– Кто там? – крикнул капитан. В кают-компанию вошел боцман. – Мы готовимся к отплытию! – сразу же сообщил ему капитан. – Прекрасное решение, сэр! – гаркнул тот. – Вас забыли спросить! Штольни между Балаклавой и Севастополем, Крым Пластуны сидели вокруг маленького костерка, разведенного из расколотых в щепки рукояток факелов и английских прикладов. На них поджаривались кусочки сала. Кравченко аккуратно разрезал краюху хлеба на пять небольших частей. – Это последнее. Хорошо, что хоть воды у нас вдоволь, – сказал он. Пламя костра плясало по темным стенам, выхватывало то части лиц, то руки, отражалось от штуцерных стволов. – Думаю, что надо нам возвращаться обратно. Второй день здесь плутаем. Вперед хода не вижу, – проговорил Биля. – А как ты думаешь, Григорий Яковлевич, почему они за нами не пошли? – спросил Кравченко. – Не знаю, – ответил есаул и покачал головой. – Там так грохнуло, может, все завалило, – с полным ртом заметил Вернигора. – Вперед хода не вижу, – повторил Биля. – А вот где мы очутились-то? Это то ли церковь, то ли нет. Коридоры везде нарыты, – произнес Чиж. – Монастырь это, вроде тех, которые в Киеве есть, – ответил ему Биля. – Ну, помогай нам теперь святые угодники, – сказал Чиж и снял с огня свою порцию сала. – А пока перекусим. На мраморном полу церкви лежала веревка с самодельной кошкой, привязанной у нее на конце. Это подобие трехстороннего якоря было связано из стволов и деревянных частей английских винтовок. Снизу к этой штуковине был прикреплен целый ряд шомполов. Рядом сидел Кравченко и засыпал порох в ствол штуцера. – На один раз у нас пороха. Потом совсем без него останемся, – сказал он Биле и Али, которые неподалеку от него склонились над трупами английских пехотинцев. – Как думаешь? – спросил Биля у Али. – Людей убивают в двух случаях. По вражде или из корысти, – ответил Али и опустил руку на труп. – Один из них еще вчера был жив. Гулко раздался под сводами крик Чижа: – Братцы, гляди, кто-то святого оскорбил! Он стоял около фрески и показывал на нее рукой. Кравченко вставил шомпол, прикрепленный к кошке, в ствол штуцера и недовольно покосился на него. Биля и Али подошли к нему, встал с камня и Вернигора. Тексты под фреской и на ней были сколоты, а на лице святого виднелись следы от пуль. – Кто оскорбит святыню, тот умрет страшной смертью, – проговорил Али. Кравченко опустил штуцер на землю и тоже пошел к пластунам. – Надо пробовать! – сказал он, перекрестившись. Биля обернулся к нему. – Сейчас мы этим и займемся, Николай Степанович. – Я понимаю, что их бес под руку толкал, но к чему они буквы постирали? – спросил Чиж. Биля вгляделся в греческий текст, который частично уцелел. – Дай кинжал, – попросил он Чижа. – Так я стреляю или нет? – осведомился Кравченко. – Дай час, Степаныч! – ответил ему Биля, взял в руки стилет и спросил: – Как его поставить по буквам? – Да вот тут под гардой выступ махонький, пружину держит, – ответил Чиж. Есаул привел рукоятку в действие, прочел текст еще раз, потом указал острием стилета на стертые слова и почти неразличимые буквы. – Северный гвоздь. Ты понимаешь? – спросил он Али. – Буква несет цифру. – В греческом языке, да и в нашем церковнославянском цифры обозначают буквы. Здесь тайнопись. Цифры после Плакиды обозначают номера букв в этой надписи, – пояснил Биля товарищам. – Хозяин расчислил, чтобы не запамятовать ему. Есть он, клад этот, казаки, есть! – обрадованно проговорил Чиж. – Если и есть, то там все золото из крови и слез, – заметил Биля, отошел в сторону, встал на колени, закрыл глаза, что-то прошептал, потом поднялся на ноги. – Просите Бога, чтобы вывел нас отсюда! Пластуны перекрестились. Кравченко подошел к своему штуцеру, еще раз перекрестился, приложился и выстрелил. Кошка пролетела сквозь щель в куполе и упала где-то в стороне. Казак опустил штуцер. – Слава богу, не разорвало, – сказал он, взялся за веревку и стал аккуратно подтягивать ее на себя. Пластуны замерли. Кошка показалась на краю трещины и стала соскальзывать вниз, но Кравченко резко дернул рукой вправо, и она крепко застряла в углу, там, где никак не могла провалиться вниз. Кравченко обернулся, с улыбкой победителя взглянул на Чижа и заявил: – Давай, Федя, натирайся салом! Тот скинул рубаху, положил на ладонь кусочек сала, лежавший рядом на камне, и стал быстро натирать им плечи и коротко остриженную голову. Сделав это, он подошел к веревке и хорошенько подергал ее. – Не сорвется? – спросил Биля. – Бог не без милости, казак не без доли! Поймаете меня, если что, – заявил Чиж и стал быстро подниматься по веревке. – Узко там, не пролезет он, – сказал Али и отрицательно покачал головой. Чиж достиг щели в куполе и попробовал протиснуться в нее. Но, как он ни старался, ничего у него не получалось. – Дальше вроде малость пошире будет, но мне не достать. Если раскачаюсь и прыгну, то, может, и зацеплюсь! – крикнул он, показывая на трещину. Биля посмотрел на Али. Тот опять покачал головой. – Федя, слезай пока! – крикнул есаул. Чиж спрыгнул на пол и виновато огляделся. По его ободранной голове и плечу текла кровь. – Узко там. А погоды хорошие стоят. Мне вроде как дождичек в лицо бросило, – с заметным расстройством сказал он. – Емельян, перебей веревку, – попросил Биля Вернигору. Тот вскинул штуцер, выстрелил, и веревка упала к ногам Чижа. В это время из галереи, рядом с которой стояли сейчас пластуны, донесся утробный, тяжелый стон. Он был настолько страшен, что даже весьма неробкие пластуны подобрались и схватились за оружие. Факел, привязанный к веревке, медленно опускался и наконец-то осветил Слейтера. Тот теперь лежал в луже крови на спине. Глаза его были закрыты. Он снова издал глубокий, утробный стон. Кравченко поднял факел. – Поднимать будем, – сказал Биля. Али с удивлением посмотрел на есаула. – А куда же мы его после этого денем? – спросил Кравченко. – Может, это он и палил в святого! – заметил Чиж. – Что же, живую душу здесь бросим? Мы люди крещеные или нет? – спокойно спросил Биля. – Поднимай!