– Широту с компаса брал? Чиж согласно кивнул. – Неправильно. Планета наша летит в пространстве. Северный гвоздь пятьсот лет назад не там был, где сейчас находится. – Что же он, съехал, что ли? – Говорил уже тебе, что это мы из-под него выехали. Поправку надо брать. Домой придем, посчитаю тебе. Только, Федор, не то ты время выбрал. Нельзя сейчас за неправедными деньгами бегать. – По цифири понятно, а что же это за корабль и крест? – не унимался Чиж. – Кто куда, а вшивый – в баню, – сказал Кравченко и в сердцах сплюнул. – Говорю же, сейчас союзнички картошки нам, кладоискателям, оттуда насыплют. Балаклава, Крым В палатке Ньюкомба теперь ощущалось воздействие женской руки. Каждая вещь находилась на своем месте. Помещение для Кэтрин было отгорожено ширмой. Сейчас девушка заканчивала собирать ужин, который сервировала на ящиках, застеленных чистой скатертью. Рядом с этим импровизированным столом стоял специальный саквояж для пикников, из которого Кэтрин доставала столовые приборы. На столе уже как видение из другого мира красовалась бутылка хорошего французского шампанского, привезенная ею. В палатку вошел Ньюкомб. Он был явно чем-то крайне возбужден, очень доволен, обнял Кэтрин и спросил: – Будет ли колокол к обеду, мисс Кортни? – Считайте, что он прозвучал, мистер Ньюкомб. Они сели за стол. – Кажется, первый раз в жизни я так торжественно обедаю без прислуги. Не позвать ли кого из этих бездельников с «Таифа»? – спросил Ньюкомб и взял в руки бутылку шампанского. – Генри, мне кажется, это так прекрасно – быть вдвоем! – Что же, попытаюсь не облить нас шампанским, – сказал Ньюкомб и начал неумело срезать пробку ножом. Наконец-то она хлопнула и отлетела в сторону к полному восторгу Кэтрин, во взгляде которой на своего жениха читалась безграничная, не рассуждающая любовь. Вино разошлось по бокалам. Ньюкомб поднял свой высоко над головой и проговорил: – За твое внезапное и прекрасное появление! Представляю, как будут потом судачить об этом в Лондоне разные старые дырявые кошелки! Они выпили шампанское до дна, и Ньюкомб с жадностью набросился на еду. – Ого! Ты даже раздобыла в этой дыре настоящий ростбиф! – произнес он. – В этой дыре есть все, надо только правильно приняться за дело. Боюсь, в Лондоне нам с тобой будет теперь трудно жить. После того, что сделал этот негодяй Слейтер… – Пустое. – Он здесь? – Он умер. Его кто-то подстрелил как раз в тот день, когда я получил все необходимые сведения о кладе. Интересно, сколько в те давние времена, когда был спрятан клад, стоил один раб? Наверное, это можно узнать. Тогда с помощью простой арифметической операции можно было бы вычислить, какое количество русских рабов перепродал этот генуэзец. – Генри, я не решалась тебе сказать… – Что такое? – Мне пришлось определить твою мать в лечебницу мисс Флоренс Найтингейл. Ее очень хвалят. – Мать больна? – Твое исчезновение и вся эта история с векселями произвела на нее очень тяжелое впечатление. Я не могу сказать, что рассудок твоей матери совсем помутился. Врачи говорят, что это вполне поправимо. У меня просто не было другого выхода. – Этот недуг у нее в роду. Ты правильно поступила. Интересно все-таки, сколько стоила, например, русская рабыня? Я бы прикупил. Что ты сказала бы, Кэтрин, если бы я наводнил дом русскими рабынями? Севастополь, Крым Полуэкт Юрьевич на этот раз трудился над курчонком. Большая бутыль с красным вином, хлеб и стакан, захватанный его жирными руками, обрамляли эту достойную картину. Флягин набил полный рот, вдруг поднял глаза и остолбенел. Небольшой кусок куриного мяса выпал у него изо рта прямо на мундир. В дверях стоял Соломон. Он был в русской офицерской форме. Флягин с открытым ртом уставился на его капитанские эполеты. – Приятного аппетита, Полуэкт Юрьевич, – сказал человек, ставший Елецким, и поклонился. Флягин наконец-то пришел в себя, захлопнул рот и выставил перед собой руку, словно желая отогнать это страшное видение. процитировал Елецкий классика. – Вы любите Шекспира, Полуэкт? – осведомился он, присел к столу, оглядел его и заявил: – Да, чувствуется оскудение даже и у вас, что довольно неожиданно. Но вина я с вами выпил бы. – Визитер встал, шагнул к тайнику Полуэкта Юрьевича, достал оттуда стакан, поднял его повыше, посмотрел на свет и убедился в том, что тот был не первой свежести. Елецкий брезгливо поморщился, вернулся к столу и все-таки налил себе в него вина. – Что вам угодно? – спросил его Полуэкт Юрьевич. – Прекрасно, прямо к делу, – сказал Елецкий и отпил из стакана. – Мне угодно получить от вас сведения о поставках съестных припасов и фуража на бастионы, полную роспись по каждому из них за последние три дня. – Вы низкий человек! Вы же взяли у меня деньги! – Ай-ай, Полуэкт, и это я слышу от человека, который систематически продает союзникам перевязочные материалы, собранные по всей России! От такой осведомленности язык Флягина начал заплетаться. Он мелко задрожал и промычал: – Откуда?.. – Не пугайтесь так. Это сведения оттуда, а не отсюда. – Елецкий показал в сторону союзнических позиций. – Конечно, непроходимой границы тут нет, – продолжил он. – Можно и осведомить, кого положено. Но пока все тихо. Да, я уполномочен вам сказать и кое-что еще. Если вы даже как-то ухитритесь избежать каторги и удрать из России, то в случае вашего несогласия предоставить нам эти сведения вам будет невозможно жить в Европе. Так как? Когда мне зайти за росписью? Кравченко спал, с головой накрывшись бекешей, на которой во многих местах была видна свежая штопка. Чиж устроился за столом, оперся на оба локтя и изучал свою карту. На ней теперь была обозначена новая точка. Он взял карандаш и зачем-то обвел ее кружочком. Биля сидел поодаль на стуле и читал письмо. – Здесь есть кое-что для тебя, – сказал он Али, который с ногами забрался на койку и ремонтировал ножны шашки. Ольга мне пишет, что приезжал к ней в обитель черкес, назвался Иса и попросил передать тебе два слова: «Иса нашел». А что и когда, об этом ничего не сказал. Это что же такое значит, Али Битербиевич? Черкес молча встал и начал собираться в дорогу. Хлопнула дверь, и в горницу вплыла Екатерина Романовна с глиняной тарелкой в руках, на которой расплывался из сот золотистый мед. – Вот покушайте, – сказала она, поставила тарелку на стол, нашла глазами Кравченко и заметила, что он спит. – Благодарствуем, сестрица, – ласково ответил ей Биля. – Что бы это значило, корабль и крест? – проговорил Чиж и поскреб в затылке. – А гора у нас такая есть, где скит святой Анастасии Узорешительницы. Татары ее Качи-Кальон зовут. Она и будет корабль-крест, если по-нашему сказать, – вдруг ответила ему Екатерина Романовна едва слышным шепотом. Чиж даже подскочил на своем месте. – Григорий Яковлевич! Вот нам и проверка! Сто четыре шага отложим!.. – завопил он. – Не кричите вы так, Федор Семенович! Николай Степаныч с ночи пришел! – пыталась увещевать его Екатерина Романовна. – Мы тут все с ночи, – отмахнулся Чиж. – Казака, коли он дома почивать лег, пушкой не разбудишь. Черкес тем временем собрал свой мешок и вытащил из-под кровати седло. – Али Битербиевич, может, поговоришь со мной? – спросил его Биля. – Время не пришло говорить. Надо самому смотреть, – ответил Али. – Ты что, опять отъехать собрался? Черкес кивнул и заявил: – Надо. – А ты помнишь ли, что я давеча сказал? Али прекратил сборы, подошел к столу и сел напротив Били. – Екатерина Романовна, а вы на плане не покажете, где будет, к примеру, эта гора? – спросил Чиж у хозяйки дома. Елецкий стоял около входа в госпитальную палатку и беседовал с английской сестрой милосердия. Санитары пронесли мимо них раненого английского пехотинца в разодранном штыком мундире, с разбитой, окровавленной головой. – Ужасное ожесточение! И это люди! Каждый раз после этих ночных дел мы видим такое! Эти русские дикари дерутся всем, что попадет им под руку! – с возмущением проговорила медсестра.