Легионеры показывали на птицу, размахивали руками и возбужденно кричали. — Ворон помогает нам, — крикнул Тарквиний. — Это божественное знамение! На сей раз его словам ответил многоголосый восторженный рев. Даже Пакор и воины его личного отряда с тревогой наблюдали за полетом птицы. — Митра! — кричали многие воины. — Он послал своего ворона нам на помощь! Эти слова донеслись до Ромула, и он, обрадованный откровением, поспешно взмолился о помощи, обращаясь к своему пусть новому, но уже любимому божеству. Тут махаут, сидевший на переднем слоне, понял, что происходит неладное. А увидев, что прямо на него стремительно мчится ворон, даже закричал от страха. Этого хватило, чтобы напугать могучее животное, оно задрало хобот и протрубило тревогу. Тут же откликнулись все его сородичи. Слоны растерянно и испуганно трубили, а махауты изо всех сил пытались привести их к повиновению. Но всего приятнее для римлян оказалось то, как отреагировали на происходившее пехотинцы — они явно перепугались. — Видите?! — кричал, надрываясь, Тарквиний. — Они боятся собственных слонов! Если нам удастся испугать их, они повернутся и кинутся бежать. Теперь уже почти все легионеры восторженно заорали. Не долетев до слона шагов двадцать, ворон внезапно расправил крылья и снова взмыл в небо. Множество индийских лучников принялись стрелять в него, но тщетно. Стрелы взлетали плотными тучами, но падали на землю впустую. Взмахивая сильными крыльями, ворон быстро поднялся выше, оказавшись вне досягаемости стрел. А потом описал в небе полукруг и не спеша полетел на запад, оставив оба войска гадать, что же означало это невиданное знамение. Он летит в Италию, печально думал Ромул. Почему-то в мыслях у него возник образ Фабиолы, придав ему храбрости. Он не заметил устремленного на него взгляда темных глаз Тарквиния. Черная птица улетела, а на земле остались взбудораженные слоны, сердитые махауты и растерявшие часть своей самоуверенности индийские воины. Передний слон не на шутку испугался и, не подчиняясь погонщику, развернулся и быстро зашагал назад. Судя по страшным крикам, донесшимся до римлян, при этом он насмерть растоптал несколько пехотинцев. — Если один ворон смог так напугать слона, то представьте себе, что сделает дюжина копий, вонзившихся ему в морду! — Тарквиний вскинул стиснутый кулак. — Забытый легион! Бренн, до сих пор гордившийся тем, что придумал это название, эхом откликнулся на крик. А потом его подхватил весь легион, яростный рев покатился по когортам. Страсть, наполнявшая этот крик, была порождена в равной степени храбростью и отчаянием. Как и при Каррах, бежать было некуда. И укрыться негде. Оставалось биться, твердо держаться и победить или погибнуть. Неважно, что именно воодушевляет людей, думал Ромул. Еще с тех пор, когда ему приходилось сражаться на арене, он усвоил, что доблесть — это сплав из множества составляющих. По-настоящему имела значение лишь вера в то, что шанс выжить, пусть совсем маленький, все же есть. Он крепко стиснул древко копья и, сосредоточившись на светившейся в сердце крошечной искре надежды, настроился на жестокую битву. «Митра, пребудь с нами!» — думал он. Индийский военачальник решил не откладывать атаку. Для промедления не было никаких причин. Тем более что странный ворон своими действиями уже дал его противникам некоторое преимущество. Пусть маленькое, но все же… Чем скорее их удастся сокрушить, тем лучше. Первая ошибка индийца состояла в том, что он отправил вперед колесницы. Громко скрипя колесами, они со скоростью спешащего пешехода покатились к позициям римлян. Сопровождали их сотни пехотинцев; заполнив промежутки между колесницами, они создали подобие ощетинившейся оружием живой стены. Музыканты били в барабаны и тарелки, звенели колокольчики, солдаты пели на ходу. Шум стоял невероятный. Индийцы, привыкшие без труда прорывать строй войска любого противника подобной атакой, были полностью уверены в себе. А потом колесницы выехали туда, где накануне римляне выкопали множество каналов. Превратив поле в трясину. В ней-то и застряли одновременно все колесницы первой шеренги. Тяжелые, практически лишенные возможности маневрировать боевые платформы предназначались для передвижения лишь по ровной и твердой земле. Взбешенные возничие принялись хлестать лошадей. Кони поднатужились, протянули колесницы еще несколько шагов, и там они окончательно увязли по самые оси. Атака захлебнулась, не добравшись даже до фронта стоявших наготове легионеров. Пакор не заставил врагов ждать ответа. — Стреляй! — приказал он солдатам, которые обслуживали баллисты, нацеленные вперед. Седой оптион давно уже ждал этой команды и успел прикинуть расстояние от своих метательных машин до вязнувших в грязи индийцев. Их разделяло менее двухсот шагов, отличная дистанция для выстрела. Он выкрикнул приказ, и шесть механизмов сработали как один, метнув над легионерами камни больше человеческой головы каждый. Ромул благоговейно проводил взглядом летевшие камни. Последний раз он видел баллисты в действии еще под Каррами. Сражения, в которых приходилось участвовать Забытому легиону, были слишком незначительными, для того чтобы пускать в действие метательные машины. Ну а сегодня каждый летевший во врага камень ценился на вес золота. И, что важнее всего, каждый камень укладывал сразу несколько человек. А ведь у легионеров имелся лишь один путь к победе — перебить как можно больше врагов. Залп баллист положил хорошее начало бою. Глазомер оптиона оказался верным. Один из камней просто разбил переднее колесо колесницы, а остальные нашли живые цели. Камни разбивали воинам головы, дробили руки и ноги. Испуганные противники были залиты кровью убитых, струившейся из разорванных вен и артерий. А булыжники, словно не насытившись одним попаданием, ломали доски колесниц, калечили еще несколько человек и лишь потом падали наземь, поднимая фонтаны воды и грязи. Не успели ошеломленные индийцы опомниться, как баллисты дали новый залп, разрушивший еще несколько колесниц и уничтоживший их экипажи. Для следующего выстрела оптион распорядился взять камни поменьше и целиться по пехоте. Так сильный град выбивает поле спелой пшеницы, думал Ромул. Этот залп оказался намного эффективнее предыдущих. В стене наступающих образовались зияющие бреши. — Заставить их увязнуть в грязи, а потом перебить, — сказал, скорчив недовольную гримасу, Бренн. — Очень разумно. Очень по-римски. — Они поступили бы с нами так же, — парировал Ромул. — Верно, — кивнул галл. — К тому же их все равно осталось немало. Пакор дал оптиону сигнал прекратить стрельбу. Приходилось беречь камни — запас их стремительно таял. Но уже первые залпы баллист остановили наступление индийцев. Пехота противника в панике бежала к главным силам. Букцины пропели новый сигнал, означавший, что первая и третья когорты должны перейти в контратаку. Оставив тяжелые копья, они кинулись вперед, увязая калигами в грязи. Ромул заскрипел зубами — их цель состояла в том, чтобы перебить уцелевших и замешкавшихся врагов. Времени на это ужасное дело потребовалось не много. Без подобной работы в бою не обойтись — таким образом удается несколько подсократить численность врагов и припугнуть воинов, которым только предстояло вступить в бой. В испуге и смятении могучее индийское войско смотрело, как легионеры убивали их неудачливых товарищей. Очень скоро в болоте не осталось ни одного живого индийца. Они валялись кучами в жидкой грязи, трупы перевешивались через края колесниц, будто люди пытались убежать. Прозвучал сигнал к отходу. Ромул задержался — он принялся обрубать кожаную сбрую коней, которые тащили застрявшие в грязи колесницы. Так он избегал необходимости добивать раненых, беспомощных людей. Он освободил уже несколько упряжек, но тут Бренн схватил его за руку. — Идем! — крикнул галл. — Все равно всем не поможешь. Ромул оглянулся на товарищей, которые находились уже на полпути к своей позиции. А на другой стороне поля индийский полководец в ярости дал сигнал своим махаутам вступить в бой. Успокоившиеся к тому времени слоны тяжелыми шагами двинулись вперед. — Нам вовсе ни к чему дожидаться их тут, — сказал Бренн. Чувствуя, как всегда в начале сражения, легкость в теле и бодрость духа из-за выплеснувшегося в кровь адреналина, оба друга расхохотались при мысли о том, как они вдвоем остались бы сражаться со всеми слонами индийской армии, повернулись и догнали когорту. Когда они вновь заняли свои места в строю, центурион-парфянин бросил на них яростный взгляд. Но сейчас было неподходящее время и место для того, чтобы наказывать солдат за мелкие проступки. Достаточно было и того, что уже погибло несколько сот индийцев, а среди парфян не было ни одной жертвы. Легионеры, ободренные тем, как удачно сработал план с канавами, которые они с таким трудом, впопыхах, выкопали вчера, и тем, как метко стреляли катапульты, уже без прежнего страха наблюдали за приближением слонов. Индийским командирам наконец-то удалось собрать своих пехотинцев, и теперь те шли между серыми животными, не боясь нападения. Ромул сразу понял тактику индийцев. Слоны должны были проломить стену римских щитов, и сразу же в бреши хлынула бы пехота. В случае успеха они моментально разделались бы с Забытым легионом. Он поморщился. Теперь все зависело от того, сумеют ли они воспользоваться длинными копьями так, как учил Тарквиний. Индийская конница с громкими криками покидала расположение главных сил. Не было никакого смысла пытаться атаковать по болоту, ставшему из-за увязших колесниц и множества трупов почти непроходимым, и командующий приказал обойти противника. Такой ход событий Ромула не тревожил. Защитные рвы не позволили бы нанести Забытому легиону удар с фланга. К тому же легковооруженные всадники вряд ли смогут прорваться через когорты, стоявшие во втором эшелоне. Именно на этот случай им было оставлено не менее тысячи длинных копий. Ромул переминался с ноги на ногу. Он верил в солдат, стоявших у него за спиной, ну а их жизнь зависела от него и Бренна. Возможно, если они уцелеют, их положение беглых рабов уже не будет вызывать такой ненависти у прочих легионеров. Но Ромул сомневался в этом. Похоже было, что для граждан и просто свободных подданных Римской республики рабство ставило на человеке несмываемое клеймо. Новое знание оставляло во рту юноши жестокую оскомину. Он-то стремился, чтобы его считали тем, кто он есть, — хорошим солдатом. Махауты, орудуя своими жезлами, заставляли слонов маневрировать между увязшими колесницами, на которых лежали трупы. Препятствия замедляли продвижение животных и заставляли их сбиваться вместе. И потому они, при своих размерах, представляли собой прекрасные мишени. — Пускай! — прогремел оптион, командовавший баллистами. Новая порция камней взвилась в воздух и обрушилась на головы и спины слонов. Некоторые из воинов, ехавших верхом на животных, свалились наземь. Снаряды не могли нанести слонам серьезных ран, но обстрел дал больше — многие животные испугались, начали метаться, а потом, не обращая внимания на выбивавшихся из сил махаутов, повернулись и ударились в паническое бегство, топча без разбора попадавшихся им под ноги воинов. Два слона столкнулись и принялись драться, нанося друг дружке раны бивнями со смертоносными железными остриями. Баллисты снова выстрелили; одному животному камень попал в глаз, и оно тоже кинулось бежать, трубя от боли. Но остальные, по-видимому лучше обученные, продолжали двигаться вперед. В конце концов индийские пехотинцы подошли настолько близко, что римляне получили возможность как следует разглядеть их. Головы многих прикрывали тюрбаны, а одеты воины были кто во что: большинство в одних набедренных повязках, лишь на некоторых были толстые кожаные куртки и даже кольчуги. Одни несли круглые щиты, а другие — продолговатые; похоже, все щиты были сделаны из шкур. Ромул разглядел и полукруглые щиты, похожие на те, которыми пользовались скифы, и даже треугольные со скругленными углами. Вооружение пехотинцев составляли копья, длинные и короткие мечи, топоры и ножи. Некоторые воины шли с трезубцами, подобно гладиаторам-ретиариям. Некоторого оружия Ромул никогда прежде не видел — сдвоенные клинки листовидной формы с короткой рукоятью посередине и длинные толстые палки, обвитые железными полосами. Но никто не вселял в сердце Ромула такого страха, как слоны. Они теперь были рядом. На конце хобота самого ближнего из них грозно раскачивался на цепи шипастый железный шар. Ромул без труда представил себе его разрушительную силу. Внезапно длинное копье из маргианского железа, которое он держал в руках и не раз успешно применял против кавалеристов, показалось ему игрушкой. Раздались приказы, и половина легионеров забросили щиты за спины — для этого к скутумам были специально приторочены длинные ремни. Держать тяжелое копье одной рукой было бессмысленно. А прочие — вторая половина — продолжали стоять со щитами и обнаженными мечами. Им предстояло встретить пехотинцев. Вот уже можно было почувствовать исходивший от слона мускусный запах — сильный, но приятный. Ромул решил, что он улавливает также запах алкоголя. Глаза зверя были обведены кольцами разноцветной краски, а завершала его экзотическое и пугающее убранство затейливо изготовленная серебряная шапочка. Было видно, как раздувались улавливавшие незнакомый, чужеземный запах римлян ноздри на конце могучего хобота, размахивавшего смертоносным шаром. Махаут кричал, тыкал слона крюком и наконец заставил его перейти на неторопливую рысь. Воины, сидевшие на спине животного, приготовили луки и копья. Поспешно выпущенные стрелы просвистели мимо Ромула, одна из них вонзилась в глаз стоявшего рядом легионера. Он завопил от боли, и его крики сразу же подорвали обретенную было решимость солдат. Многие стояли с потерянным видом. Кто-то потирал на удачу свои фаллические амулеты, кто-то нервно покашливал и сплевывал наземь, кто-то возносил молитвы самому почитаемому божеству. Кого-то, совсем сломившегося от напряжения, начало рвать, и резкая вонь желчи смешалась с запахами мужского пота и мускуса слона. Ромул глянул на Бренна. Галл смотрел на него с какой-то необычной гордостью, и юноша смущенно потупил взгляд. Тревожное ощущение пробудилось в подсознании юноши. Когда-то, давным-давно, Тарквиний говорил что-то такое… Вдруг этот момент наступил? — Копья выше! — прогремел Эмилий, все еще не потерявший самообладания. — Вторая шеренга, приготовить пилумы! Громыхнули древки. Ряды за спинами передовых воинов ощетинились остриями дротиков. Вновь засвистели в воздухе индийские стрелы, но легионеры их словно не замечали. Часть стрел нашла свои жертвы, пробив узкие бреши в шеренге. Тут же последовал новый залп, сопровождающийся градом камней пращников. Нападающих и обороняющихся разделяло лишь двадцать шагов. Загремел оглушительный боевой клич индийских пехотинцев, и они бегом устремились вперед. Ромула прошиб холодный пот, но наконечник копья, которое он стискивал в руках, не дрогнул. А Бренн, на удивление всем, рассмеялся странным утробным смехом, вырвавшимся из самой глубины груди. Синие глаза его пылали боевым азартом; он был страшен. Ромул в который раз порадовался тому, что галл был его союзником, а не противником. — Парни, не поддавайтесь! — выкрикнул Эмилий. И легионеры, к их чести, не поддались. Разъярившийся, громко ревущий от ударов махаута передний слон добрался до леса копий. Они гнулись, как прутики, ломались пополам. Ромул не видел ничего, кроме окованных блестящим металлом бивней, мотавшегося хобота и широко раскрытой пасти. По морде слона стекала густыми потоками какая-то остро пахнущая пена, но Ромул не понимал почему. Лишь много позже он узнал, что подобные выделения указывают на то, что слон пребывает в крайней ярости; обычно такое случается во время брачных периодов у слоних, когда самцы дерутся друг с другом. Но в тот момент Ромул мог только обороняться своим копьем. — Цельтесь в голову! — надрывался Эмилий. — Бросайте пилумы! Дротики полетели в слона. Махаут был ранен в правую руку. Двое воинов свалились со спины животного, но последний продолжал стрелять из лука в легионеров. Взревев от ярости, громадное животное мотнуло головой и отбросило шипастым шаром несколько копий, как хворостинки. Обратным движением громадный кистень смахнул сразу троих солдат, раздробив одному череп и страшно поранив двоих. Махаут, склонившись к уху зверя, что-то кричал. И снова шар просвистел в воздухе, выкашивая передние ряды легионеров.