Он заплатил за кофе, Биргит пробормотала слова благодарности, а потом он взял её под руку, и они вместе побрели к старой части города. – Надеюсь, впредь вы будете обходить вашу подругу стороной, – заметил Вернер, когда они сворачивали на Штаатбрюкке. – Или она тоже не знала? – Чего не знала? – осторожно спросила она. – Что этим кружком руководят коммунисты. – Он улыбнулся ей, приподняв брови. – Явно не те люди, с кем стоит связываться. Биргит уже пожалела, что соврала об этом, но теперь было поздно, и в любом случае вряд ли они ещё увиделись бы – при этой мысли она ощутила разочарование и вместе с тем облегчение. Она не хотела быть пойманной на лжи, но не знала, долго ли сможет врать. – Она не говорила, знает ли об этом, – наконец пробормотала она. – С ними никаких дел иметь не надо, – серьёзно заметил Вернер. – С подобными кружками сейчас разговор короткий. А что делать? – Но почему? – спросила Биргит, внезапно желая знать его мнение о коммунистах. – Ну, угроза со стороны Советов нам не нужна, верно? – резонно заметил он. – Вы думаете, Советы представляют угрозу? – Советы хотят подчинить себе мир не меньше, чем этого хочет Германия. К тому же Гитлер – куда лучший руководитель, чем Сталин. Только взгляните, сколько он уже сделал для немецкой экономики. У них нет такой проблемы с инфляцией, как у нас в Австрии. – Уголок его рта вновь дёрнулся. – Мой отец разорился из-за послевоенной инфляции. Австрия так и не смогла восстановиться, а вот Германия смогла. И к тому же Гитлер сам австриец. – Он улыбнулся Биргит, но она не смогла ответить на эту улыбку, хотя и понимала, что так будет правильнее. Ей ещё не доводилось общаться с кем-то, кто поддерживал Гитлера, и беззаботная уверенность Вернера её настораживала. – А евреи? – вдруг спросила она. Вернер вынул из кармана пачку сигарет, предложил Биргит. Она покачала головой, он вытянул сигарету, затянулся и выдохнул, прежде чем ответить вопросом на вопрос: – А что евреи? – Это… это несправедливо. – Когда у неё вырвались эти слова, она поняла, как по-детски они звучат – будто речь шла о жульничестве в игре в стеклянные шарики. – Законы, которые они принимают в Германии, и всё такое прочее. То, что во всём винят евреев. То, что люди с ними так обращаются. Это неправильно. Вернер кивнул с той же беспечностью, с какой одобрительно говорил о человеке, принимавшем такие законы. – Может быть, но ведь справедливо винить евреев по крайней мере в некоторых из наших неприятностей? – Он пожал плечами, такой здравомыслящий и мудрый. – Они десятилетиями контролировали всю банковскую систему, и фондовый рынок тоже – никому со стороны нельзя было даже взглянуть, что они там творят. Они всё держали при себе и обогащались за счёт тяжёлой работы всех остальных. Конечно, есть хотя бы доля их вины в том, что мы все разорились? – Он улыбнулся, обнажив зубы и приподняв брови, и Биргит не знала, спорить с ним или согласиться. – Я видела, как на улице избивали еврея, – пробормотала она наконец, и воспоминание о несчастном Яноше отозвалось в ней острой болью. – Человека, который точит наши ножи. У него нет никаких богатств. Он ни в чём не виноват. Вернер сочувственно кивнул. – Это, конечно, печально. Но хулиганы и бандиты всегда были и будут. Это не значит, что политики ошибаются. – Я считаю, – медленно протянула Биргит, потому что не знала, что ещё сказать, и стыдилась собственного невежества, хотя осознавала, что намного лучше было бы вообще сменить тему, – моя подруга считает, что будет война. – Конечно, война будет, но не с нами. – Да? – Она вновь изумилась его уверенности. – Да. Вопрос в том, кто бросит вызов Германии и её праву на жизненное пространство? – Он пожал плечами. – Уж точно не Австрия. – Значит, если начнётся война, вы пойдёте воевать? – спросила Биргит, и он вновь чуть насмешливо улыбнулся ей. – А что, беспокоитесь обо мне? – Нет, – ляпнула она и тут же покраснела. – Ну, то есть… – Я просто шучу, Биргит. – Они почти добрались до Гетрайдегассе и чуть замедлили шаг. – Почему мы с вами так много говорим о политике? – Он рассмеялся и покачал головой, и Биргит улыбнулась. – Не знаю. – Я сразу понял, что вы девушка большого ума, когда вы сказали мне, что можете починить часы. – Он повернулся к ней, бросил сигарету на мостовую, спрятал большие пальцы в карманы. – Пойдёмте в кино на будущей неделе? – В кино… – У неё закружилась голова при мысли о возможном свидании… если это свидание. – Будут показывать «Под пламенеющим небом», с австрийкой Лоттой Ланг. Биргит колебалась, не зная, что скажут родители об её встречах с тем, кого они ни разу не видели. Но она напомнила себе, что ей уже двадцать и большинство девушек её возраста постоянно ходят на свидания – или, по крайней мере, хоть иногда. – Было бы чудесно, – уверенно произнесла она, и лицо Вернера расплылось в такой широкой улыбке, что она не могла не улыбнуться в ответ. – Вундербар! Тогда встречаемся на месте в пятницу, в семь часов? Кинотеатр на Гислекай, знаете, где это? – Да. Они дошли до дома, окна которого уже погасли и были закрыты на ночь. Вернер шагнул к Биргит, и её сердце затрепетало. Она попыталась улыбнуться, но её губы дрожали. – Спокойной ночи, Биргит. Я так рад нашему знакомству. – Да, и я… – прошептала она, и Вернер наклонился к ней и прижался губами к её щеке. Она вдохнула резкий, цитрусовый аромат его лосьона после бритья, и этот запах поразил её своей чужеродностью. – До встречи в пятницу, – сказал он и скрылся в темноте. Спустя неделю они встретились у кинотеатра и посмотрели «Под пламенеющим небом», хотя Биргит почти ничего не поняла, так её завораживали близость Вернера, запах его лосьона, тепло его вытянутых ног, то, как соприкоснулись их локти на подлокотнике. Все её нервы были на пределе, и она делала вид, что смотрит фильм, но слова проплывали мимо, не задерживаясь в сознании. Потом Вернер предложил пойти выпить, но каким бы соблазнительным это ни представлялось, Биргит ответила отказом. Она сказала родителям, что идёт в кино со школьной подругой, и ей казалось, что на сегодня с неё достаточно лжи. Ещё она решила, что расскажет им о Вернере… если он захочет увидеться с ней ещё раз. И, проводив её до дома, он вновь подошёл к ней слишком близко. Биргит замерла, а он чуть прижался губами к её губам. – Может быть, ещё увидимся до Рождества, прежде чем я вернусь в Иннсбрук? – спросил он с улыбкой. – Д-да… да, было бы чудесно. – Она моргнула, и он вновь её поцеловал. – Спокойной ночи, Биргит. Пошатываясь, она вошла в дом, голова кружилась, как от вина, всё внутри горело. Все сидели в гостиной, слушали радио. – А, Биргит! – Отец, как обычно, радостно улыбнулся ей. – Как кино? – Замечательное, папа, спасибо. – А какой фильм вы смотрели? – поинтересовалась Иоганна, как показалось Биргит, с подозрением. – «Под пламенеющим небом». – Интересный? – Да, отличный, – ответила Биргит, ни на кого не глядя. – Но что-то я устала. Пойду лягу. Готовясь ко сну, она думала, почему так не хочет рассказывать родным о Вернере. Конечно, скрывать было нечего – он был из хорошей семьи, во всяком случае, судя по тому, что жил в Эйгене, одном из самых престижных районов Зальцбурга. Он был солдатом, чего тоже стыдиться не стоило, и судя по его ответам на её расспросы о Рождестве, он был католиком. Так почему бы с гордостью не рассказать всем, что у неё теперь есть поклонник, молодой человек? Она задумалась о его одобрении поступков Гитлера, о пренебрежении к евреям. Представила, как отреагировал бы отец на его вроде бы разумные слова, и что-то в ней сжалось от стыда и страха. Но он такой милый… и я ему нравлюсь. Он целовал меня…он думает, что я красивая, хотя никто так не считает, кроме него. Биргит посмотрела в зеркало, собираясь, как обычно, придирчиво изучить своё отражение – круглые щёки, маленькие глазки, мышиного цвета волосы. Но несмотря на всё это, её лицо сияло, губы были изогнуты в лукавой улыбке. Неужели Вернер в самом деле считает её красивой? Как ни удивительно, так и было. Она вспомнила, как он смотрел на неё, каким тёплым и пристальным был его взгляд. Но её мучил страх, что он может исчезнуть так же внезапно, как и появился, что всё это может оказаться лишь шуткой, лишь пустыми мечтами. А что до его мнения о Гитлере – это ведь просто мнение. Просто убеждения, взгляды. Они не делают его плохим человеком. И всё-таки Биргит казалось, лучше держать его в секрете, по крайней мере пока. Может быть, она расскажет семье о Вернере, когда узнает его чуть лучше, когда он озвучит свои намерения. Её охватило волнение – она представила себя в белом платье, с цветами в руках, в проёме церкви Святого Блазиуса, залитую солнечным светом. Так же быстро, как увидела эту сцену, Биргит постаралась её отогнать. Не стоило слишком искушать судьбу или Бога. Всего этого с ней могло никогда не случиться – но впервые в жизни ей казалось, что могло. В январе, после Рождества, по-прежнему храня свою сокровенную тайну, Биргит отправилась с Вернером на прогулку вдоль реки Зальцах. По воде, покачиваясь, плыли неровные льдины. Воздух был ледяным, колючий ветер дул с Зальцкаммергута, и Биргит плотнее закуталась в пальто, а Вернер, очень представительный в униформе Бундесвера, низко надвинул на лоб фуражку, туго обвязал шею шерстяным шарфом. – На следующей неделе я возвращаюсь в Иннсбрук, – сказал он, идя с ней рядом, рука об руку. – Я буду скучать по тебе. – А я – по тебе, – призналась Биргит, вкладывая в эти слова больше чувства, чем ей представлялось возможным. Они виделись лишь несколько раз, но даже эти несколько встреч её изменили. Когда он смотрел на неё таким восхищённым взглядом, так тепло ей улыбался, она вся преображалась, наполнялась светом, и ей казалось, от неё исходит сияние. – Ты будешь мне писать? – спросил он, и счастье раскрылось в её душе, как цветок. – Да, конечно… если ты хочешь. – Хочу. – Он посмотрел на неё очень серьёзным взглядом, взял её ладони в свои. – Может быть, я не должен так говорить, но я рад, что полиция разогнала то собрание. Иначе я никогда не встретил бы тебя. У Биргит вырвался сдавленный смешок. Ей не хотелось говорить и даже думать о том собрании. – Я тоже рада, хотя тогда была в ужасе. Он крепче сжал её руки и наклонился к ней, чтобы поцеловать, прежде чем они продолжили путь. Биргит словно не шла, а летела, и ей казалось, она сейчас вознесётся над тротуаром. Она ему нравилась. Искренне нравилась. Засыпанный снегом мир мерцал новыми возможностями, мечтами, которые казались бесконечно далёкими, а теперь стали удивительно доступными. Уже смеркалось, когда они расстались у Моцартштега – он направился на восток, к Эйгену, а она побрела по мосту к старой части города. Он хотел проводить её до дома, но она сказала, что ему не по пути. – Мне начинает казаться, что ты от кого-то меня скрываешь, – заметил он, в шутку погрозив ей пальцем, и Биргит вспыхнула. Он удивлённо посмотрел на неё, и игривое настроение его покинуло. – Правда скрываешь?