Вечером приехал Юра с загадочно молчаливой Динкой. Та не признавалась, чем они весь день занимались с Юрой, а когда Света ее прижала, ответила: «Знаешь, я ведь дала честное слово, что никому не проболтаюсь». И удалилась, гордая своей честностью, загонять козу Маруську, от которой ее было не оторвать. Дине казалось, что Маруська все- таки человек, но в другом обличье. Коза совершенно все понимала и отвечала с человеческими интонациями: клянчила, требовала, обижалась, сердилась. Пес Полкан, рассказывала ей Ангелина, тоже когда-то человек был. Когда они в магазин приходили, он вставал на задние лапы и витрину разглядывал – где какие мясопродукты. Выбирал всегда правильно, только свежие сосиски или колбасу, вся деревня ему доверяла. Когда они работали в огороде, он всегда помогал, землю лапами рыл, картофель выкапывал. Когда ссорились со Степанидой, сердился и пробовал их мирить, бегал от одной к другой, уговаривал. А когда он помирал, то видели они, что душа от него облачком отлетела. Совсем был человек, да какой хороший, порядочный, таких еще поискать. Может быть, все вообще наоборот, размышляла Дина. Кот, курица и коза Маруська – люди, а- люди – это животные. Просто когда шла борьба за власть, люди победили животных, а если бы животные победили? Дина ужаснулась. Тогда бы она просилась в дом, а коза Маруська ее безжалостно выгоняла. Дина засомневалась, хорошо ли было бы наоборот. Пусть уж так, как есть. Пусть человек будет главным. К вечеру, когда козу загнали в сарай, Дина заскучала. Никакой компании, детей в этих деревнях вообще не водилось. Одни старики и взрослые. Она уже выясняла у Ангелины, где, например, их внучки. Но та ответила, что Степанида вдовая, то есть мужа у нее нет. А если нет мужа, значит, и детей не заведешь. Дина на это согласилась, что, пожалуй, это верно, потому что ребенку папа нужен, но тогда вставал вопрос, куда же деваются мужья. На всех не хватает, – сообщила Ангелина. – Одни пьяницы кругом, а кому они нужны? Добрых мужиков не найдешь, а дурных, ну их, без них спокойней. С этим тоже нельзя было не согласиться, если вспомнить того же Колюню. С Юрой они весь день бездельничали на станциях. Пустяками занимались. Он то просил ее узнать у женщины, как лучше проехать до Шилове, то у водителя, чтоб дорогу показал, только надо, чтоб из машины вышел. Один раз всадил ее в форточку, потому что двери не открывались, ключ покривился. Про такую ерунду и рассказывать нечего, но Юра взял С нее клятву, что это будет их секрет. Свете о нем знать не надо. Еще они искали Зину, но она моталась с похоронами. К вечеру Зина нашлась, но на них с Юрой внимания почти не обратила, только позвала на похороны, но разговаривала сухо и вежливо, как с посторонними. Юра сказал, что у нее денег на похороны нет, оттого горюет. А должники ее только злорадствуют, что вот, мол, доторговалась до того, что мужа прозевала. И еще толкуют, что не убили его, а сам повесился от такой бабы. Юра с Зиной разговаривал тоже вежливо, но как Дине показалось, презрительно, а за глаза насмешливо называл «молодой вдовой» и «невестой». На другой день состоялись похороны, да такие, что весь район о них толковал потом три месяца. Вначале все шло, как положено. Зинку мучили все, кто мог. Вся деревенская любовь к торговцам и предпринимателям выразилась в полную силу. И приличного места на кладбище не оказалось, и гроба не нашлось, потому что плотник запил, и венки корова языком слизнула. Оттого, что Зина из сил выбивалась, чтоб Колюню прилично похоронить, стали талдычить, что она сама убийц наняла, а теперь следы заметает. Да так искусно, что лица на ней нету и кожа повисла. Настоящая артистка, хоть в театре выступай. О Колюне никто особенно не жалел, мужик он был никудышный, и получше его люди померли без этакого шума, и зачем Зинке этот спектакль, если не утаить настоящую причину? На похоронах она отличилась: рыдала-рыдала и высказалась-таки. Детский стишок в насмешку выдала. Брякнула: «Наконец-то ты, грязнуля, Мойдодыру угодил!» Что и означало, что она смерти его втайне желала. А как иначе было трактовать эту выходку? Но дело на том не кончилось. Когда уже гроб закопали и сели поминать – Зинка прямо во дворе столы поставила – приехала телевизионная группа. Поздравлять ее. И с чем? Тут всех прямо как бревном пришибло. Зинка, оказывается, в розыгрыше журнала какого-то победила и выиграла. Не больше, не меньше, как миллион рублей. Ничего не делала, анкету заполнила, отправила, на журнал подписалась и выиграла. Виданное ли дело, чтоб так повезло, и главное, кому? Телевизионная группа, увидев накрытый стол, решила, что здесь выигрыш празднуют, а это победительница мужа хоронит, и вид у ней под стать только что похороненному супругу. Он в гробу лучше смотрелся. Но они все равно вручение награды представителями журнала засняли. Дело известное: богатый и в гробу выглядит лучше, чем бедный на свадьбе. А Зинка теперь богатая. Телевидение уехало, все выпили, стали, конечно, с вдовой мириться. В конце концов, не такая уж она и плохая. Не жадная, в долг всегда давала, не припирала, у кого нужда. В общем, пожалели эту гадюку-миллионершу, так она в ответ концерт закатила – мол, ешьте, пейте, гости дорогие, глаза бы мои вас больше не видели с вашей злобой и завистью. Чтоб вы все подавились. Тут, конечно, кусок в горле у любого застрянет. И свекровь ее, Колюнина мать, встала и на стол харкнула. Так Зинка на нее бросилась с кулаками. Старуху с ног свалила, крича, что та всю жизнь ее попреками заела, источила, как ржавчиной, а жила на ее деньги. Вразнос пошла, деньгами попрекала свекровь и убежала в лес, крича «Да подавитесь вы, сволочи!» В общем, Санта-Барбара. Все эти районные пересуды Дина со Светой слушали то от хозяек, то от Юры, то от Семена, не преминувшего их навестить. Дина же, которую Юра снова взял с собой, на другой день много чего увидела и собственным глазами. Они с Юрой, сойдя в Ольховке, встретили Зину в станционном ресторане. Сидела она одна во всем зале, стол перед ней ломился, в графине стояла водка, да только она ни к чему не притрагивалась, а смотрела сквозь стеклянную стену, точно ничего не видела. Дине она показалась худой и красивой. Она была накрашена, хорошо причесана, в черном платье и на каблуках. Вокруг глаз темное, глаза и губы блестят. Зина позвала их за свой стол, угостила, выпила с Юрой немного водки и даже улыбнулась Дине. Правда, с усилием. Юра, выпив, упрекнул Зину, зачем она на похоронах стихи про Мойдодыра прочла. Дина аккуратно хлебала щи и делала вид, что разговор ее не касается, но слушала очень внимательно и с интересом. Многое было непонятно, но кое-что запомнилось очень хорошо. – Так ведь, – ответила на его вопрос Зина, – я и не помню, что говорила. Ум словно помутился. Наверное, хотела сказать, что Колюня погиб, оттого что за меня вступился. Первый раз в жизни вступился, когда меня бандиты избили. И что я это ценю. Вот так, наверное. – Эх, Зин, наивная ты душа... – пожалел ее Юра. – Придумываешь, чего нет. Разве Колюня был на такое способен? – Был. – Ну ладно, ладно, успокойся. Пусть он будет героем. Так всем лучше. – Да, – эхом отозвалась Зина. – Так лучше. – Я тоже не люблю мир без обмана. – Это не обман. Все так и есть, – хмуро возразила Зина. – Хорошо. Ладно. Пусть. Я с тобой согласен. – Со мной теперь все согласны, – с горечью произнесла Зина. – Я теперь миллионерша. Словно бы я другая стала, лучше или красивей... Дина понимала, что спор шел из-за Колюни. Зина верила, что он хороший, а Юра нет. Считал все обманом, на это и намекал. У Дины насчет Колюни было собственное мнение. Ни хорошим, ни плохим она его считала. У него было монгольское бешенство, а потому он мог сделать что угодно, всякое мог сделать. Бешенство, оно и есть бешенство, и спорить тут было нечего. – Ты всегда была красивой. Спина, ноги, волосы – красивая женщина без вопросов. И с характером, – продолжал Юра, ласково погладив Зину по спине. Та отодвинулась. – Ты что делать думаешь? Не сейчас, а вообще? – Дом заколочу, на Север уеду. В Тюмень или Сургут. Где меня не знают. – А меня не зовешь? – Нет, – Зина посмотрела устало. – А что так строго? – Любого другого возьму, только не тебя. Надрываешь ты мне сердце лестью своей. Оно рвется и пустеет. Кажется, пока ты тут, оно полное и живое. А потом ты исчезаешь, оно мертвеет. Хуже тебя нет. Потому что ты отнимаешь веру. И был бы глуп или плох, так ведь нет. Ты культурный, умный и незлой, а подлей тебя я не видала, вот в чем ужас-то. Ты самое главное отнимаешь. То, на чем люди держатся, на вере. Хуже тебя нет. – С ума-то не сходи, – посоветовал Юра. – У тебя сейчас все в черном свете. Потом ведь пожалеешь. – Не пожалею. Я много о тебе думала. Ты даже и не знаешь, сколько ночей. Столько думала, что все насквозь знаю и вижу. А лучше бы мне этой черноты не видеть. Наказание это. Колюня – сущий ангел рядом с тобой. – Хватит, остановись, что ты при ребенке-то? Напугала девчонку. – Таких и надо бояться. Беги, – она повернулась к Дине. – Беги от него. Дине стало не по себе. Она глянула на Юру, и вид его ей очень не понравился. Черный какой-то. Лицо темно-серое, волосы черные с синим отливом, зубы желтые, кривые, а главное, этот острый хрящеватый нос, который все время беспокойно шевелится. – Я на улице подожду, ладно? Она вышла из-за стола и спустилась вниз на улицу. Значит, Зина хочет уехать. Может, и правильно, потому что никто тут ее не любит, говорят только плохое. Ангелина уверяла, что она мошенник и аферистка, сама мужа угробила. Только на это непохоже. Тем более не похоже, что Зина боится каких-то бабок. Она же бесстрашная, ночью по лесу одна ездит, на похоронах стихи читает и дерется. А уезжает она из-за Юры, он испортил ей сердце. Как он это сделал? Но сделал, раз она уезжает безвозвратно, и даже Колюню считает ангелом в сравнении с Юрой. Как же она раньше не замечала этого его носа, похожего на щупальца? Разговор в ресторане между тем продолжался. Юра разлил водку из графина по стопкам, и они выпили. Он положил в рот маринованный помидор с долькой чеснока в сердцевине. Ел он с нескрываемым аппетитом, так что Зина на него насмешливо покосилась. Он вытер салфеткой рот. – А говорила, что любишь, – произнес Юра. – Да и ты многое говорил. Жалею, что Колюне с тобой изменяла. Он чистый был человек. – Значит, его теперь любишь, не меня? – В том-то и беда, что люблю. Только это ничего уже не значит. Расстаемся мы. – Вы прямо Татьяна Ларина, – усмехнулся он и снова налил в рюмки. – Вся из себя. – Тебе видней, – согласилась Зина. – Ты у нас грамотный. Они продолжали сидеть за почти нетронутым столом. Юра только пил и закусывал, есть при ней немного стеснялся, а Зина даже не пила. Подошла официантка в короткой юбке, спросить, не нужно ли чего, Юра ее прогнал, чтоб разговору не мешала, но разговора с Зиной не получалось. Обиженная женщина, что с нее взять... – Ты ведь умная, Зин, – сказал он. – А скрываешь. Дурочкой прикидываешься. А какие твои шансы на будущее? Лет-то немало. Не девочка, а прыгаешь. А я тебе вместе жить предлагаю и дела крутить. Всерьез. – А раньше-то где ты был? Когда я с Колюней горе мыкала? – Дурил. Каждому нужен такой этап. – Дури себе дальше. Юра задумался, чем же ее пронять. Ничего слышать не хочет женщина. В камень превратилась. А раньше была, как воск. – Ты меня винишь, точно я его убил... – Ты растлитель, добро убиваешь. Сердца леденишь. Это не убийство; что ли? – По-твоему, я такой конченый? – По-моему, да. – А может, я с тобой другим стану? – Это я стану отчаявшейся, а ты уже другим не станешь. – Значит, отказываешь мне? – Отказываю, значит. Зина встала и пошла к выходу из ресторана. Когда она спустилась, он решительно подвинул к себе тарелку с остывшим бифштексом и принялся за еду, словно вознаграждая себя за неприятный разговор. С чувством поев, аккуратно вытер салфеткой рот и руки и отправился вниз за Диной. 18 Дина тем временем прошлась по площади, купила мороженое на деньги, что дал ей Юра на карманные расходы, села на лавку. Надо было купить не клубничное, а шоколадное, успела подумать, но тут ее схватили за плечо и грубо сдернули с лавки. – Ах ты, коза! – заорал мужик в серой кепке. – Посиживает тут с мороженым! А ну пошли! – Крепко ухватив Дину за плечо, мужик поволок ее к синему зданию милиции. Там за столом сидел румяный милиционер и старательно строил башню из зубочисток. Зубочистки служили ему бревнами.