– Пока Плакиду в том подземелье не увидел, думал, что совсем ничего там нет. – А сейчас как? – В той башне еще карты были на стене. С румбами. Думаю, клад там был. Не знаю, есть ли теперь. Да что эти деньги! Ракеты у меня из памяти не идут! Вот где клад! Балаклава, Крым Сестра милосердия подвела руку под спину Слейтера и осторожно приподняла его, чтобы сменить повязку. Когда она закончила с этим и собралась опустить его, он вдруг вцепился ей в плечо и зашептал: – Послушайте, мне угрожает опасность. Я очень богат и непременно должен уехать отсюда. Сестра, благообразная пожилая дама, аккуратно уложила его обратно на койку. – Вы еще очень слабы, – резко сказала она. – Вы бредите. Здесь с вами ничего не случится. Джо и Робби, те самые пехотинцы, которые подняли на набережной Балаклавы раненого Слейтера, по доброй английской традиции наливались элем. Таверна, которая послужила им прибежищем, как и все в Балаклаве, была сшита на живую нитку. Столами в этом заведении служили бочки, а сиденьями – грубые скамьи, сколоченные из того же теса, который пошел на стены. За дощатой стойкой торчал шкаф, уставленный бутылками. Он явно был пришельцем из иных миров. Его красное дерево и резные дверцы смотрелись тут как бельмо на глазу. Сейчас дверцы этого шкафа были распахнуты. В нем возился дюжий хозяин заведения, пытаясь что-то извлечь с нижней полки. За соседней с Джо и Робби бочкой хлебал бобовую похлебку Соломон. Джо вылил в себя остатки эля, достал из-за пазухи бумажник Слейтера, покопался в нем и достал пятифунтовую банкноту. – Эй, приятель, прими! – обратился он к хозяину, потрясая сальной потертой бумажкой. Хозяин вылез из шкафа, оглянулся и вышел из-за стойки. Он долго молча мял и рассматривал купюру на свет, потом вернулся за стойку и начал отсчитывать сдачу с такой крупной суммы. – Надо было выкинуть бумажник, приятель, – сказал заплетающимся языком Робби, но Джо только махнул на него рукой. Хозяин снова выбрался из-за стойки и высыпал на бочку из своей заскорузлой лапищи горсть серебряных и медных монет. После этого он вернулся на прежнее место и снова погрузился в шкаф. – Сколько сегодня с меня? – спросил Робби. – Сегодня выпивка за мой счет, – ответил Джо. – Ты платил вчера! Джо и Робби едва успели зайти за угол таверны, как их нагнал Соломон. Он с ходу ударил рукояткой ножа в затылок Робби с такой силой, что тот рухнул лицом вперед, как подкошенный. Узкое лезвие мелькнуло у горла Джо. Он почувствовал, как рука незнакомца пошарила у него за пазухой и нащупала бумажник. Соломон вытащил его и положил себе в карман, потом наклонился к уху Джо и тихо заговорил с ним на прекрасном английском языке: – Буду вам очень признателен, сэр, если вы мне подробно расскажете, откуда у вас эта вещь. Если хотите еще пожить, то слово «нашел» лучше сразу исключите из вашего лексикона! Кэтрин сидела на стуле, единственном в палатке Ньюкомба. Рядом с ней, у стола, был сложен ее еще неразобранный багаж. Ньюкомб, как маятник, расхаживал по палатке. Иногда он менял направление и оказывался за спиной Кэтрин. Тогда она разворачивалась к нему, хотя каждое движение давалось ей нелегко. Девушка падала с ног от усталости. Но Ньюкомб не замечал ее состояния. С некоторых пор он вообще утратил внимание ко всему тому, что его окружало. Те люди, которые знали его раньше, могли бы сказать, что в нем находился теперь какой-то другой человек. Он появлялся из ниоткуда в самый неожиданный момент и так же бесследно исчезал. Места в палатке было немного. Ньюкомб двигался спокойно и размеренно, но создавалось впечатление, что он мечется от одной полотняной стены к другой. – Да, поэтому письма и не нашли меня, – быстро проговорил он. – Может быть, они сгорели на «Таифе». Мой путь обратно был довольно занимательным. – Ты так напугал меня, Генри! – Прости, мне иногда видятся здесь странные вещи. Впрочем, это все не важно. Главное состоит в том, что проклятый клад находится здесь, в Крыму! Осталось только подвинуть русских или заключить с ними мир. Однако не могу сделать ни того, ни другого. А если ничего не ждать?! – Ньюкомб подбежал к столу и ткнул пальцем в портулан. – Он тут. Смотри, в каких-то двадцати милях от нас в земле лежат пять миллионов фунтов! Полотнище входа отодвинулось, и в палатку скользнул Соломон. Заметив Кэтрин, он поклонился ей. – А, это ты, – сказал Ньюкомб и продолжил движение по палатке. Соломон остановился у входа. Кэтрин посмотрела на него. Весь его помятый и потрепанный вид показался ей странным и неприятным. – Ключ к их позиции – Малахов курган. Конечно! Все это понимают! – продолжал лихорадочно соображать вслух Ньюкомб. – Генри, я очень устала с дороги, – взмолилась наконец Кэтрин. – Нельзя ли где-нибудь раздобыть немного горячей воды для меня? – Да-да, сейчас! – ответил Ньюкомб. – Послушайте, как вас там! – обратился он к Соломону. – Простите, я все время путаюсь в обилии ваших имен. – Князь Елецкий к вашим услугам! – спокойно ответил ему Соломон. – Вам придется вернуться в Севастополь, Елецкий! 2 Севастополь, Крым Бастион был словно осажен в землю. Беспрерывные бомбардировки почти сровняли его насыпи, перепахали блиндажи. Целых пушек почти не осталось. Внутри все было завалено обломками дерева, осколками бомб, фашинами, то есть корзинами с землей, вышибленными из брустверов. У выхода из бастиона была расчищена большая площадка, засыпанная известкой. На этом единственном ровном месте в ряд лежали убитые со свечками в руках. Над Севастополем висела огромная полная луна, заливающая серебряным светом израненный город. Изредка вражеское ядро било по бастиону. Теперь на три выстрела врага русские артиллеристы могли ответить только одним своим. Пороха и ядер у них не было. Моряков Черноморского флота на бастионах города больше не было. Все они легли в севастопольскую землю. Но пехотинцы, когда-то неуклюжие, обстрелялись. Теперь это были обожженные и опытные солдаты, понимающие, что такое военная страда и в чем суть этой тяжелой кровавой работы. Павел Степанович сидел на пороге разрушенного блиндажа и курил маленькую обгрызенную трубочку. Его лицо слегка освещалось после каждой затяжки, и тогда становилось видно, как глубоко он изможден. Рядом с ним стоял высокий стройный офицер. Лоб его был замотан грязной тряпкой, из-под которой даже в темноте поблескивали умные и злые глаза. – Сегодня не убили, так завтра непременно. Не святой же я, – проговорил Павел Степанович и снова затянулся своей трубочкой. – Вы это бросьте, – ответил ему офицер. – Я брошу, так другой подымет. Никак пластуны в секрет пошли. На бастион вошли казаки, немного постояли около скорбной площадки и двинулись к брустверу. У пушки разжигал фитиль суровый бомбардир с рублеными чертами большого круглого лица. – Что это вы, кавалер, так мало палите? – насмешливо спросил его Чиж. – Не приказано. Экономию велено соблюдать, пороху у нас мало, стало быть. Отойди прочь, чтобы не брызнуло, – сурово проговорил бомбардир и поднес фитиль к затравке. Пушка тяжело ухнула и откатилась назад. Пластуны быстро разошлись в разные стороны, выбрали, где лучше перелезть через бруствер, и один за другим исчезли за ним. Чиж с удобством улегся на бок за рогатками, на краю глубокой волчьей ямы, которыми был изрыт подход к бастиону. Он достал из кармана какую-то карту, повернулся к лунному свету и углубился в ее изучение. – Хоть иголки сбирай, – тихо сказал Чиж Биле, который лежал шагах в пяти от него. Карта в руках Чижа была плодом его собственного художественного творчества. На одной ее стороне он довольно точно изобразил Крым, а на обратную скопировал портулан с итальянской фрески из подвала башни. Пластун не поленился нанести на нее все румбы. Один из них теперь был очерчен красной линией. Чиж деловито рассматривал свое творение то с одной стороны, то с другой, делал это так, чтобы Биля непременно заметил эти его эволюции. – Григорий Яковлевич, дозволь спросить кое о чем, – прошептал он. – Ты хуже малой детины, Федя! Из темноты донесся голос Кравченко. – Что вы горланите, как на ярмарке? Картечи хотите? – прошипел он. Чиж пододвинулся к Биле, показал на карту и сказал: – Если по цифири нашей, то выходит, что это место вот тут. Биля посмотрел на карту и спросил: