на лестницах домов, окуная ветоши в ведра с ледяной водой, чтобы как следует вымыть ступени к наступлению времени для визитов. Мальчишки-посыльного нигде не было видно. Уинифред затворила дверь и прислонилась к ней, разглядывая письмо. На конверте стояла надпись «Уинифред Бейл», но больше ничего не было, даже адреса или печати. Конверт был заклеен со всех сторон, и, чтобы открыть его, необходимо было потянуть за нить и разорвать клапан. Никто не мог знать, что она живет у Келлингтона. Она не сообщала о переезде даже мисс Гэмпстон, а Кэтрин продолжала писать им на Керзон-стрит. Худшие опасения Уинифред сбылись – за ними продолжают следить. Рванув нитку, Уинифред разорвала конверт и перевернула его клапаном вниз. На ладонь ей упала маленькая записка на почтовой бумаге. Даже не успев понять значение первых слов послания, она узнала почерк: это была рука Холбрука. «Мисс Бейл, я буду с Вами краток. Ваше пребывание в Лондоне доставляет мне массу неприятностей и, чтобы их разрешить, я хотел бы заключить с Вами сделку. В качестве доказательства моих благих намерений я хотел предоставить в Ваше распоряжение нашего общего знакомого, но Вы предпочли распаковать подарок без моей помощи. Теперь мне нечего предложить Вам, кроме собственного слова. Мой человек будет ждать Вас на площади Пикадилли в два часа дня. Вы вольны взять с собой оружие и сопровождение. Я гарантирую неприкосновенность Вам и Вашим спутникам. От Вас мне не нужно ничего, кроме готовности заключить перемирие. Джеймс Холбрук». Уинифред свернула записку и сунула ее обратно в конверт. Неужели Холбрук действительно полагает, что она попадется на столь откровенно заброшенную уловку? С другой стороны… выбора у нее нет. Но это осложняло дело совершенно с другой стороны. Если они останутся, чтобы встретиться с Холбруком, Лауре на целые сутки придется задержаться в Лондоне, что в ее положении просто немыслимо. Войдя в гостиную, она увидела Келлингтона и Стеллана, беседовавших у окна. Оба имели недовольный вид, но если Келлингтон испытывал раздражение от одной лишь необходимости вести разговор, то Стеллан был попросту уязвлен. Уинифред не услышала, о чем они говорили, – юноши увидели ее и одновременно отвернулись, скрывая хмурые лица. Но она успела заметить, как Стеллан прячет в кармане фунтовый билет. – Мисс Бейл! – протянул он и отвесил привычный шутливый поклон. – Не поверишь, но я только что подумал о тебе. Келлингтон уставился на него с нескрываемым презрением. Уинифред дернула губой и протянула ему вскрытый конверт. – Ты стал невыносимее прежнего, Акли. Должно быть, дело в твоих усах. Стеллан взял конверт, не меняя насмешливого выражения, но в глазах промелькнуло беспокойство. – Что это? – Послание от твоего бывшего приятеля – от Джейми. Он помрачнел и, вытряхнув письмецо себе на ладонь, пробежал взглядом по строчкам. Келлингтон наблюдал за ним с отрешенным интересом, словно Стеллан – уравнение, которое необходимо решить, однако доступные пониманию Келлингтона формулы на нем не действуют. Закончив читать, Стеллан заставил себя ухмыльнуться и вернул письмо Уинифред. – Как мило. – Что там? – спросил Келлингтон. – Холбрук хочет встретиться с ней, чтобы заключить мир, – пояснил Стеллан и машинально коснулся кармана, в который положил деньги. Глаза его забегали. – Мне пора идти, но… Мисс Бейл, ты же не собираешься творить глупости? Я думал, что вы с Тедди решите немедленно увезти вашу девочку в Хэзервуд-хаус. Прикусив язык, Уинифред неопределенно покачала головой, и Келлингтон произнес: – Ее зовут Лаура. Стеллан пожал плечами, будто извиняясь. – Лаура… Надеюсь, я успею вернуться до вашего отъезда, мисс Бейл. Она промолчала и в этот раз, и Стеллан сузил глаза. Когда он наконец вышел, Уинифред с укоризной поглядела на Келлингтона. – Зачем ты дал ему денег? Он же просадит их в карты. Поморщившись, Келлингтон с силой потер лицо и оставил на коже красный след. Недостаток сна сказывался на нем куда сильнее, чем на Уинифред или Дарлинге: все его движения казались замедленными, а глаза – подернутыми дымкой.