– Что? – моё удивление друг и коллега отбривает. – Она милая и, правда, толковая. – Комплемент Андрюши – это вам не вруше, – Алиса напевает. Смеётся. И сама себя обрывает. Вскакивает торопливо, и к перилам она кидается, перегибается через них почти пополам, а следом, оглянувшись на нас, взволнованно произносит: – Ребят… Не ребята – Квета. Белоснежная шевелюра мелькает у самых дверей, исчезает, как мимолетное виденье. Слишком быстро, слишком поспешно, слишком резко. И колкий страх, прошивая позвоночник, приходит быстро, опережает испуганные Алисины слова и собственное понимание. – Вету уводят! Уводят. Голос Алисы ещё отдаётся болезненным эхом, а сердце пропускает удар, когда я уже расталкиваю всех, не обращаю внимания на возмущения и Ника, что выговаривает что-то сердито и властно, не слушаю. Я скатываюсь вниз. И Даньку с Лёнькой, пробивающихся сквозь всполошённую толпу, игнорирую. Отмахиваюсь. Выбегаю в холл, что пуст. И пустотой этой, тишиной и ярким светом дезориентирует, останавливает. На миг, в который с холодной чёткостью получается заметить пару посетителей, прижавшихся к стене. Охранника. Сползшего по стеклянной двери. И девушку рядом с ним, на коленях. Она расстёгивает его пиджак, прижимает руки к боку и пропитанной кровью рубашке. – Они девушку поволокли к машине, – она сообщает с завидным хладнокровием. Почти в спину. Ибо в декабрьскую ночь я уже выбегаю. Вижу Север, что брыкается, сопротивляется, молча и сосредоточенно, и на сотрясение воздуха силы она не тратит. Выкручивается и к зданию бросается, но… за волосы её хватают, вырывают белоснежные пряди вместе с болезненным всхлипом и к машине отбрасывают. Не глядя. И в хромированный бок монстроподобного джипа Север врезается, падает на утоптанный грязный снег, пытается встать, но руки у неё дрожат. Разбиты губы. – Отпустите её, – я выверяю и голос, и слова, что в звенящей от бешенства голове отыскиваются с трудом. Заставляю себя не смотреть на Вету, а… отстраниться, сосредоточиться на двух бугаях, которые Север глупо пытаются заслонить, сделать вид будто всё… нормально. Вот только ненормально. И водительская дверь в тишине ночи хлопает особенно громко. – По-тихому девчонку можно было уломать? – третий поклонник Север спрашивает недовольно, огибает машину. Смотрит на меня, как и остальные. – Шёл б ты, парень, отсюда… – тот, что откинул Квету, советует дружелюбно, улыбается не менее дружелюбно. И ножом поигрывает. – Целее ведь будешь, – второй сообщает заботливо. Подхватывает уже не вырывающуюся Ветку, пытается засунуть её в распахнутую машину, но Андрей вырастает чёрной тенью, как из-под земли, сбоку, и бьёт молча. А я ударяю первым дружелюбного. Выбиваю нож. И тело переключается на инстинкты, отточенные движения и рефлексы. Отклониться. Разорвать дистанцию. А после ударить. Раз, но точно, быстро и сильно. Как учили. Отключить и связать, заглянуть в глаза, что задурманены, округлены, похожи на совьи, а потому повышенную активность и выносливость объясняют. Отбрасывают вопрос почему они решили увести с собой понравившуюся девушку, забив на возражения самой девушки, здравый смысл и закон. - Кокс? – Ник подходит беззвучно, накидывает мне пальто на плечи, и интересуется он замороженным голосом. Редким для него. Специальным и грозящим неприятности. – Скорее мет, – я возражаю. Вытираю руки, встаю, и переглядываемся мы хмуро. Почему пропустили подобных идиотов и когда они накачались Нику узнавать придется. Узнавать и сильно надеяться, что толкать дурь начали не в клубе. Впрочем, это будет после, а пока следует дождаться полицию со скорой, коих, тихо матерясь, вызвал Ник. Ответить на все вежливые вопросы, оставить закорючки на протоколах и во враз опустевшем клубе Ветку найти. Отыскать в кабинете Ника, где маячит и встревоженная Данька, возится с компрессом и льдом, которые не особо помогают. Поэтому встречать этот Новый год Север будет опухшей красавицей. – Димка, – сестра замечает меня первой, выпрямляется и взглядом ощупывает, уточняет на всякий случай деловито. – Цел? – Цел. Ибо рассечённая бровь не в счёт. – Ну да, – она вздыхает. Поглядывает на притихшую Ветку и спрашивает обречённо у меня: – Ворчать будешь? – Тебя в холле верный рыцарь ждёт, – вопрос я игнорирую. Выдерживаю буравящий взгляд. И Данька сдаётся первой, поджимает раздражённо губы, и из кабинета она удаляется демонстративно, не скрывая обиду. Оставляет наедине с Север, что молчит, сидит на краю стола и этот самый край ногтем увлечённо ковыряет. Бросает косой и искрометный взгляд, когда я подхожу. Встаю напротив. – Извиняться я не стану, – она говорит быстро, даже не кривится. Пусть и говорить ей точно больно. – Не извиняйся, – я соглашаюсь легко. Спокойно. Почти.