— Вали отсюда, — бросил Ковальский. — Тебе тут, за ограждением, делать нечего. Я ведь могу тебя за это и задержать. — Серьезно? Похоже, эта идея позабавила журналиста. Он провел свободной рукой по густой шевелюре. На вид Сервас дал бы ему лет пятьдесят: в бороде у него уже посверкивала седина, под глазами обозначились солидные мешки. Он вытягивал шею, пытаясь получше разглядеть место преступления, но Ковальский загородил ему видимость и крепко взял за руку, чтобы вывести за заграждение. — Ну, скажи хоть что-нибудь, — взмолился репортер. — Иначе мне придется присочинить, и будет только хуже. Ну давай, ну хоть крошечку информации, Ко… — Будет же пресс-конференция, — отвечал тот. — Когда? — Скоро. Я знаю не больше твоего. Журналист надулся, как обиженный ребенок. — А вид у тебя встревоженный, — сказал он. — Что, так уж совсем ничего нет? Даже для меня? Ковальский приподнял ленту заграждения, и журналист поднырнул под нее и вышел из охранной зоны. Следователь закурил сигарету и внимательно, прищурившись, как настоящий морской волк, посмотрел на этого чокнутого парня: — Даже не вздумай меня надуть, понял? — Слово Пейроля. — Две девушки лет двадцати, возможно, студентки. Забиты насмерть. На них были белые платья. — Изнасилованы? — Видимых следов насилия нет… Вскрытие покажет. — А еще что-нибудь? Пейроль лихорадочно записывал. — Их привязали к деревьям… — Давно? — Нет. Нынче ночью. Ковальский повернулся к нему спиной. Сервас заметил, что про крестик он не сказал ни слова, и спросил себя, долго ли им удастся держать эту информацию в тайне. — Спасибо, приятель! — крикнул им вслед журналист. * * * Было одиннадцать с небольшим, когда Ковальский собрал людей и снова раздал задания. — Надо заняться обследованием окрестностей кампуса, — сказал он. — Все говорит о том, что девушки были студентками. Он достал снимки нетронутого лица, сделанные «Полароидом». — Вовсе не будет лишним, если какая-то часть студентов узнает, что произошло. Сегодня пятница, и вечером многие разъедутся по домам. Надо действовать быстро. Я позвонил в техническую службу, чтобы они заготовили афишку с этой фотографией и номером телефона. Она послужит приглашением для свидетелей. Ее надо расклеить повсюду: на факультетах всех трех университетов — «Поль Сабатье», «Ле Мирай» и «Капитолий» — и во всех институтах. Мартине, ты расклеишь афишки и будешь отвечать на звонки. Остальные разделятся на группы по двое, группа на этаж. Сервас, ты пойдешь со мной. Вопросы есть? Ковальский окинул группу инквизиторским взглядом. Вопросы, несомненно, имелись, но Мартен уже усвоил, что Ко прохладно встретит любой «идиотский» вопрос, а задавшему он может стоить хорошей вздрючки. А потому даже толковые вопросы в группе предпочитали не озвучивать. Ковальский взглянул на часы. — Через пятьдесят минут встречаемся в холле. Время пошло. Сервас почувствовал, как заколотилось сердце. Он не переставая думал об убитых девушках. О разбитом лице одной и невредимом — другой. Об исчезнувшем крестике. И вдруг, на уровне инстинкта, как лесная мышь чувствует опасность, понял, что они ввязались в битву с непроглядным мраком и битва эта продлится долго. Глава 5, в которой снова говорится об Алисе и Амбре В это пятничное утро большинство дверей, в которые они стучались, оказались закрыты. Студенты были на занятиях. А первые ответы, полученные из открывшихся дверей, ничего не дали. Обитатели комнат либо с кем-то встречались, либо спали, либо занимались любовью. Кто-то ругался с соседями из-за постоянного шума, кто-то усердно занимался, уткнувшись в книги, в надежде, что диплом послужит ключиком к лучшей жизни. Но друг с другом они общались мало. Дружба завязывалась в других местах: в аудиториях, кафе, ночных клубах, между земляками, приехавшими из одного города или из одной деревни. Кампус представлял собой один огромный дортуар. Причем дортуар довольно обветшалый: стены все в желтых потеках, краска облупилась, а в конце коридора по грязному напольному покрытию стучали капли дождя, потому что окно было разбито. Они уже обошли больше пятнадцати комнат и не получили ответа, еще в трех комнатах никто ничего не знал, и теперь они стояли на пороге четвертой, которая перед ними открылась. В дверном проеме возникло худенькое, бледное мальчишеское лицо, увенчанное огненно-рыжей нечесаной шевелюрой; казалось, вокруг него полыхает пламя. А неестественно светлые глаза в обрамлении рыжих ресниц смотрелись почти белыми. Комната за спиной у парня тонула в полумраке. — Да? — Здравствуйте, ваше имя?.. — сказал Ковальский. В бесцветных глазах коротко сверкнула искра досады и недоверия. — А ваше? Вы кто? Ковальский, видимо, ожидал такого ответа, а потому изобразил самую обаятельную из своих улыбок: — Региональная служба судебной полиции Тулузы. Можно задать вам несколько вопросов? — осведомился он, предъявив жетон. — На какую тему? Рыжий не до конца открыл дверь своей комнаты, и Ковальский, ни секунды не прячась, вытянул шею, чтобы туда заглянуть. — Можно войти? Но может быть, вы выйдете в коридор, если вам так удобнее? Однако, пожалуйста, откройте дверь полностью. — Послушайте… А можно чуть позже? Я уже опаздываю, и… — КОНЧАЙ ЭТУ ПЕСНЮ С ОПОЗДАНИЕМ И ОТКРОЙ СВОЮ ДОЛБАНУЮ ДВЕРЬ, ПАРЕНЬ! Сервас увидел, как парнишка еще больше побледнел, если только возможно еще побледнеть с такой белой, покрытой веснушками кожей. Было в его манере держаться что-то скользкое и скрытное, и это сразу заставляло насторожиться. — Хорошо… Рыжий шагнул в коридор. Из двери пахнуло знакомым запашком. Тот же запах сопровождал и самого парнишку. Ковальский поднял лицо, ноздри его расширились. — А что, у вас разрешено курить гашиш в комнатах? Он заглянул студенту в глаза. Тот быстро удостоверился, что в коридоре больше никого нет, опустил голову и уставился себе под ноги. Ковальский оглядел полутемную комнату. — Не рановато для косячка, а? Как тебя зовут? Сервас заметил, как участилось у парнишки дыхание. — Седрик. — Седрик, а дальше? — Домбр. — Сколько тебе лет, Седрик Домбр? — Двадцать. — И что ты изучаешь? — Медицину. Третий год. Ковальский покачал головой и ничего не сказал. Он был удовлетворен. Потом медленно, с видом фокусника-гастролера, вытащил из кармана фотографию. — Посмотри хорошенько на это фото, Седрик Домбр. И не вздумай меня дурачить, понял? — Ага. — Ты знаешь эту девушку? — Да. Сервас почувствовал, как у него сильно забилось сердце. Ковальский ждал, что последует дальше.