– Да. Может быть, мы тоже схватились бы за что попало, если бы они высадились у нас в Ливерпуле. Мисс, дайте мне совет. К кому обратиться, чтобы отыскать моего родственника? Это гражданское лицо. Он поступил к вам без сознания. Попросту говоря, его подкинули. – Обратитесь в канцелярию, возможно, вам дадут взглянуть на приходные ведомости. Хотя постойте! Кажется, я знаю, о ком идет речь. Пойдемте! 3 Даша была еще очень слаба после ранения, но уже давно вернулась к раненым. Сейчас она подавала напиться маленькому солдатику, чье сморщенное зеленое личико было похоже на увядшее яблоко. Жизнь госпиталя все так же шла по своим страшным правилам и законам. По лестнице спускались двое солдат с носилками. Им навстречу шел невысокий доктор, обернутый в госпитальный халат и перепачканную кровью женскую тальму. Он едва стоял на ногах от утомления, но движения его были точны и порывисты. Несмотря на эту страшную смертельную усталость, от этого человека исходила та сразу чувствующаяся сила истинного гения, которую невозможно ни с чем перепутать. Носилки с раненым остановились, и доктор Пирогов стремительно поднял шинель, которой тот был укрыт. – Этого в Гущин дом. Не надо было и носить его сюда, – сказал он, бросив шинель обратно. Дом купца Гущина был самым страшным местом для защитников Севастополя. Здесь умирали от гангрены безнадежные раненые. – Помилосердствуйте, ваше благородие, – прохрипел раненый, заерзал на носилках и заплакал. – В Гущин дом! – повторил Пирогов и пошел дальше. Навстречу ему двое солдат уже вели Павла Степановича. Кисть его руки бессильно висела на грязной перевязи. Солдаты с носилками развернулись, на секунду перегородив коридор, и пошли к выходу. Раненый теперь рыдал, по-детски размазывая слезы кулаком по лицу. Пирогов впился взглядом в руку Павла Степановича, потом поднял голову и кого-то поискал взглядом. Увидев Дашу, он жестом позвал ее к себе. Она пошла через операционную. Там двое врачей склонились над распоротой спиной раненого офицера. Он, усыпленный хлороформом, вдруг громко выкрикнул в бредовом сне: – А я тебе говорю, трубку мою отдай, сволочь! – Офицер немного помолчал, а потом неожиданно тонким голосом завел песню: Ой, матушка, головушка болит, Не могу же я до вечера дожить! Вечор ко мне милый прибежит. Даша взяла саквояж с хирургическими инструментами, стоявший на соседнем столе, и пошла к Пирогову, который уже цепко держал за руку испуганного Павла Степановича. – Тут некогда разговаривать, видите, какая каша! Палец надо вылущить! – заявил доктор. – Помилосердствуйте! – взмолился Павел Степанович, но Пирогов уже отвернулся от него к Даше. Она открыла саквояж, вынула оттуда скальпель и подала ему. На пороге госпиталя замаячили Даниил и Вернигора. Серб заметил Дашу, поднял руку, помахал ей и заулыбался. В другой руке он держал какой-то объемный сверток. – Кавалеры к вам? Очень вовремя, – сказал Пирогов и покосился на Даниила и Вернигору. – Где фельдшеры? Нет их? Ухажеры! – обратился он к пластунам. – Подержите-ка этого молодца! Даниил и Вернигора спустились по лестнице, подошли к Павлу Степановичу и крепко ухватили его за плечи. – Братцы, помилосердствуйте! – снова взмолился он. – Доктор, миленький, как же я без пальца? Он и не болит нисколько! Пусть уж побудет на своем месте. – Молчи, а то я тебе совсем руку отрежу! – грозно сказал Пирогов. – Пластун, держи руку его благородия вот так! Доктор сделал мгновенное, неуловимое движение скальпелем. Павел Степанович взвизгнул, и его искалеченный палец упал на пол. – Дарья Васильевна, перевяжите пациента и можете погулять! – сказал Пирогов и быстро пошел дальше. Павел Степанович, который сначала всхлипывал, как ребенок, вдруг начал плакать во весь голос, икая и захлебываясь. – Видно, суждено мне жить! – проговорил он сквозь слезы Даше, которая вдруг погладила Павла Степановича по совсем седой мальчишеской голове. Девушка вышла из госпиталя и несколько раз вдохнула полной грудью свежий воздух. С травы навстречу ей поднялись Даниил и Вернигора, который только сейчас хорошенько разглядел Дашу и смотрел на нее с таким восхищением, что она поневоле опустила глаза. – Здравствуйте, Дарья Васильевна! – поздоровался с ней Даниил. – Здравствуйте, Данила Михайлович! Серб начал молча разворачивать свой сверток. – Представьте же мне вашего товарища. – Пластун восьмого пластунского батальона Омельян Вернигора! – сам себя представил Емельян. – Как же вас по отчеству? – По отечеству мне зваться еще рано, годами не вышел. Братья Омелькой зовут. – Да я-то вас так звать не могу! Какой же вы Омелька? Даниил тем временем развернул свой сверток, и в его руках оказалось богатое английское шелковое платье. Он подошел к Даше и приложил его к ее стройной фигуре. Оно явно было великовато ей. – Ушить его надо, – сказал сам себе Даниил. – Что это такое? – с изумлением спросила Даша. – Поклон от меня. Презент. – Да где же вы взяли?! Даниил немного помедлил, думая, как бы лучше уклониться от ответа. – От сердца! – наконец-то сказал он. – Мы в траншее его отбили, за третью линию ходили, – спокойно проговорил Вернигора. – Где же эта женщина теперь? – спросила Даша. – Женщины никакой не видали, трофеем взяли, – ответил пластун. – Вы прямо какие-то пираты! Уберите немедленно! – возмущенно проговорила Даша. На лице Даниила отразилось глубочайшее разочарование. Он вздохнул и начал сворачивать платье. Но в глубине души Даша была очень тронута этим презентом Даниила. Глаза ее смеялись и все чаще встречались с глазами Вернигоры. – Давайте пройдемся, только немного, – проговорила Даша. Вернигора подошел и неумело, крендельком, подал ей руку. – Кто же так с дамой обходится, Емельян без отчества? – заявила Даша, придала руке Вернигоры правильное положение, оперлась на нее и пошла рядом с ним. Сделав несколько шагов, девушка обернулась к Даниилу, который сунул сверток с платьем под мышку и остался на месте. – Данила Михайлович, вы с нами? – спросила Даша. Елецкий заглянул в госпитальную палатку. В свете масляных фонарей, привешенных к стойкам, раненые метались по кроватям, бредили. Только самые тяжелые лежали неподвижно, устремив потухший взор к потолку. Елецкий проскользнул внутрь, остановился, скользнул взглядом по лицам раненых. Он увидел того человека, который ему был нужен, и быстро пошел по проходу между койками. Слейтер спал тревожным, прерывистым сном. Елецкий склонился над ним. Тень упала на лицо Слейтера. Он вдруг резко открыл глаза, узнал Елецкого, в ужасе отодвинулся и хотел закричать, но тот мгновенно зажал ему рот ладонью и придавил голову к подушке. – Али что-то сказал? – спросил Биля у Екатерины Романовны. Они стояли около коновязи, у которой теперь пустовало одно место. Конь Били радостно заржал, узнав хозяина, и тот ласково потрепал его пшеничную гриву. – Куда там. Ни слова! Только дал мне билет, двадцать пять рублей, – горестно ответила Екатерина Романовна и достала из кармана фартука бумажку. – Вот. – Я так понимаю, что обратно Али Битербиевича ждать нам не приходится, – проговорил Биля, и хозяйка дома вдруг залилась слезами.