Часть 29 из 32 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— На девяносто девять процентов уверен победа будет за нами, а это трухлявый пень захлебнётся своей слюной. Пускай теперь курит бамбук, а мы завтра устроим себе вынужденный и неограниченный отпуск.
— Как то ты загадочно говоришь, — потёрлась она о его щёку, — но всё равно буду твоей послушницей и поэтому я сейчас на всё согласна.
…Он же в это время думал только о Людмиле Ивановне. Единственный человек, который за него пойдёт на всё. Тем более, совсем недавно её дочь стала Чемпионкой области в своей возрастной группе.
Людмила Ивановна купила себе шляпу, какую носила звезда немого кино Вера Холодная и никогда не оставляла её в гардеробе. Так — как один раз уже кто — то подшутил над ней, спрятав на целую неделю от неё ценный головной убор. С некоторых пор она стала носить на голове два небольших хвостика. Они шаловливо дёргались у неё на голове, заманчиво зазывая протянуть руки прохожих и подёргать их. И походка её стала намного мягче и изящней. От всех этих перемен весело было только Платону, он знал истинную причину в смене её имиджа, но хранил глубокое молчание. Даже своей любимой женщине Людмиле Фёдоровне, словом не обмолвился о разительной перемене своей коллеги. Другие женщины ей завидовали. На работу она теперь приходила когда ей заблагорассудиться, и по такой же модели уходила с работы. Она волейболом совсем не занималась, носила под мышкой шашки или шахматы. Заходила в группы, расставляла фигуры перед детьми, а сама садилась за компьютер. Платон знал, чем она заработала себе подобную льготу. У неё был смелый разговор с директором. Она высказала свои претензии по увольнению её из школы, открыла часть карт, компрометирующих его, а так же засветила перед ним видео съёмку. Одним словом, сильно передавила ему горло, отчего он сразу дал ей ещё полставки педагога дополнительного образования.
Сергей Сергеевич твёрдо знал, что Людмила Ивановна запросто ради него выкинет весь компромат в нужные инстанции, а вот куда именно, это он ей сам подскажет.
…В машине Платон опустил стекло и закурил:
— Завтра я утром к тебе заезжаю, и мы с тобой посещаем одного врача невропатолога. Только прошу без ревности, мы с ней давно друзья. Она нам выпишет больничные листы. Месяц проболеем у неё, если во времени не уложимся, то идём к другой моей хорошей знакомой главному врачу КВД. К ней тоже не ревнуй, близость постепенно угасла и перешла в статус дружеских отношений. Пока мы с тобой будем болеть, палочка выручалочка будет делать свою работу. И в наш вынужденный отпуск ни в явь, ни по телефону контактов, ни с кем из наших сотрудников не имеем.
— Я поняла, ты меня хочешь, познакомить со своими бывшими любовницами. А увидев меня, у твоих медиков не проснётся ревность? — спросила она, — и не отправят ли они нас с тобой восвояси.
— И думать забудь. Они меня много раз выручали. Я несколько лет назад работал на заводе инструментальщиком. Зарплата хорошая, работа не пыльная, рабочий день начинался с водки. А тут экономический кризис ударил. Хозяева с Москвы дали команду произвести сокращение. И в первую очередь касалось это пенсионеров. Ко мне утром в инструментальную приходит главный механик Бобров и требует, чтобы я написал заявление по собственному желанию. Я ему говорю, «Я пенсионер, не по возрасту, а по выработке педагогического стажа». Он мне говорит «разницы нет, команда для всех одна». Я тогда подумал, буду ему права свои качать, отвезёт меня к наркологу и уволят по статье. Взял и написал заявление. Он обрадовался, схватил заявление и больше я его в этот день не видал. А от слесарей я узнал, что он на моё место пропихивает своего родственника из Челябинска. Думаю ну ладно, завтра посмотрим, кому чечётку выплясывать. В конце смены подошёл к его доверенному фрезеровщику и сказал, что завтра в больницу лягу. Вечером уксусом помажу бедро и к кожнику поеду. Месяц, говорю, проваляюсь, а там видно будет. Наутро первым делом заехал на завод в отдел кадров и написал отказное заявление. А через час у меня была двухместная палата с телевизором и холодильником, где я как на курорте провёл двадцать четыре дня. А после меня моя знакомая перевела на две недели на дневной стационар. Итого я у главного механика отвоевал тридцать восемь дней. И что самое интересное Бобров с официальным письмом обратился к главному врачу и написал, что я симулянт. Его же директор завода заставил замещать меня на время моей болезни. Он не учёл самой важной детали, что только мы с ним материально ответственные лица в инструментальной и посторонних людей подпускать туда не положено. Если бы Бобров не написал на меня жалобу, я бы может, успокоился и вышел на работу. Но во мне взыгралось чувство собственного достоинства, и я после выписки из КВД взял второй больничный лист у невропатолога. Проболел у неё два месяца, а когда понёс Боброву на подпись свои больничные листы, его чуть Кондратий не хватил. Оказывается врач — невропатолог была его гражданской женой. Если бы он узнал, что она ещё была у меня в сексуальном фаворе, кони бы прямо в кабинете кинул. Вот такие верные женщины — медики у меня в друзьях. А ты сомневаешься.
— Уже не сомневаюсь, — улыбнулась она и прижалась головой к его плечу, — всё улетучилось, после твоего созидательного рассказа. Ты в контру всегда идёшь и обид не прощаешь. С тобой враждовать нельзя, — опасно для здоровья! Хорошо, что мы с тобой друзья, — погладила она его по щеке, — теперь расскажи о своей палочке — выручалочке?
— Эту палочку — выручалочку зовут Людмила Ивановна. Она, то нам и поможет на работу возвратиться. Что она имеет на директора, ему и не снилось. У неё серьёзные материалы подкреплённые фактами и уликами на него имеются, по которым его, несомненно, посадят или, в крайнем случае, уберут с работы. Тогда и мы с тобой в это время появимся. План мой сработает это точно.
— Вот здесь у меня сомнения зародились, — убрала она голову с его плеча, — у нашего директора есть защита надёжная в лице мэра и губернатора. Весь детский дом говорит, что у Людмилы Ивановны имеется, какая — то запись. Уверяю тебя для Владимира Ивановича это семечки, разгрызёт и шелуху выплюнет. У него лисья — собачья душа. Где надо, и падали откушает и хвостом покрутит. В конечном итоге, выкрутится из любого положения. И его в обиду не дадут важные люди. Поверь мне, на него уже были наезды, а ему хоть бы что.
— Эти важные люди под кровать спрячутся, когда узнают, за что Панкратов арестован. Слишком серьёзные обвинения у Людмилы Ивановны имеются. А губернатор, как будет выглядеть, когда узнает, кого он награждал? Думаю, резонанс после ареста будет звонкий! Неужели ты не догадываешься, к какой теме я клоню?
— Почему я не догадываюсь, если об этом весь город говорит. Обвиняют его в развратных действиях уже давно, особенно за неравнодушие к мальчикам. Но я лично, ни разу за ним не замечала, что — то подобное, — разве, только массаж ему мальчики в кабинете зачастую делали. А остальное лишь догадки. Есть пару мальчиков, которых он особливо опекает и дарит им лучшие подарки, даже вот ладанки недавно подарил из благородного металла. Но я не думаю, чтобы у Людмилы Ивановны что — то получилось. Не с её головой завалить такого зубра, как Панкратов.
— На неё иногда находит оглушительное озарение, что я диву даюсь. И она в это время может любому каблуки завернуть. И ты не забывай, что я ей окажу существенную помощь. Она уже хотела однажды нажать на спусковой курок, когда ты в Москве была, да я её остановил.
Он положил ей руку на колено.
— Ну что поехали? Утро вечера мудренее. Завтра в восемь утра я у тебя.
— Хорошо! Поехали.
ЖЕНЩИНА СКАЗАЛА, ЖЕНЩИНА СДЕЛАЛА!
Он высадил Гордееву у дома и позвонил Людмиле Ивановне.
— Выйди из подъезда минут через десять, — сказал он ей, — я за это время подъеду к тебе. Серьёзный разговор имеется.
— С великой радостью, — раздалось в ответ.
…Она запрыгнула к нему в машину в домашних тапочках и халате. Привычных в последнее время озорных косичек не было, — волосы были чуть встрёпаны. Но этот элемент её не делал, ни бабой ягой, ни красавицей. Она была в этот миг больше похожа на дворового сорванца.
— Догадываюсь, если ты без моих притязаний решил навестить меня. Значит, случилось что — то из рук вон выходящее. Просто так, да почти ночью ты бы не стал меня тревожить. Рассказывай что стряслось?
— Стряслось, то чего не должно было случиться. Но по вине одной слабой женщины, мы должны с ней завтра написать заявления на расчёт по собственному желанию.
Она зажала коленями свои ладони и приоткрыла рот:
— Ага, попались голубки, — без злорадства произнесла она. — А я ведь предупреждала тебя, Вова не балуй с красивой женщиной, от них все беды исходят. Теперь мне напрягаться придётся, чтобы помочь тебе. Я знаю, что ты хочешь от меня. И женщина это сделает! Я ведь не совсем глупая, как считаешь ты. Я понимаю, если не помогу тебе, то вас беда ещё больше сблизит. А мне это вроде не на руку. Я жду своего часа. Поэтому объясни последовательность моих действий.
— Все свои бумаги, которые ты хотела отправить месяц назад, нужно отсылать или относить в следственный комитет. И чем быстрее ты это сделаешь, тем лучше. А через пару деньков после того, как передашь весь компромат на Панкратова, взорви Интернет своей записью, которая у тебя в телефоне храниться. Больше ничего не предпринимай и самодеятельностью не занимайся. Каждый свой шаг обсуждай со мной. А я с Людмилой завтра официально буду болен. Пускай он без неё задыхается, ведь по сути дела он ещё сам находится на больничном листе.
— Всё поняла, завтра с утра я буду в следственном комитете. И доложу тебе по уставу, что часть подрывной деятельности мною Матей Харри проведена успешно. Жду дальнейших указаний, для завершения операции.
— Слушай, в данный момент мне не до смеха, будь серьёзней. Не ёрничай, ответственней отнесись к этой миссии.
— А это не я, — это луна. Смотри, какая полная, — кивнула она головой на луну, — в такой фазе она всегда дурно влияет на меня. А к утру, она скроется, и я перелицовку сделаю, буду похожа на Мефистофеля.
— Ладно, иди, спи, завтра после следственного кабинета позвони мне.
В эту минуту он ломал голову, о правильности своего поступка.
С «одной стороны» большой беды нет, что они потеряли работу. Она в любое время может устроиться преподавателем в школу, а себя во внимание он совсем не брал. Пенсия есть, которой на жизнь вполне хватало. Жалко было только терять успешных наработок в настольном теннисе с сиротами. Всё — таки ребята засветились уже во многих серьёзных турнирах.
С «другой стороны», он полностью верил Людмиле Ивановне. И что Панкратов опасный человек и место ему только в тюрьме, он с ней был полностью согласен. Он понимал, что для директора к тому же инвалида, тюрьма может оказаться последним приютом. Там ему будет мучительно тяжко, и не исключена возможность, что сокамерники, узнав о его статье, своими унижениями посадят Панкратова на парашу, которая в камерных условиях соизмерима с удавкой. Или что тоже закономерно просто грохнут его.
И всё — таки «другая сторона», перевесила чашу весов. Они своим поступком с Людмилой Ивановной спасут массу детей от жулика и растлителя сиротских душ. И действия их не подленькие, как у анонимщиков, а открытые и весьма искренние.
Он, задумавшись, не обратил внимания, как она тихо вышла из машины. Увидал через лобовое стекло только её тапочки, разгоняющие по сторонам ворох опавшей листвы.
На следующий день утром у него и Гордеевой на руках были заветные больничные листы. Она без всякого оптимизма выписывала его в регистратуре, считая эту бумажку только отсрочкой, не больше. Он же, напротив, без капли пессимизма подул на него и положив больничный лист в бардачок, довольным голосом сказал:
— Теперь можно смело на пять деньков исчезнуть из города и погулять возле моря, но вначале примем шифровку Маты Харри. Она с минуты на минуту должна выйти в эфир.
— Странный какой — то ты сегодня, — без настроения произнесла она, — наверное, переспал или тебе в сердце впилась окаянная стрела Амура.
Он блеснул своей обаятельной улыбкой:
— Эта стрела торчит у меня с тех пор, когда одна блондинка бальзаковского возраста нелюбящая громкую музыку позвонила мне в дверь.
Её губы дёрнулись в улыбке:
— Приятно слышать! Но мне сдаётся что эту стрелу в скором времени не поломает твоя супруга.
Он задумался, не пряча от неё свою обаятельную улыбку.
— Ты своим упрёком подталкиваешь меня к политическим домостроительным размышлениям.
— Выражайся яснее.
— В думу надо предложение подкинуть, чтобы они закон приняли, который разрешает двоежёнство пенсионерам. Этим законом дума изменит у народа отношение к работе и своему здоровью. Ты представляешь, как многие мужики буду оберегать своё здоровье до выхода на заслуженный отдых. Почувствовать себя даже в не совсем цветущем возрасте баем, каждому захочется. Запилила тебя вечером старая жена, — взял и лишил её сладкого ночного бонуса. Пригласил к себе в спальню жену помоложе. Эта воспитательная мера искоренит в конец жён — пильщиц.
На этот раз она рассмеялась:
— Ты знаешь, какая гуляет у женщин поговорка?
— Нет, — будь добра озвучь?
— Не бывает старых женщин, просто у большинства мужиков плохое зрение, — она без кокетства блеснула глазами, — размечтался он. Подавай ему на старости лет двух жён! Не пройдёт в думу твоё предложение!
— Ну и пусть. Зато развеселил тебя, а то была как закопчённая кастрюля.
— Сравнения у тебя, какие — то пещерные, нет бы, сказать, как чёрная роза. А то на уровень кастрюли поставил любимую женщину.
— Стоп, — прервал он и её и взял телефон, — СМС прислала Мата Харри.
Он прочитал СМС и завёл автомобиль.
— Поедем на встречу с резидентом, — подмигнул он Людмиле Фёдоровне, — молодец баба! Я верил в неё. Знал, что она не подведёт меня.
— Неужели ты питаешь, какие — то иллюзии в отношении её. У неё интеллект на уровне детей из детского дома. Она же пробка, выдумщица.
— Это ты напрасно, — у Людмилы Ивановны обострённое чувство справедливости. И когда вопрос стоит ребром она может такие перлы выдать, что многим истинным трибунам и не снилось. Я заметил, когда она сильно нервничает, у неё происходит провал памяти, а когда она злиться, то её остановить невозможно.
— Посмотрим, посмотрим на её талант, — скептически произнесла она.
Людмила Ивановна стояла рядом с памятником, Александру Невскому. На этот раз на ней не было её козырной смешной шляпки. Она была в парике и тёмных очках. Вела себя как шпионка, подозрительно озираясь по сторонам. Узнав на кольце машину Платона, наперерез бросилась к ней.
— Вот наша шпионка себя и выдала, — сказал он, — я её так бы и не узнал, но эту неповторимую хоккейную походку и противогаз не спасёт.
Людмила Фёдоровна поправила рукой причёску и иронически улыбнувшись, сказала:
— Боже мой, сплошной детский сад.
…Шабанова запрыгнула в машину, поприветствовала кивком головы Гордеевой и закурила
— Ну что ребята я вам скажу, — выпустила она струю дыма изо рта, — женщина сказала, женщина сделала! С вас коньяк, лимон и ананас. Шоколад у меня уже в горле стоит. Не зря же провела целый час в кабинете следователя. Он был обходителен со мной. Помог плащ снять, кофе напоил с лимонными дольками.
— Давай ближе к делу, — сказал Платон, — нас на взятку не раскрутишь, тебе спиртное противопоказано. Ты плохая после него становишься.