Дольчикова молчала, поджав бескровные губы. В душном коридоре повеяло дикими снегами, возможно, даже льдами. — Ну, пожалуйста! — Настя покраснела. — Просто автограф. — Свет, я наверх, — сказала торопливая Мила. — Увидимся, да?.. Ты только после к Игорю Марковичу зайди! — Да я сначала покурю! Мила махнула рукой и помчалась по лестнице через две ступеньки. — Романс о любви — звучит как-то глупо, — ни с того ни с сего брякнул Даня. — Нет, просто других не бывает! Не бывает романса о… пришельцах или, допустим, о танках. Знаменитая актриса посмотрела на него, взгляд у нее потеплел. — Названия фильмам даем не мы, — сказала она низким голосом, почти басом. — Давайте, где расписаться?.. Вытащила у него из-под мышки «Тихий Дон», — Даня проводил книгу глазами, — и шикарно расписалась на титульном листе. — Это мне! — вскричала Настя. — Спасибо, огромное вам спасибо! А можно еще селфи? — Нет, — отрезала Дольчикова. — Ни в коем случае. И энергично ввинтилась в толпу. — Зачем она книгу подписала? — спросил Даня с досадой. — Она же не Шолохов!.. — Да какая разница, ведь подписала! — простонала Настя, упиваясь автографом и тем, что они вместе рассматривают «Тихий Дон». М. Шолохов, а чуть пониже, с завитушками и росчерками — Светлана Дольчикова. — Ты заметил, какие у нее часы? — Нет, ну она же не Шолохов!.. — Прямо как медальончик на браслете висит! А селфи было бы круто! Хотя она без макияжа страшненькая такая, удивительно даже! — Тут Настя аж задохнулась от оглушительного озарения. — Слушай, бежим за ней, может я ее просто сфотографирую тихонько и выложу! И как это я сразу не сообразила!.. — Нет, ну почему в книге?! Настя искренне не понимала, какая разница, где именно расписалась великая Дольчикова. В книге — прекрасно, отлично, — автограф-то получен, вот он, есть что показать «друзьям» в интернете, есть что сунуть под нос бабке, которая в Настины успехи не верит ни на грош!.. — Бежим, бежим за ней! Красавец Даня все хныкал над своим томом, а Настя тащила его в ту сторону, куда ушла Дольчикова. В толпе ее не было видно, впрочем вряд ли она стала бы толкаться среди абитуриентов. Должно быть, поднялась на второй этаж. Но и на втором, и на третьем этажах высоченные старинные двери оказались запертыми — с лестничной площадки деваться некуда. Стало быть, Дольчикова на четвертом!.. — А зачем мы бежим по лестнице? — неожиданно спросил слегка запыхавшийся Данила Липницкий. — Наверху тоже экзамены принимают?.. Но Насте некогда было отвечать на его нелепости!.. Добежав до четвертого, они оказались словно на скале над морем — внизу отдаленно и глухо гудело, а здесь тишина, безлюдье, пылинки, танцующие в солнечном столбе. …Это все прекрасно, но куда девалась Дольчикова?.. В коридоре никого не было, и дверей никаких не имелось, единственная, словно «бальная», будто из фильмов про эту дуру Наташу Ростову, — резная, с начищенными медными ручками, на стене пыльная табличка «Репетиционный зал». Настя подергала — заперто. — Вон там, кажется, еще какой-то выход, — сказал Даня. Настя оглянулась. В противоположном торце коридора тоже были двери, а за ними свет, море света. Настя ринулась и потянула створку, та подалась. — Тихо! — шепотом приказала Настя и нацелила в проем телефон. — Она там, я чувствую!.. Мы сейчас осторожненько… — Да что происходит-то?! — с громкой досадой спросил ее спутник, перехватил дверь, дернул и распахнул. Открылся выход на просторный балкон, весь засыпанный окурками. С балюстрады местами поотваливалась штукатурка. Старинная плитка вздыбилась, кое-где ее не было вовсе. В самом углу балкона дрожала листочками молодая березка. — Никого, — упавшим голосом сказала Настя и опустила телефон. — А куда же она могла?.. И тут они оба ее увидели. Светлана Дольчикова, знаменитая артистка, лежала ничком чуть поодаль от березки, почти под перекладиной железной пожарной лестницы. Рука у нее была странно и неестественно вывернута, из сумочки разлетелись какие-то штучки. Настя стала торопливо фотографировать. — Прекрати сейчас же. — Как ты думаешь, зачем она там легла? — Прекрати. Тон у него был странный, и тут Настя словно проснулась. — Что?.. Что-то случилось, да?! Даня Липницкий осторожно и медленно, словно чего-то опасаясь, подошел к лежащей, присел на корточки, посмотрел и потрогал ее руку. — Она… почему она лежит?! — вдруг завизжала Настя и сама себе зажала рот ладонями — так ей вдруг сделалось страшно. В детстве, испугавшись чего-нибудь, она кидалась бежать, бежать изо всех сил, зажмурившись и молотя по бокам кулачками, пока не добегала до спасения — матери, бабушки или теплого собачьего бока. — У нас собака была, — заговорила Настя, вытирая обеими руками губы и трясясь, — большая, лохматая. Она везде за мной ходила. Тяпа, ее звали так, Тяпа. И умная!.. Она потом умерла. А… эта… — Настя показала подбородком, — тоже умерла, да?.. — Отойди во-он туда, — сказал Даня Липницкий. — Тяпа — хорошее имя для собаки. Какой она была породы? — Никакой. У нее не было породы. Она просто с нами жила и была нашей собакой. Даня поднялся, достал телефон и нажал кнопку. — Пап, у нас странная история. Я с Ромкой на экзаменах, и кажется… — он вздохнул, — кажется, тут кого-то убили. Только что. Нет, в прямом смысле. Нет, я не перегрелся. Нет, не шутка. Нет, я не спятил. Убили девушку, мы только что видели ее… живой и здоровой. Мы были на первом этаже, а сейчас на четвертом. И она лежит… на балконе. Папа, послушай!.. — Светлана Дольчикова, — пискнула Настя. — Знаменитая артистка!.. — Знаменитая артистка, — повторил за ней Даня. — Я вызываю полицию. Хорошо, понял. Вызываю и жду тебя. Папа, я все понял. * * * …Люди в синей форме как-то моментально и непонятно разделили огромную толпу абитуриентов и экзаменаторов на группы и рассадили по разным классам. Настя и Даня оказались вместе с ректором Серебрийским, тем загорелым дядькой, что приехал с несчастной Дольчиковой, Милой и членами приемной комиссии, которые не стали слушать, когда она читала про «скобки года». Настя время от времени вспоминала об этом, как о чем-то пережитом давным-давно, и тогда переставала дрожать мелкой собачьей дрожью. Потом Даня ей сказал, чтоб не тряслась, и тогда она совсем перестала. Все молчали и чего-то слово бы ждали. Загорелый дядька хмурился и посматривал на часы, как будто прикидывал, когда закончится некое досадное недоразумение, задержавшее его. Вдруг дверь распахнулась. Все разом оглянулись. На пороге возник лохматый парень, обвел взглядом сидящих и стоящих и вскричал: — Игорь Маркович!.. Вы здесь, слава богу! — Чего тебе, Аллилуев? — А меня к вам послали! Я и пришел! Говорят, только вы знаете! — Чего знаю, Аллилуев? — Да чего дальше делать с засраками! Их опрашивают, отпускают, а никто не уходит. Все ждут. Кто списков, а кто не успел прослушаться, хотят, чтобы новую дату объявили… — Не части, Аллилуев, и так голова раскалывается! Сейчас я… Пойдемте, что ли, Мария Григорьевна. Та самая женщина из приемной комиссии, по слухам, гениальный педагог, махнула рукой: — Ступайте без меня, Игорь Маркович. Все равно мы сейчас ничего не решим!.. — Засраки? — тихонько возмутилась Настя. Неприличное слово отвлекло ее от ужасных переживаний. — Это он про нас, про поступающих?! Да как он смеет!.. Даня Липницкий сбоку взглянул на нее. — Вообще это очень старая шутка. Засрак — заслуженный работник культуры. В Советском Союзе давали такое звание, оно считалось почетным, но не очень. Сокращение, понимаешь?.. Этот тип так называет абитуриентов, шутит.