– Я сама мужичка дворянской крови! – бросила ему Даша и двинулась вслед за Осипом. Флягин немедленно вслед за ней. Он быстро перебирал короткими ножками, которые крепко держали его полное, холеное тело. Осип уже раздавал бумажные кульки раненым, лежащим под акациями, когда Даша подошла к нему. Прямо к ней, не замечая тропинки, шел Даниил, держа на руках девочку, которая только что перевязывала понарошку раненного Егорку. Ее маленькое тельце смяло букет, который Даниил так и не решился выбросить. Из руки девочки, оторванной по плечо, прямо на цветы текла толчками черная кровь. Даша только охнула. Флягин, появившийся за ее спиной, побледнел и схватился за дверной косяк. – Господи! Быстро несите ее сюда! Вы опять с букетом? Бросьте его! Идите уже все в траншеи, господа! – закричала Даша. – Остановите же этих убийц! На батарее Святой Марии белобрысый пушкарь припал щекой к медной рейке, подкручивал винт, поправляя возвышение мортиры. Выставив прицел, он начал медленно поднимать руку, чтобы дать команду на новый выстрел. Несколько мортир рядом с ним одна за одной снова изрыгнули пламя. Даниил шел за Дашей по темному госпитальному коридору. За их спиной в дверном проеме показалась округлая фигура Флягина. – Доктор Макмиллан, у меня раненая девочка! – сказала Даша по-английски. В это время граната разнесла раму, влетела внутрь госпиталя, ударила в стену, отскочила от нее и разорвалась, перевернула кровати с ранеными, еще находящиеся здесь. Флягин с неожиданной для него прытью выскочил наружу и бросился бежать. Пыль, поднятая разрывом, оседала, светилась в лучах солнца. Крики и стоны раненых вязли в ней. Под лестницей, как кукла, лежала мертвая девочка. Рядом с ней в луже крови, нелепо подвернув руку и ногу, скорчилась Даша. Даниил, оглушенный разрывом, пошатываясь, подошел к ней, опустился на колени, потом поднял девушку на руки и растерянно оглянулся. Пасть мортиры снова изрыгнула черное пламя. Очередной снаряд понесся в небе в сторону города. Батарея Святой Марии споро несла смерть Севастополю. Легкий порыв ветра тронул ковыль и медуницу у лица Били. Пластуны лежали уже под самым скатом батареи. Их одежда была засыпана пылью и сухой травой. Есаул поднял голову и медленно переместился еще немного вперед. Вслед за ним то же самое сделал и Чиж. Батарея продолжала работать. В этом слаженном механизме вроде бы не было ничего и никого лишнего. Но из-за деревянной дверцы блиндажа, расположенного у правого фаса, множество глаз сейчас внимательно следило за происходящим. Самыми внимательными из них были голубые ледышки Ньюкомба. В блиндаже, как сельди в бочке, сидели пехотинцы и матросы с «Таифа» под командой боцмана. – Пусть меня порежут на ремни, если кто-то из этих ребят не доживает свои последние минуты, – заметил он. – Тебе жалко артиллеристов ее величества? – спросил Ньюкомб. – Жалость покинула меня еще в тот момент, когда отец вышиб меня ногой из утробы матери. Именно так я и появился на свет, сэр. И все-таки всякий раз тяжело смотреть на живых покойников! – Боцман, вам же случалось ловить акулу на живца? Боцман осклабился, повертел в руках короткую абордажную саблю и промолчал. Биля посмотрел на часы, поднял руку и резко опустил ее. У первой мортиры растянулся с пробитым черепом белобрысый пушкарь. Вернигора отложил штуцер и вскинул второй. Еще одна мортира захлебнулась. Вернигора бил по прислуге батареи с тыла, заняв позицию выше и левее, на площадке небольшой скалы. Пушкари начали разбегаться, старались укрыться от свинцовых шмелей, которые обрывали одну жизнь за другой. Батарея замолкла. Пластуны уже добивали прислугу второй мортиры, всаживали револьверные пули в упор, когда из блиндажа с криками выскочили Ньюкомб и его люди. Над левым фасом батареи показались штыки английской пехоты. Голова колонны заходила на нее правым плечом. Пластуны отскочили к скале, под которой стояли мортиры, и заняли оборону за грядой камней. Штыки английской пехоты волной растеклись на контрэскарпе. Вернигора лучше всех видел это море английской пехоты, растекшееся вокруг батареи. Он скрипнул зубами, закинул за спину все шесть штуцеров и пополз вниз по склону скалы. По свистку Ньюкомба пехота взяла пластунов в кольцо и залегла. Рядом с ним, за лафетом мортиры, укрылись боцман и командир батареи. Моряки с «Таифа» еще перебегали с места на место, стараясь занять позицию, подходящую для атаки. – Сэр, мы их сейчас раздавим! – заявил боцман. Его указательный палец с треснувшим желтым ногтем лежал на спусковом крючке морского карабина. – Они мне нужны живые и способные членораздельно изъясняться, – ответил Ньюкомб. – Я надеюсь, сэр, что у вас были веские причины допустить истребление лучшей в английской армии орудийной прислуги этими дикарями, – проскрипел похожий на богомола командир батареи. – Вы получили приказ от вашего начальства оказывать мне всякое содействие! Этого вполне достаточно, – холодно оборвал его Ньюкомб. – Глядите, сэр! – Боцман показал на скалу, которая нависала над позицией пластунов. По ней ящерицей пробирался к своим Вернигора. Он повис на последнем уступе и спрыгнул за камни. – Похоже, этот мальчик хочет умереть славной смертью, – заметил боцман. – Но я бы на его месте полз в другую сторону. – Эти русские вообще довольно странные люди, – ответил Ньюкомб. Переминаясь босыми ногами на глинобитном полу хаты, Кухаренко стоял около карты боевых действий. Она была нарисована самим полковником и не отличалась изяществом линий. Однако все на ней было узнаваемо и верно. За дверью раздалась какая-то возня, стук. В горницу ворвался Петр, вытянулся и доложил: – Ваше высокоблагородие, на батарее нашей сшибка! – Кто?.. – Не могу знать! Егеря прибежали! Кухаренко бросился обуваться, едва не сбив Петра с ног. – Где серб? – Не могу знать! – За проклятую немогузнайку я с тебя шкуру спущу! Ньюкомб выглянул из-за лафета. – Мистер Биля! Со мной две роты английской пехоты. Предлагаю сдаться, – выкрикнул он по-русски. Ньюкомб произнес эту фразу грамматически чисто, но с таким сильным акцентом, что сразу было трудно понять, о чем он говорил. Пластуны лежали за камнями и перезаряжали оружие. Биля чуть замедлил движение, услышав знакомый голос и свое имя. Кравченко бросил в его сторону тревожный взгляд. Но есаул был совершенно спокоен. – Гляди, имя твое прознал этот басурман! Загнали нас птички божьи в западню, – заметил Кравченко. Али зарядил пистолет и, раскачиваясь, тихонько запел какую-то протяжную песню на родном языке. Голос Ньюкомба снова донесся от батареи вместе с порывом теплого ветра: – Пластуны! Отдайте стилет, и я позволю вам уйти с оружием. Это честная сделка! Биля приподнялся на локте, быстро, внимательно осмотрел из-за камня складки местности вокруг батареи. На несколько секунд его взгляд задержался наверху, ниже и левее того места, откуда стрелял Вернигора. Есаул сел, прислонился спиной к камню, достал платок и стал привязывать его к стволу штуцера. – Ты что, сдаваться решил?! – с изумлением спросил Кравченко. Но Биля уже поднял белый платок над камнем, а затем и сам встал во весь рост. Кухаренко бежал по траншее вместе с Петром и Никифором. Этого жителя Севастополя он только сегодня взял себе в денщики. День стоял очень жаркий и солнечный, но чистого неба над их головами не было. В рыжем мареве текли, смешивая свои страшные воды, свинцовые и чугунные реки, состоящие из пуль, ядер, бомб, гранат и осколков. Артиллерия союзников без устали молотила по брустверу, наваленному из камней. Кухаренко перепрыгнул через солдата, который полз по траншее, оставляя за собой жирный кровавый след. Из оборванных пыльных штанин торчали обломки костей, ног ниже колена не было. Петр и Никифор перескочили через него вслед за полковником. – Добейте меня, помогите, православные, – простонал солдат и попытался схватить Петра за ноги, но тот уже скрылся за углом траншеи. Впереди на бруствере стояли две солдатские фуражки, набитые камнями. Штуцерные пули ударили в них, разорвали красную ткань околышей. Никифор пригнул голову. – Не кланяйся! Свою пулю ты все равно не услышишь, – крикнул ему на бегу Кухаренко. За спиной Петра ядро смело часть бруствера и как мячик поскакало по камням вниз по склону. У мортиры стояли Ньюкомб, командир батареи и боцман. Биля с поднятой головой молча, как изваяние, застыл у камней, за которыми укрывались пластуны. Он встретился взглядом с Ньюкомбом, затем перевел его куда-то выше. – Мы слушаем вас! – крикнул Ньюкомб, внимательно наблюдая за есаулом. Тот вдруг развернулся и так же молча исчез за камнями. Ньюкомб, боцман и командир батареи тут же отпрыгнули под защиту лафета мортиры. – Зачем он тут стоял, как индеец? Что вы думаете, сэр? – спросил боцман, спрятавшись за огромное колесо орудия.