– Мама, я больше голодать не намерена. Я – за стол. Присоединишься? Или мне в одиночестве жевать твои макароны? Кстати, идея поджарить их с овощами супер! Этакая паста а-ля итальяно получилась. Ты начинаешь чувствовать вкус к готовке? Или это случайность? – Не ерничай. Ты же сама сказала, что макароны разварились, – слабо огрызнулась Аглая, вновь посмотрев на часы. – Что ты мечешься, как гуппи в аквариуме? Ну, задержался майор, мало ли? У следователя ненормированный рабочий день. А возможно, труп свежий появился. До кучи. Все. Хватит страдать о неразделенном с мужчиной ужине, садись. Тепленькое еще все, даже макарошки, – шутливо произнесла Берта, но Аглая отрицательно помотала головой. – Я подожду еще немного. – Ну, жди. Как-то неприлично так опаздывать, кем бы ты ни был. Даже не ожидала, что Федор Николаевич такой невоспитанный, – пробурчала Берта. – Время к девяти! Мог бы позвонить… – Посмотрела содержимое сейфа? – решила закрыть вопрос о поведении соседа Аглая. – Да, положила все обратно. Судя по украшениям, моя биологическая мать тяготела к цыганщине. Безвкусица жуткая вся эта ее бижутерия, правда, кулон немного выпадает из общего табора. Довольно изящная вещица и старинная. Я бы даже сказала – антикварная. Ты видела? – Да, это подарок твоего отца. – Скажите какой эстет. А тебе он что-нибудь дарил? – Дарил, Берта, много, но я все продала почти двадцать лет назад, когда совсем не было денег. – Помню эту нищету… даже мне на лишнюю пару белых носков не было… не поверишь, я сейчас руками ничего не стираю. Ни-че-го, понимаешь? Не могу! Все, не буду портить себе аппетит, не хочешь есть – сиди, жди соседа, а я пошла в беседку. – Берта подхватила поднос с едой и направилась к выходу. Аглая в ответ на выпад дочери промолчала. Что она могла сказать того, чего та не знала? Этот ее упрек прозвучал не впервые, поначалу Аглая пыталась даже оправдываться. Но потом поняла, что ее оправдания Берте не нужны. …Полгода после смерти мужа она жила в долг. Добрая душа горничная Нюра, царство ей небесное, из своих скудных запасов подкармливала их с Бертой и совала мелкие купюры на хлеб и молоко. Она же почти силком заставила Аглаю посадить в лето овощи и картошку. Помогала полоть, давала советы, крутила бесконечные банки с компотами (ребенку нужны витамины!) и соленьями. Добродушная Нюра становилась очень жесткой, если вдруг Аглая пыталась отлынивать от работы. Стыдила, уговаривала и упрекала в том, что не думает о дочери. Ее сестра за это время появилась на участке только однажды. Алевтина критически осмотрела огород, сунула в руки Аглаи какой-то конверт и, процедив сквозь зубы «отдашь как сможешь», направилась к калитке. В конверте были деньги, Аглая их растянула на полгода до оформления наследства. Она рассчитывала на то, что на счетах Льва лежат приличные суммы, но действительность оказалась печальной – ей хватило лишь на то, чтобы отдать долг Алевтине. Неунывающая Нюра вновь вернула ее с небес на землю – в буквальном смысле слова: к огороду. Если бы не та выставка народного творчества в городском доме культуры, куда Аглая забрела случайно, они с дочерью так и жили бы на пенсию Льва и на детские пособия. Потому что Аглая боялась выйти на работу… Аглая тогда бродила между столами с выставленными на них поделками местных умельцев, пока не уткнулась в резко выделяющуюся среди остального витрину. Это был самый дальний угол зала, отгороженный к тому же двумя кадками с пальмами, люди сюда попадали, видимо, редко. По крайней мере, в тот момент Аглая остановилась у витрины одна. – «Это мои авторские куклы. Я создаю их сама», – услышала она тихий голос. Аглая посмотрела на довольно пожилую женщину, и ей вдруг сразу захотелось подойти ближе и… обнять ее. Аглая не была набожной, но свет, исходивший от женщины, посчитала божественным. Ее окружил покой, умиротворение, давно забытое чувство защищенности, словно нашла она, наконец, свое убежище. Нашла ту, что поймет и поможет забыть то, что не получается вычеркнуть из памяти. Забыть для того, чтобы вдохнуть глубоко, на выдохе выпустить всю скопившуюся горечь и страх и без всякого «а вдруг» начать жить. А рядом будет эта женщина, так пристально и с материнской болью смотревшая прямо в душу… – Давайте знакомиться, милая. Мое имя – Серафима Наумовна Краузе. Можно просто Серафима. А вас мне как величать? Аглая вместо ответа расплакалась. Такой встречи быть не могло! На далеком от родной Риги юге, в небольшом городке у гор, в провинциальном доме культуры! – Аглая Краузе, – еле выговорила она сквозь слезы. – Я не понимаю… – растерянно произнесла женщина, присаживаясь на краешек стула и указывая ей на круглый табурет. – Мой отец – Андрис Краузе, я родилась в Риге. Но сейчас я ношу фамилию мужа – Лапина, – уже успокоившись, пояснила Аглая. – А я никогда не была в Риге. Родилась и выросла в Москве, а замуж вышла за Александра Краузе. Мы жили в Ставрополе, а недавно перебрались сюда. И в семье мужа нет ни одного Андриса. Жаль, что мы не родственники, хотя бы и дальние. Но расскажите о себе, Аглая. Как вы оказались так далеко от Балтики? – Тоже вышла замуж, – коротко ответила Аглая и перевела взгляд с лица женщины на витрину. Серафима по очереди брала в руки кукол, рассказывая о каждой подробно, с любовью. – А эту я назвала Мартой, – протянула ей одну из кукол Серафима. – Так звали мою маму. – Глаза Аглаи вновь наполнились слезами. – Я создавала эту девочку особенно долго, часто откладывала, потом бралась снова… а закончила в марте этого года, – с нотками растерянности в голосе сказала Серафима. – Знаете что, Аглая. Вы поможете мне собраться? На этой феерической выставке ремесел мне неуютно. От моих кукол шарахаются, я даже чувствую себя немного кем-то вроде городской сумасшедшей. – Серафима весело рассмеялась. – Одна… дама даже упрекнула меня, что спекулирую старьем. Мол, на какой помойке понабрала этих страшилищ в мятых испачканных платьях? И не стыдно ли мне продавать такое – дочка ее испугалась. А девочка, смею заверить, просто боялась дотронуться до понравившейся куклы… Дико, право… То, что существует стиль ретро, ткань для одежды специальными способами обрабатывается, чтобы придать ей вид ветхой, иногда месяцами подбираются аксессуары… Впрочем, я увлеклась, могу говорить о куклах часами! – Мне очень интересно! – искренне воскликнула Аглая. Серафима посмотрела на нее долгим взглядом. – В таком случае приглашаю вас, милая, к себе в гости. Мой дом на соседней улице! – с торжеством в голосе произнесла Серафима. Они собрались быстро, две объемистые сумки Серафима легко подхватила сама, кивнув Аглае на картонную коробку. – Вас, Аглаюшка, мне Бог послал. Одна бы я с ношей не справилась. Сюда меня доставил муж, но он вернется в город только к закрытию выставки. Право, на сегодняшний день я наслушалась достаточно сомнительного качества комплиментов и чуть не оглохла от бравого казачьего пения с присвистами и топота сапог по деревянному настилу сцены. Еще угораздило меня забиться в этот душный угол! Не поверите, милая, но пришлось даже приплатить организаторам, чтобы оставили мне пальмы! Мне пояснили, что эти кадки – дополнительный декор! – Серафима, посмеиваясь, пробиралась к выходу между столами. Аглая семенила за ней, крепко прижимая к себе коробку и чувствуя необыкновенную легкость в мыслях. А мысли выстроились в некий парад четких вопросов, которые она задаст Серафиме в спокойной обстановке ее необычного (а как иначе?) дома. А завершит парад просьба научить ее мастерству создания авторской куклы. Серафима ввела ее в этот кукольный мир или это мир кукол вошел в Аглаю, заполнив сердце нежной любовью к этим прекрасным творениям? Аглая пропускала через себя придуманную ею же историю каждой созданной «девочки». С первой из кукол расстаться не смогла, она была ее ребенком, точнее, ею самой от рождения до возраста, когда закончилось детство. Некоторые куклы получались более старшими, были среди них и вполне взрослые барышни. Огорчало Аглаю одно – полное равнодушие Берты. И только через много лет она догадалась, что это была ревность дочери к куклам. Внезапный уход Серафимы ошеломил Аглаю, ей казалось, она вновь осиротела. И хотя Серафима уверяла ее, что ученик давно превзошел мастера, и даже шутила, что уже и непонятно, кто кого учит, для Аглаи она оставалась наставником. Часто задумываясь, а кем она сама была для Серафимы, Аглая тайно надеялась, что та считает ее близким человеком. Но все же старалась не навязываться, боясь надоесть. Она видела, какую тоску вызывают у Серафимы своей назойливостью кровные родственники, которые подолгу засиживались в гостеприимном доме. Окончательно поверила Аглая в то, что Серафима и сама дорожит их отношениями, когда та призналась, что до сих пор пытается найти хотя бы какую-то зацепку для их родства. Серафима теребила мужа, тот расспрашивал родню, но увы. «Ну и ладно! – заявила однажды после очередного разочарования Серафима. – Но никто не помешает мне стать для тебя, Аглаюшка, названной тетушкой. Тетей Симой, да! Зови меня так!» – приказала она с улыбкой. Муж вздохнул с облегчением, поняв, что для него эпопея с поиском несуществующей родни закончилась. Аглая же вновь расплакалась. После похорон Серафимы ее муж передал Аглае ту самую красавицу Марту. А вскоре Аглая создала куклу с лицом дамы преклонного возраста, удивительно похожую на Серафиму и, конечно же, названную этим именем… Аглая вновь бросила взгляд на настенные часы. Мутерперель опаздывал бессовестно, на грани хамства. Но вместо злости на невоспитанного соседа неожиданно пришло чувство облегчения. «Ну, и бог с ним. Уже скоро совсем стемнеет, какой ужин? Даже если придет, не открою!» – решила она. – Мам, ты не слышала звонка, что ли? К нам гость! – Нет. Наверное, в динамике батарейки сели. – Понятно. Хорошо Глеб Валентинович догадался на мобильный мне позвонить. Пойдем, он в беседке. – Какой… Глеб… отец Ксении? Что ему нужно от нас? – испугалась вдруг Аглая, сама не понимая причину страха. – Мам, что за паника? Не нужны мы ему. Он Мутерпереля ищет, – насмешливо заметила дочь. Глава 19 «Черт, откуда он взялся?! Ксюха говорила, в доме никто не живет уже сто лет. Да оно и видно – все окна заколочены, трава во дворе мне по пояс. Что не так? Дверь… досок не было! Я подумал, просто на замок закрыли, кому надо в эту убогую халупу лезть? Тут и брать нечего!» – Никита прикрыл дверь сарая. Он бил мужика не сильно, а так, можно сказать, вывел из строя на время. Связал тоже не крепко, отволок в тот сарай, где вчера нашел кое-какую мебель. Любил он устроиться с комфортом, пусть даже во временном жилище. Зря он поверил Ксюхе на слово, не осмотрел дом сам. Промашечка вышла. Похоже, мужик этот ночевал накануне, белая ткань с одной кровати снята, но вся другая мебель в пропыленных чехлах и паутине. Плохо только, что мент он, следак. Фамилия чудная – Мутерперель. Машину он обыскал, паспорт с его регистрацией по этому адресу нашел, три дня всего прошло, как прописался. Прикупил хату? Зачем? В такой-то дыре, как этот поселок! Ну, черт с ним, искать его сегодня вечером все равно некому – ни семьи, ни детей. И тут его, похоже, никто не знает, он еще и вещи не перевез, может быть, в городе, в гостинице кантуется пока. Никита повертел в руках телефон – пятый айфон, старье, выбросить не жалко. Вынул сим-карту, закинул в кусты у крыльца, сам телефон полетел дальше под деревья. «Хоть обзвонитесь, майор Мутерперель теперь недоступен», – подумал он, заходя в дом. Пришлось ждать внутри, когда стемнеет, благо на юге солнце садится рано. Но ничего, зато время протереть тряпочкой все, за что хватался, пусть и по минимуму, было достаточно. Теперь осталось добраться до заброшенной сторожки в лесу. А там – на мотоцикл и к заказчику. Договор выполнен, а ему пора получить оставшееся бабло, и все, бай-бай. Он оглянулся – на дороге никого. Да и кому в такой час шляться по лесу? Почти девять… Никита никогда не задумывался, сколько может стоить то старье, которое он достает для заказчиков. Чувствовал, что очень много, но чтобы продать вещь, нужно быть спецом и знать – кому. Он – не спец, поэтому и занимается тем, что умеет. Заказов столько, что бывает и очередь. Потому что только у него есть такой тариф «любыми средствами». Но без убийств, конечно. Дорогой тариф, но он и исполнитель надежный, потому и передают его координаты только по своим. И ему хорошо, и заказчикам никаких хлопот. В этот раз с самого начала пошло все не так. Заказ принял от человека, отказать которому было нельзя. Точное место, где лежит сверток, неизвестно. То ли в доме, то ли в тайнике в саду. Баба, у которой он мог быть, почти не выходит за ворота своего участка. Дом большой, огород, сад, какие-то постройки. Могла сховать так, что сама, если забудет, не найдет. А могла вообще не знать, что на ее участке зарыт клад. То есть лежит он там по сей день. Самый простой вариант. Никита решил исходить из этого – не знает она, потому что живет почти что в нищете. Значит, сверток еще там, где его спрятали. Описание свертка тоже дали расплывчатое – прямоугольный, размером с книгу, но весомый. Весомый – это сколько? Килограмм, два, пять? Ответа нет – сам заказчик сверток никогда в руках не держал. Но знает или думает, что знает, что находится внутри. Откуда? Хотя Никите по барабану – лишь бы задание было четким и понятным, а не эта муть. Кого другого бы послал подальше, а Куренного нельзя. Такие связи у барыги, что в Австралии найдет и там же закопает. И должен Никита Куренному, то есть был должен – жизнь отца. Спас тот папу когда-то от смертельной опасности, предупредив о подставе. И Куренной сам заявил, никто за язык не тянул, что если Никита добудет сверток, все личные долги его и отца тем самым закроет. Все, сверток у Никиты, значит – расплатился. Теперь можно будет отдохнуть пару лет где-нибудь за бугром, заработанного только этим заказом хватит. А есть и накопления. Умением складывать денежку к денежке Никита обязан отцу. Собственно, и профессией тоже. Только в трудовую книжку такую профессию не запишешь. Отец с юности за иконами по селам-деревням мотался, даже отсидел пять лет за разбой (дед шустрый попался, за двустволку – и по пяткам, не убежишь!). После зоны стал осторожным и ему говорил – не рискуй. Но характеры у них разные, как раз риск Никиту и привлекает. Ну и деньги, конечно. По родителям скучает, спасу нет. Но убедить их переехать из Владивостока к ним в Геленджик никак не удается. Думал, внучка родится, легче уговорить будет. Отец еще как-то заколебался было, но мать ни в какую. Куда угодно, только не на юг. Погостить – пожалуйста, но не жить… Никита дошел до времянки, раскидал кучу веток возле одной из стен. «Ну, привет, красавчик. Спасай хозяина, не подведи», – мысленно попросил он машину, надевая на голову шлем. Из леса он выехал совсем с другой стороны. Дождавшись, пока трасса опустеет, вырулил на крайнюю правую полосу. У заказчика Никита рассчитывал быть через час. * * * – Мам, лицо попроще сделай, а то ты сейчас похожа на склочную бабу, готовую закатить скандал. – Берта с удивлением смотрела на мать, у который одна эмоция сменила другую: только что перед ней стояла испуганная женщина, а сейчас от нее веяло угрозой. – Чем тебе Глеб Голод не угодил, а? – Не выдумывай. Я его не знаю совсем, что мне с ним делить? – отгрызнулась мать, а Берта тихо пробормотала: – Вот именно. Отец Ксюхи сидел на лавке в беседке все в той же позе – прислонившись к опорной балке и раскинув руки по перилам. От веранды было видно плохо, лампа под потолком беседки светила слабо, но Берте показалось, что у него прикрыты веки. Да, он, как оказалось, задремал! Они подошли тихо, он встрепенулся и вскочил с лавки, лишь когда под ногами матери скрипнула половица настила. – Ой, простите, разбудила, – насмешливо произнесла матушка, усаживаясь напротив гостя. – Чем обязаны визиту? – Добрый вечер, Аглая Андреевна, – явно растерявшись, ответил Голод. – Я ищу вашего соседа Федора Мутерпереля… – У нас? – все так же насмешливо спросила мать, а Берта решила, что обмен любезностями в таком тоне пора прекращать: – Так, стоп. Федор Николаевич обещал, видимо, зайти к вам вечером, так? Но не зашел. Представьте, мы его тоже не дождались к ужину. Хотя он почти четыре часа назад звонил, что выезжает из города. – К ужину? – с сомнением в голосе спросил Голод, окидывая взглядом белоснежную скатерть, на которой стояли салатник, блюдо с макаронами, плошка с кусками мяса и одна тарелка, из которой ела Берта.