Она не успела договорить, шумно хлопнув дверью, появилась запхавшая Людмила Ивановна. — Где письмо? — кинулась она к вахтёрше. — Я всю почту секретарю отдаю, у себя ничего не оставляю. — Открой мне гардероб, я разденусь, — посмотрела она на Платона. — И его, чего одетым держишь? — Ты чего такая радостная и взмыленная? — спросил он у неё в гардеробе, — или Джек Пот сорвала? — Пока не знаю, но сейчас узнаю. Пошли со мной к секретарю. В холле у кабинета секретаря, сидело на диванах около десятка воспитателей и о чём — то шумно беседовали. Завидев Людмилу Ивановну, все, как сговорившись, замолчали. От секретаря она вышла с письмом и пошла в бассейн. Вереница воспитателей потянулась за ней. — Люд, но ты нам хоть покажи, что за письмо? — канючили они. — Дайте мне самой одним глазом взглянуть на него, потом дам и вам почитать. Она долго читала его, — все затаённо сгрудились вокруг неё. — Ну что там Люд? — с нетерпением ждали они от неё разъяснений, — что ни будь, ценное есть? — Погодите девки, дайте в себя прийти. Тут всё ценное мне кажется, — только я многого не понимаю. У меня голова кругом идёт. Она отыскала взглядом Платона и протянула ему письмо. — Сергей Сергеевич, ознакомься, пожалуйста, — ты всё знаешь. Разъясни мне, что почём, — и, посмотрев на воспитателей, с испуганным восхищением произнесла, — кажется, я скоро буду очень богатой! Сейчас я этому лешему с костылями выскажу всё и покажу ему свою запись на телефоне, как он Сашу Лютого бил при всех костылём. Будет знать, как обижать гордых и независимых женщин. Все воспитатели переглянулись между собой и потихоньку начали покидать бассейн. Платон не заметил их исчезновения. Он был занят чтением письма, которое знал наизусть. — Письмо это никому не показывай, — заложил он листы в конверт, — не дай бог сглазят, тогда не видать тебе славы. И диссертацию пока отложи, занимайся только собой. А я тебя от всей души поздравляю! Это будет во много раз дороже Джек Пота. Ты представляешь, какое счастье тебе подвалило? — Пока, не очень, — замотала она головой, — вернее понимаю, но поверить не могу. Почему меня — то выбрали? — Тут и понимать нечего, в базе данных на каждого из нас есть даже то, чего мы сами о себе не знаем. — Он внимательно посмотрел на неё, — как я раньше не догадался, что ты сильно схожа со знаменитой танцовщицей. Ведь и, правда, тебе причёску изменить и вот он двойник великой шпионки. — Она что шпионка была? — Вообще — то Мата Харри была голландской танцовщицей, но ей ничто не мешало совмещать танцы со шпионажем. Личность довольно известная в мире. — Так, что мне сейчас нужно делать в первую очередь? — Дать своё согласие, и выполнять рекомендации режиссёра. — Фамилия, какая — то хрен выговоришь, я такого и не слышала. Хотя я кроме Рязанова и Меньшова никого не знаю. — Фамилия, как фамилия, что — то с лошадью связано. Точно в переводе с иностранного языка шекель это кобыла, — сделал он вид, что вспомнил, — Наверное, у режиссера настоящая фамилия была Кобылятин, вот он взял себе звучащий псевдоним. Многие знаменитости так делают. Сама посуди, ни один кинофестиваль не отдаст лавры режиссёру с фамилией Кобылятин, Хреновин и так далее. А ещё шекелем называют израильскую валюту. Возможно твой, режиссёр еврей, и у помощника его тоже загадочная фамилия. — Это хорошо или плохо? — Думаю замечательно, эти люди своего не упустят. Ты попала в цвет. Будешь богатой и счастливой! — Я тогда тебе сразу Мерседес новый возьму, и дом свой в Орехово подпишу. Сама с Янкой уеду в Ялту или Лондон. Наверное, в Ялту, в ней климат лучше. Познакомлюсь там с Софией Ротару, и другими знаменитостями. Я же буду, через год относится, к творческой элите. И вообще жизнь у моря это рай. Фрукты круглый год, Массандра ручьём льётся. И уж с такими деньгами, я себе мужа всегда куплю, а лучше ну его на фиг. Корми этого захребетника. — Ну, ты точно тогда зазнаешься, — улыбнулся он ей. — Только не в отношении тебя, ты мой путеводитель! Я разрешила бы тебе не работать, и кормила бы тебя с ложки до глубокой старости, лишь бы ты рядом был. Только вот мне походку, где бы отработать. Я знаю, что она у меня несуразная. Как бы они меня не забраковали с ней. — Ничего проще нет, — заверил он её, — ходи дома по половице и вихляй задом, вот так. И он ей удачно показал элемент походки, на парапете бассейна. После чего она не выдержала, стала повторять его уроки. — Получается? — спросила она. — Недельку так потренируешься, походка будет, как у Мерелин Монро. — Что это за птица? Тоже шпионка, какая? — До чего же ты дремучая, — удивлённо произнёс он, — не знать секс символа мирового кино, знаменитую блондинку, просто стыдно. — Вспомнила, вспомнила, — замахала она рукой, это та, что снималась в фильме «В джазе только девушки». — Совершенно верно, там она была восхитительна! А теперь отправляйся домой. Мне надо идти за детьми и работать с ними. Область на носу. Янку после школы гони сюда. — Сейчас я пойду, только покажу тебе видео, которое одна девчонка моим телефоном вчера зафиксировала. И такое зверство, оказывается, происходит ежедневно. Одну девочку, в пятнадцать килограммов веса, за то, что она курила на балконе, поднял, словно бревно и со всей силы как мяч метнул на стену. Девочка после такого броска получила сотрясение мозга. …Она включила телефон. На нём чётко было видно всех детей детского дома. Они стояли в холле на втором этаже и смотрели, как директор жестоко избивал костылём двенадцатилетнего Сашу Лютого. Избиение сопровождалось диким матом. И ни одна воспитательница не посмела заступиться за сироту. — Да он тварь последняя, если бы я там был, руки бы переломал ему, — негодовал Сергей Сергеевич. — Это ещё не всё, — мальчишка вчера сознание от побоев потерял, он сейчас лежит в изоляторе. Медики наши, почему молчат? Им первыми нужно бить в набат, а они бояться, что с них директор белые халатики снимет. Пускай тогда переодеваются в чёрные халаты, как у гробовщиков. Нечего позорить белый цвет, который символизирует чистоту души медиков. Ужасы, ты какие — то рассказываешь, да так ярко, словно Цицерон, — перебил он её, — ты ничего не съела запретного случаем. У тебя речь сегодня льётся как из рога изобилия. — Ещё не то сейчас услышишь, — выразительно подняла она руку, — только не перебивай меня. Ты многого не знаешь, и не видишь, а у меня глаза, как перископы. Посмотри, сам с женой живёт несколько лет в детском доме, занимая на втором этаже полезную площадь спортзала. Думаешь, у него квартиры нет? Есть, да ещё какая на Рождественской улице, в семнадцатом доме. Только он её за бабки сдаёт. У него в детском доме числится человек десять родни, которых в лицо никто не видал. Это дворники, уборщицы. Его жена получает ставку уборщицы спортзала, который моет раз в месяц. А положено делать влажную уборку два раза в день. Ещё она получает ставку костюмерши. А зачем здесь нужны дворники? Дети территорию вылизывают по два раза в день. Одна только сотрудница из его родни спину гнёт на гектаре садовой земли. И не известно для кого, для личной выгоды директора или для себя. И опять же если бы не дети, сад давно наверное бы завял. А спроси их, много ли им яблок, перепадает из этого сада, они покажут тебе шиш. Он на водохранилище, строит себе коттедж. Там все взрослые дети пашут на нём, за пайку. И это ни для кого секретом не является. А главное его преступление это, то, что он спит с мальчиками. Сама видела. Захожу как то утром за ключом от спортзала в летнюю дачу, а он в неглиже с двумя мальчиками спит, а на полу валяются игрушки. Панкратова в советские времена из первой школы за это выгнали, так нашлись добрые люди, пристроили его сюда. Поэтому не зря в народе молва гуляет, «Не дети такие, их делают такими те, кто приходит работать с ними». Все его безобразия я отразила на бумаге и завтра отнесу прокурору. Она взяла кий в руки, которым Платон накладки для ракеток закатывал. — Я ушла, — только зайду на минуту к этому хомяку, директору. Пару ласковых слов ему выдам. — Положи кий, он мне ещё пригодится, — остановил её Платон, — если тебе невтерпёж попробовать на прочность голову директора, то лучше костыль об него сломай. А ещё лучше, если ты сейчас пойдёшь в гардероб, оденешься и отправишься домой. Поверь мне, — горячиться, сейчас не следует. Я полностью с тобой согласен, и если тебе верить, то Панкратов выродок с научной степенью. Его место безусловно за решёткой, но дело в том, что если ты сейчас дашь ход своим бумагам, то тут такая завируха поднимется после. Она может мне перекрыть вход на областные соревнования. И ты не забывай, что Янке я напророчил золотую медаль. Так что давай пока воду не мути. Она внимательно выслушала его, положила кий на стол и счастливая вышла из бассейна. Через минут двадцать, к нему зашла оторопевшая Роза. — Сергей Сергеевич, что это с Людкой случилось. Вышла от директора, как Терешкова из кремлёвского дворца со звездой Героя Советского Союза на груди. Я ей говорю, здравствуй, а она мне: «Пошла вон курица». На первом этаже, гардероб не кому было ей открыть. Так она давай топать ногами и кричать: «Подать мне сюда Тряпкину — Аляпкину, где там лазает эта вахтёрша? Косолапый Панкратов, совсем за дисциплиной не смотрит младшего обслуживающего персонала». Платон от души посмеялся над рассказом коллеги. — Смешного ничего не вижу, — подавленно смотрела она на него. — Неужели не заметно, баба умом свихнулась. Правда, что её приглашают в фильме сниматься? — Правда, правда, — не переставая смеяться, подтвердил он. — Она теперь нам не ровня, за один час вознеслась на небеса по золотому трапу, который ей бог оттуда скинул. Но на работу пока, будет ходить. — Надо думать, разве плохо за прогулку по детскому дому полноценную зарплату получать, — сказала она и вышла в коридор. Через десять минут вернулась с глазами блюдцами: — Ты представляешь Сергей, вчера он её при всех костерил, грозился уволить, а сегодня ей ещё полставки дал. Сейчас зашла к секретарю, а она приказ на Людку уже заготовила. Папа, что совсем опупел? Хотела к нему зайти. А он видеть никого не желает. — Да ты, что? — открыл он от удивления рот. И в душе мысленно выразил Людмиле Ивановне уважение. — Вот тебе и что! — мы с тобой, как волы впряглись в работу, а она и приступать не думала, зато деньгу будет огребать больше нас. — Завтра она придёт, и мы спросим, за что её такими почестями одарил директор, — сказал Сергей Сергеевич. — Можно было и сегодня узнать у Людмилы Фёдоровны, но она в Москве. В этот «праздничный день для Людмилы Ивановны» в детском доме только и говорили про неё. Зависть и лицемерие здесь лидировали. Но она об этом не знала, но чувствовала. ПУСКАЙ КУРИТ БАМБУК У него кончилась временная холостяцкая жизнь. Приехала аудитор, — так он звал жену, за её вечные замечания; не туда повесил, не туда положил, много денег потратил в магазине. С Гордеевой он стал реже встречаться, а она благоухала как весной и требовала частых свиданий. Она сильно тосковала, считала дни и ждала его в назначенноё время у себя дома. Мимолётные встречи на работе её не устраивали, так — как он совсем не выходил из бассейна. Но однажды она, отстранив от себя старые нравственные устои, не выдержав, набросилась на него в своём кабинете, склоняя его к близости. И он уже был готов расстегнуться перед ней, но в это время в интересной позе их застал директор — Совсем обнаглели, — взревел он и посмотрел на часы, висящие на стене. Стрелки показывали двадцать один час. — Завтра оба пишем заявление на расчёт. Я такого распутства не потерплю на моей территории. Он ушёл, зло, сверкнув глазами, и громко хлопнул дверью. — Ну вот я и добилась своего, — расплакалась она, — мало того и тебя подвела. Этого надо было ожидать, у него есть кандидатура на моё место. Ой, как мне стыдно, что же делать? Завтра весь детский дом будет знать о нас с тобой. Он Розе расскажет, а она — то уж точно разнесёт эту сенсацию в ярких красках. — Давай пойдём ко мне в машину, — предложил он, — и там трезво обсудим его наезд на нас. У меня есть палочка выручалочка, которая нам и поможет. А потом я тебя до дому отвезу. Она, почему-то сразу ему поверила и, вытерев слёзы, надела на себя пальто и посмотрелась в трюмо. — Считаешь, выход есть? — прильнула она к нему.