– Подходяще им! Тоже ведь горячих схватить можно, – заметил Константин. – Нам, дядя, уже и правда некогда совсем, – сказал Чиж и аккуратно забрал у него ружье. Вернигора молча достал из кармана веревку. Через пять минут Биля с удивлением посмотрел на Кравченко, вошедшего к нему в камеру. – Вставай, Григорий Яковлевич, времени у нас нема совсем! – сказал тот, быстро осмотревшись. – Ты каким же манером здесь оказался? – спросил Биля, вставая с топчана. – Тем манером, что приказано нам тебя из заточения вынуть, а потом всем нам из Севастополя ноги уносить. – Это от кого же такие приказания? – От полковника Кухаренко. – Беглым стать? – спросил Биля и сел обратно на топчан. – Григорий Яковлевич, ежели тебе очень помереть хочется, то это ты завсегда можешь сделать! – заявил Кравченко. – Кухаренко обещал порадеть за тебя. В тюрьму, это не из нее. Вертайся потом в свое удовольствие на суд праведный. Сейчас порешат тебя по закону военного времени, нимало ни в чем не разобравшись! В это же самое время Вернигора сидел на Константине и связывал ему руки за спиной. – Тише, леший, задушишь! – проговорил тот. Михайло с горящей трубкой в зубах стоял перед Чижом. Тот размахнулся, слегка ударил его в ухо и спросил: – Хорошо ли? – Ох, ну и глупый ты человек! Ухо, оно что, никакого виду! Ты мне вдарь в глаз! Трубочку подержи мою только. Чиж взял трубку, посмотрел на огонек. – Ты уж прости меня, Михайло, – сказал он и размахнулся. Биля и Кравченко, вышедшие во дворик, увидели только, как в воздух поднялись ноги Михайлы, а сам он упал навзничь и остался неподвижен. Чиж наклонился. На глазу у Михайлы напухал огромный синяк. – Ну вот, теперь в аккурат! Счастливо оставаться! – сказал Чиж. – Трубочку-то верни, – напомнил ему Михайло. Чиж вставил трубку ему в рот, и тот флегматично затянулся. – На театрах сегодня играем, Григорий Яковлевич! – сообщил Чиж Биле, который с удивлением наблюдал за происходящим. Вернигора тоже разок стукнул Константина лбом о землю. – Слезь ты с меня уже, анафема! – прошипел тот. – Тикаем, братцы, пока еще кого сюда не принесло, – сказал Чиж и вскочил на стену. Балаклава, Крым Вдоль неровного строя матросов медленно прошли Ньюкомб и боцман. – Недурно, Джекилл! Я думал, будет хуже! – сказал Ньюкомб. На лице Елецкого, стоявшего чуть поодаль, отразился легкий скепсис. Матросы с «Таифа», стоявшие в этом строю, выглядели как самые настоящие пираты. Их одежда и оружие отличались весьма большим разнообразием и степенью сохранности. – Мои мальчуганы настроены серьезно! – сказал боцман. – У большинства из них сгорело на «Таифе» все, вплоть до исподнего. Так что эта прогулка пришлась им кстати. – Джекилл, скажите своим ребятам, чтобы они не болтали с пехотой, а то и те начнут торговаться. – Сэр, самую крепкую дружбу я видел между обезьяной и моряком. Она сбрасывала ему кокосы, он делал из них чашки и продавал, а внутренности орехов отдавал ей. Оба они были весьма довольны своей долей. – А вот и они, наши друзья из пехоты, – заметил Ньюкомб. Из-за тесовой стены склада показалась голова колонны. В стороне от ее пути, ближе к морю, стояла Кэтрин, опираясь на трость. Колонна подошла к Ньюкомбу, и офицер отдал ему рапорт. Тот представил этому служаке боцмана и Елецкого, а сам пошел к Кэтрин. Сегодня он был свеж и весел. Даже его глаза больше не выражали той беспокойной болезненной горячности, которая в последнее время плавала в них, как мутное облако. Ньюкомб подошел к Кэтрин, увлек ее за собой и сказал: – Пойдем, озаботимся лошадкой для тебя. – Какой ужасный сброд! – Этот сброд и есть основа могущества нашей великой державы. Правь, Британия, морями! Мисс Кортни, может быть, вам лучше остаться дома? – Нет, ни в коем случае! – Тогда знакомьтесь с настоящей жизнью. Матросы с «Таифа», дремлющего здесь на дне, конечно, несколько разложились на берегу, но Джекилл свое дело знает. Кроме того, у меня рота нашей регулярной пехоты. – Генри, даже если мы найдем твой клад, то вся эта свора перебьет друг друга, заодно и нас тоже. – Я тебя уверяю, что наша прогулка в Крымские горы немногим опаснее таковой по Риджент-стрит. Там, например, можно угодить под экипаж. Поверь мне, я готов ко всему. Севастополь, Крым Кравченко седлал коня. На земле рядом с коновязью лежали его бурка, седельные сумки и оружие. Екатерина Романовна, сложив руки под передником, стояла тут же. – Шли бы вы в хату, хозяйка, – сказал Кравченко, затягивая подпругу. Женщина вздохнула, но не тронулась с места. – Что стоять-то без дела, – добавил казак, отпустил подпругу и повернулся к Екатерине Романовне. Та вдруг как птица бросилась к нему на грудь и прижалась изо всей силы. Кравченко аккуратно за плечи отодвинул ее от себя, поцеловал и произнес: – Катя, будет войне конец, приеду за тобой. Пойдешь за меня? Кавказ Иса на своем скакуне стоял, как изваяние на краю скалы. По тропе медленно поднимался всадник. Иса тронул коня и начал спускаться ему навстречу. Вскоре Иса и Али ехали рядом. – Трудное дело! – сказал Иса. – Разве эти люди чета нам? – Когда смерть грозит, и мышь кусается. Али улыбнулся и промолчал. Окрестности Балаклавы, Крым Пластуны ехали вдоль той самой реки, по которой они когда-то уходили от погони, возглавляемой Ньюкомбом. Даниилу приходилось тяжело. Он держался в седле неумело, но старался не показывать, как сильно уже болели у него ноги и спина. Пластуны обогнули небольшую скалу. Здесь река расширилась. У противоположного берега несколько голых по пояс солдат ловили рыбу бреднем, раздобытым незнамо где. Оттуда доносился смех, перемешанный с радостными криками. Рыбаки радовались своему занятию, как дети малые. Вот один из них с головой упал в воду, чтобы удержать какую-то добычу. Чиж с интересом присматривался к этому процессу. К его седлу была привязана увесистая лопата.