– Если это имеет значение, – продолжал Франц, пытаясь говорить иронично, но у него не особенно получалось, – я еврей только наполовину. По отцу. И мы никогда не придерживались традиций иудаизма, не отмечали праздников, даже иврита я не знаю. – Он усмехнулся. – Я действительно верю в то, что я говорил о необходимости доказательств. Она покачала головой, не зная, что думать и что чувствовать, и Франц накрыл её ладони своими. – Не отворачивайся от меня из-за этого, Иоганна. – А твоя семья? Она по-прежнему в Вене? – Мама в относительной безопасности, потому что она католичка. Так что, видишь, я наполовину католик, хотя она не так религиозна, как твои родители. А отец преподаёт в университете, хотя неизвестно, сколько это продлится. Мы думали переехать, но у нас есть знакомый, который перебрался в Лондон – был известным физиком, а теперь метёт улицы. Вышел бы такой скандал, будь до него кому-нибудь дело, но всем наплевать. – Его глаза сверкнули, губы сжались. – Разве всё это имеет значение? – Я… – Она закрыла глаза, и он обхватил её лицо ладонями. – Не отталкивай меня, прошу. Я тебя люблю. Его голос был умоляющим, и её сердце едва не разорвалось ещё до того, как она осознала смысл этих восхитительных слов. – Почему я? – прошептала она. – Почему ты влюбился в меня? – Почему в тебя? – спросил он так удивлённо, что она с трудом удержалась от улыбки. – А почему бы в тебя не влюбиться? Ты прекрасна и сильна и знаешь, чего хочешь. Мне кажется, я влюбился в тебя в первый же день, когда увидел тебя в кухне. – В кухне! – Ты была такой деловитой и в то же время такой безмятежной. Ты меня заворожила, и я сразу же понял, что ты не из тех, кто страдает ерундой. – Такие качества вряд ли способны пробуждать любовь, – усмехнувшись, заметила Иоганна. – Но во мне пробудили. – Он вновь привлёк её к себе. – Франц… – Прошу тебя, Иоганна, – продолжал он нежно. – Я люблю тебя. Всей душой люблю. Я хочу быть с тобой. – Он вновь её поцеловал, и, как и в первый раз, её мысли закружились, а сердце словно взорвалось. Её тело всё понимало, как бы ни метался рассудок. Она знала, что пути назад нет, и неважно, в чём ещё признается Франц. Неважно, кто он такой. Этот поцелуй изменил всё. Глава девятая Биргит Январь 1937 У Биргит был секрет. С той самой ночи, когда полиция совершила налёт на кофейню в Элизабет-Форштадт и незнакомый солдат спас её от ареста. Когда он предложил ей выпить по чашечке кофе, она с трудом понимала, что отвечает. Она была слишком ошеломлена всем, что произошло, её губы покалывало от его поцелуя. Она позволила ему вести себя по улице, как ребёнка, и послушно шла за ним, не замечая ничего вокруг, пока они не вошли в тёплую духоту кофейни на Линцергассе и она не рухнула на стул напротив него. – Ну, – он дружелюбно и открыто улыбнулся, приподнял песочные брови, – приключение выдалось на славу. Что вы делали в такой компании? – Меня туда привела подруга, – не раздумывая, соврала Биргит. – Я понятия не имела, что там такое. – Подруга, – сухо повторил солдат, и она неловко кивнула. Она не знала, зачем соврала, но ей казалось, так будет правильнее. Ей не хотелось, чтобы он расспрашивал её о собраниях и о том, чем она там занималась. Официант, которому они заказали по чашке кофе меланж, венский эспрессо с пропаренным и вспененным молоком, как-то странно посмотрел на Биргит, отчего она принялась приводить в порядок волосы. – Да, вы немного растрёпаны, – усмехнувшись, заметил её спутник, – но это ничего. – Я даже не знаю, как вас зовут. – Вернер Хаас. А вас? – Биргит. Биргит Эдер. Он улыбнулся, и она улыбнулась в ответ, внезапно осознав, что сидит за столом с мужчиной, который смотрит на неё с искренним восхищением, мужчиной, который уже целовал её. Не вполне понимая, что делает, она приложила пальцы к губам. Вернер улыбнулся. – Почему вы меня спасли? – спросила она, убрав ладонь ото рта. – Ну, как я уже сказал, я не смог устоять перед такой прекрасной дамой в беде. – Не надо, – прошептала Биргит, отводя взгляд. Он что, издевается? Должно быть, да. Никто никогда не говорил ей таких слов. – Честное слово, – ответил Вернер, и на секунду Биргит показалось, что он возьмёт её за руку. Принесли кофе, и несколько минут она потягивала его, избегая смотреть Вернеру в глаза. Наконец она взяла себя в руки, чтобы ответить, как она надеялась, спокойным тоном: – Как бы то ни было, я очень благодарна за ваше благородство. Меня трясёт от мысли, что могло произойти. – Как и меня. Она заставила себя посмотреть на него, если не в лицо, то хотя бы на мундир. – Вы служите в Альпийских войсках? – Да, в шестой дивизии, в Иннсбруке. Мне дали отпуск до Рождества, и я приехал домой. – Выходит, вы из Зальцбурга? – Да, я вырос в Эйгене. Жили там вдвоём с отцом. – Уголки его рта поползли вниз, и Биргит накрыла волна сочувствия. – Мне так жаль… Он пожал плечами, глядя всё так же печально. – Мама и сестра погибли в двадцатом году от гриппа. – Вы, наверное, были ещё совсем маленьким. – Да, мне было десять. – Он наконец улыбнулся. – Но давайте лучше о вас. Вы живёте где-то рядом? – Да, на Гетрайдегассе. Мой отец – часовщик. – Эдер-часовщик? – догадался Вернер, и Биргит вспыхнула от удовольствия. – Отец пару месяцев назад чинил у него наши часы – венские, настенные. – Кажется, я их помню! – воскликнула она, пожалуй, слишком сильно обрадовавшись этому открытию. – Бауэровские, да? Их чинил отец. – Она наклонила голову. – Мы работаем вместе. – Как, и вы часовщица? – изумился Вернер. – В основном занимаюсь мелкой починкой, но да, можно и так сказать. – Боже правый. – Он был явно впечатлён, и это тоже понравилось Биргит, особенно в свете того, что её гордость была так задета приездом Франца. – Вы такая талантливая, – пробормотал он, и она вяло попыталась протестовать: – Нет, я… – Почему бы не признать этого? Я вот не смог бы починить часы. Она рассмеялась. – А я не могу… ну, не знаю… съехать на лыжах с горы! Он вновь рассмеялся – громко, звонко, и Биргит вспомнился большой колокол в церкви. – А вообще когда-нибудь катались на лыжах? Биргит подумала об Иоганне и её лыжном походе; чтобы отправить туда и остальных, не было денег. Не то чтобы она очень уж туда хотела, справедливо отметила Биргит. – Нет, – призналась она Вернеру. – Может быть когда-нибудь. – Он сделал глоток кофе и посмотрел ей в глаза так, что у неё вновь закололо губы. Биргит не помнила, о чём ещё они разговаривали за кофе, который она старалась пить как можно медленнее. Он что-то спрашивал о её семье, она – об Альпийских войсках; Вернер рассказывал, как его отец в войну сражался в Альпийском корпусе и как он решил пойти по его стопам. Беседа тянулась, пока Биргит с ужасом не осознала, что уже темно и родители, конечно, беспокоятся. – Мне пора идти. – Она слишком резко вскочила из-за стола, и Вернер невозмутимо поднялся вслед за ней. – Позвольте мне проводить вас домой. Гетрайдегассе, верно? – Да, но вы не должны… – Конечно, должен.