— А она что, не спала? — У нее бессонница. Сервас отпил глоток горячего кофе, и питье сразу успокоило раздраженное горло. — Ваша жена часто садится за руль «Ситроена»? Окунув губы в теплый напиток, Фроманже исподлобья взглянул на него. — Сейчас — часто. Ее машина сломалась и стоит в гараже. А почему эта история с автомобилями вам так важна? Сервас не ответил. — Где ее можно найти? — Машину? — Вашу жену… — Днем Зоэ работает у себя в зубоврачебном кабинете… — А какой у нее рост и вес? Фроманже, казалось, окончательно растерялся. — Рост метр шестьдесят девять, вес — около пятидесяти шести кило. Что за странный вопрос? Так, значит, дело не только в неуплате налогов и в растрате? Я не ошибся? Он взял термос и налил себе еще кофе. Сервас вгляделся в темную глубину леса, где только маленький кусочек чащи был виден за яркими прожекторами и где все — или почти все — происходило в темноте. Капитан покачал головой. Сил уже не осталось, он остро нуждался в передышке, в нескольких часах отдыха. Ему хотелось как можно дальше отойти от этой пропасти в ночи и от страха. — Не только, — подтвердил он. — Скажите жене, что завтра мы ее навестим. Пусть никуда не уезжает. * * * Вернувшись в Тулузу, Сервас поблагодарил Шарлен, которая занималась Гюставом, полюбовался спящим сыном и отправился в душ. Оказалось, что лесная погоня оставила у него на теле множество царапин, синяков и порезов, словно он голышом покатался по колючей проволоке. Каждое движение отдавалось сильной болью в левом боку. Наконец настал момент, когда Мартен нырнул в постель. Прошел час, а заснуть никак не удавалось. Адреналин все еще струился по венам, и сон не шел к нему. Он встал, вышел в гостиную, зажег только одну лампу и поставил под сурдинку Малера. В память четко впечатался лес, каким Сервас увидел его с освещенной прожекторами поляны. Лес как метафора бессознательного, скрытого… Он может инициировать тебя, посвятить в свои тайны, а может и погубить, совсем как в сказках и легендах, где лес является обиталищем волшебных существ: фей, эльфов, гномов, фавнов, сатиров и дриад. Мартен смутно чувствовал, что в этом что-то кроется. Мысль о лесе отсылала к какой-то другой мысли, но эта другая была так эфемерна и туманна, что он с трудом тянул ее за пределы собственного сознания, чтобы вытянуть наконец на свет божий. О чем его заставил подумать лес? Думай! Размышляй! Он вдруг увидел отца, как тот говорит ему, десятилетнему: «Действовать, не подумав, опасно, Мартен. Но у тебя ничего не получится, если будешь думать, но не будешь действовать». Почему он вдруг подумал об отце? Сервас отдавал себе отчет, что мысль о нем много раз за день еле уловимо касалась его, как птичье крыло. Несомненно, все из-за того телефонного звонка. Мэтр как его там… Он проверил свой почтовый ящик, но пакет от нотариуса еще не пришел. У него снова все сжалось внутри. Что найдет он в этом конверте? Мартен вообще еще не решил, что с ним делать: просто-напросто выбросить, не открывая, или все-таки посмотреть, что там внутри. Этот конверт пропутешествовал к нему сквозь годы, время и пространство. Что таит он в себе? И вдруг Сервас сам себе удивился: ему захотелось, чтобы конверт оказался пуст. В этом лесу все было скрыто и в то же время лежало на поверхности — знать бы только, где искать… Однако о каком лесе речь? И вдруг он понял. Да! Мартен рывком поднялся и почти бегом направился в комнатушку чуть больше шкафа, служившую ему кладовкой. Чего там только не было: вешалки, старая одежда, которую он давно не носил, а собрать и выкинуть было лень, запас батареек АА и ААА, пузырьки с винтовыми и притертыми пробками, старый принтер и картонные коробки… Сервас подошел к стопке коробок, отодвинул некоторые в сторону и вытащил одну, с самого донышка. Затем принес коробку в гостиную, поставил рядом с собой на диван, поближе к лампе, открыл ее и чихнул от взлетевшего вверх облачка пыли. Романы Эрика Ланга. Целый лес книг, чаща человеческих слов и чувств… * * * Сон сморил его в разгар чтения… А когда он проснулся, сразу вспомнил, что глаза у него стали слипаться на той главе, где человек, страдающий болезнью сердца, лежит связанный в подвале и умирает от страха, потому что по нему карабкаются десятки крыс. Мартен читал романы по диагонали и очень быстро расправился с первыми двумя. По манере письма, как ему показалось, они очень походили на те романы-фельетоны[23] конца XIX — начала XX века, что давал ему читать отец: Понсона дю Террая, Эжена Сю, Мишеля Зевако[24]. В обеих книгах Сервас обнаружил много похожего: омерзительные сцены, чтобы завлечь читателя, разбудив в нем жажду сильных ощущений; карикатурные серийные убийцы и не менее карикатурные сыщики. А вот в третьей книге что-то изменилось. Совершенно неожиданно удачно выбранный стиль соединился с интригой, настолько мастерски закрученной, что Сервас только на последних страницах догадался, в чем там дело. Главные действующие лица вдруг обрели плоть и кровь, поскольку на страницы ворвалась жизнь во всех ее самых обычных и знакомых проявлениях, вызывая у читателя сладостную дрожь узнавания. Из трех книг это была лучшая, хотя в чем-то и уступала «Первопричастнице» — во всяком случае, в том, что сохранилось в памяти. Но самое главное, отчего Сервас буквально лишился голоса, заключалось в конце романа, абсолютно аморальном, как всегда у Ланга. В финале главный герой, юноша, почти мальчик, ни в чем не виноватый, был найден повешенным, и при нем нашли записку, где он признавался в преступлении. Роман назывался «Красное божество». Он вышел в 1989 году, то есть за четыре года до самоубийства Седрика Домбра, и на этом экземпляре стояла подпись Эрика Ланга. Закрыв книгу, Мартен оказался во власти бурных и весьма противоречивых чувств. Он спрашивал себя, почему раньше не прочел те романы, что лежали в коробке, но в глубине души знал ответ. Он купил их, когда они расследовали убийства Амбры и Алисы, а после смерти Седрика Домбра захлопнул крышку папки с материалами расследования и постарался о них забыть. Эта история с повешением и предсмертной запиской укрепила в нем уже с самого начала возникшее подозрение, что преступления содержались в романах. Если двадцать пять лет назад удар нанес фанат, то кто нанес удар сейчас? Неужели в книгах действительно содержится материал, который требует от них объединить события двадцатипятилетней давности с теми, что произошли только что? А может, как раз наоборот: увлекшись выдумкой, он рискует отойти от реальности? Где-то глубоко внутри Мартен чувствовал: что-то он ухватил. Но что? И Сервас лихорадочно набросился на следующий роман. Было уже два часа ночи, но он не чувствовал ни малейшей усталости. Однако после сотни страниц не нашел ничего интересного, и глаза у него начали слипаться. А потом он проснулся… В первую секунду Мартен не мог понять, что его разбудило. И в квартире, и в доме, и на улице было тихо. Он немного пришел в себя и собрался снова приняться за чтение, когда вдруг раздался крик. Гюстав! Сервас уронил на пол книгу, которую приготовился читать и все еще держал на коленях, и бросился к двери в комнату сына. Тот сидел в изголовье кровати, в свете ночника, и глаза его были широко открыты. Инстинктивно Сервас посмотрел налево, туда, где в своем ночном кошмаре увидел знакомый силуэт, но там, разумеется, никого не было. — Гюстав, — тихо сказал он, подойдя к кровати. — Это я. Мальчик повернул голову и пристально посмотрел на него. Но Сервас сразу понял, что тот его не видит: взгляд мальчугана проходил сквозь него, словно Мартен был невидимкой. — Гюстав… Он чуть-чуть повысил голос и сделал шаг, потом еще два шага… Потом протянул руку, погладил рукав пижамки и тихонько взял ручку сына в свою. И вздрогнул, когда из открытого детского рта вырвался крик. Рот открылся так широко, что был виден язык и маленькие белые зубы. Пронзительный крик разорвал ночную тишину, как удар ножа раздирает завесу. Сервас прижал сына к себе, но Гюстав вырывался и с неожиданной силой отталкивал отца. — Пусти меня! Уходи! Уходи! Мартен изо всей силы прижал его к груди и положил руку ему на головку. — Пусти меня! Уходи! — Гюстав, — шептал Сервас, — шшшшшш… Успокойся… Мальчуган продолжал вырываться, но все слабее и слабее. Потом перестал, грудка его дернулась вверх от жалобного всхлипа, и он заплакал, судорожно прижавшись к отцу, не в силах остановиться. 10. Пятница Муравьиный лев На следующее утро, в 9.30, следственная группа собралась в зале на третьем этаже, чтобы подвести итоги. Сервас спал меньше четырех часов. На этот раз недосып не взбодрил его и не привел мозг в боевую готовность, а наоборот, сделал вялым и замедленным. Может, все из-за боли, которая мучила его. В этот день, как всегда, он дал группе несколько минут, чтобы люди расслабились и пришли в себя, а потом сразу приступил к делу. С легким нетерпением глядя, как растворяется в стоящем перед ним стакане с водой таблетка шипучего аспирина, капитан начал обсуждение. Результаты анализов ДНК образцов, взятых на месте преступления, были уже готовы, и токсикологические анализы жертвы тоже. Реми Мандель все еще сидел в камере, но срок его содержания под стражей истекал меньше чем через два часа, и поскольку он сказал правду относительно рукописи, у следствия не было причин держать его под арестом дальше. Затем Мартен коротко рассказал о том, что произошло накануне в лесу, и заключил: — Я не думаю, что женщина, которая весит пятьдесят шесть кило, могла избить Эрика Ланга и его жену… Судебный медик считает, что для этого была нужна недюжинная сила. Но я все же хочу, чтобы вы выяснили вот что: посещает ли Зоэ Фроманже спортзал? Не занимается ли она каким-нибудь боевым искусством? Не занималась ли накачкой мускулов? — А почему она, а не ее муж? — спросил кто-то. Сервас отрицательно покачал головой. — Нет. Это не он. — Почему вы в этом так уверены, патрон? — запротестовала Самира Чэн. — Он же от вас убегал… Сервас уже собрался ответить, но воздержался. У него для группы не было ни одного приемлемого объяснения. Лишь собственное внутреннее убеждение, к которому он пришел в исключительных обстоятельствах, и сейчас поставить их на свое место было очень трудно. — Хорошо, Самира, покопайся немного в этом направлении, — сказал он, чтобы бросить им кость. — Что дали камеры наблюдения гольф-клуба? — Ничего, — ответил Гийяр. — Они не работают, их там установили просто так, для вида… У Гийяра был усталый и озабоченный вид, и его можно было понять. Может, его беспокоили алименты на троих детей. Сервас вдруг почувствовал, что тоже очень устал. Устал настолько, что даже боль во всем теле немного притупилась. Не давала покоя только пульсирующая боль в грудине и в ребрах. Казалось, в него кто-то раз за разом всаживает нож. Он почувствовал ее утром, когда одевался, и подумал, уж не сломал ли себе что-нибудь в горах. — Вернемся к Манделю. Надо тщательно изучить содержимое его компьютера. Где наш научный отдел? У нас до конца задержания осталось всего два часа! Необходимо просмотреть все полученные и отправленные сообщения за часы, предшествовавшие проникновению в дом Ланга, и прежде всего — узнать IP-адрес того, кто бросил рукопись в окно машины Манделя. — Можно сделать резервную копию с его жесткого диска, — предложила Самира. — Предположим, Мандель не соврал, но кто сказал, что он не сообщник в укрывательстве преступника? — бросила она таким тоном, словно речь шла о партии в покер. — Может, он блефует в этой истории с сообщениями… Сервас кивнул. — Два часа, — повторил он. — Судья Месплед, конечно же, не продлит срок задержания. Поторопитесь, ребята. Он не стал говорить о своих ночных литературных изысканиях и закончил с поручениями. Потом объявил, что к дантисту пойдет один: если они явятся все вместе, то рискуют спугнуть дичь. А он предпочитает сделать все тихо и спокойно — даже если, подумал он, но вслух не сказал, муж наверняка предупредил Зоэ Фроманже. * * *