– Ну да, вы же впервые… Полиция мы. Полиция позитива. – И что же надо уладить? – непонимающе произнес я. – А вот теперь уже ваш ход. Мы со своей стороны создали вам все условия. Через прочную решетку его «со своей стороны» прозвучало издевательски. Партенит поднялся и медленно куда-то ушел, а я остался сидеть на холодном и мокром полу. Облегающий костюм смотрелся на жирной заднице директора просто омерзительно, а при виде заплывших жиром бледно-синюшных ног меня и вовсе затошнило. Но я заставил себя удержаться и не съязвить, а вместо этого крикнул: – А почему вы все такие черные, директор? Он не стал возвращаться и только бросил на ходу: – Мы не черные, мы блестящие. Отряд «Блестящие», слыхал? А, ничего ты не слыхал… Кого к нам только не приводят! Я ненадолго остался в одиночестве. Радоваться было, конечно, нечему, но кое-что приятное все-таки оставалось: в моей клетке работал вотзефак. «Инкер, тут проблема. Я попал в Полицию Позитива. Это из-за того, что я до сих пор под влиянием дурацких коктейлей?» – застрочил я. «Не нужно было писать мне то, что писал». «Бомба!» – осенило меня. Нельзя было писать про бомбу. «Но ведь это было, я же не придумал». «Было, не было, не важно. Полпоз реагирует сразу». «Откуда ты знаешь, Инкер?» «Я тоже у них был. Помнишь, долго не отвечал?» «И что?» – торопил я, словно боялся, что он не успеет ответить, что-то помешает. «Там странная такая тема – тебе нужно учить притчи. И тогда сможешь выбраться», – написал наконец Инкерман. Не помню, сколько я проторчал в той сырой дыре, гадая над словами Инкермана – он почему-то не стал мне объяснять дальше: «Полпоз не позволяет рассказывать больше», – написал он напоследок и умолк. Потом, вздыхая и охая, к своему столу вернулся толстяк Партенит. Он взял со стола несколько толстых папок и, свернув, просунул мне через решетку. – Изучай, – пыхтел он. – Это серьезно? – воскликнул я. – Вы ведь полиция! Вам надо злодеев ловить. – Ну так а мы… – Я расскажу вам историю, совсем не позитивную. За мной охотится один ненормальный. Он хотел втереться в доверие, а потом стал угрожать, преследовать меня. Я рассказал Партениту о своем бегстве от кучерявого, но, похоже, тот не впечатлился. – Ну, предложил купить? – Он непонимающе смотрел своими водянистыми глазами. – И что? Это преступление? – Да у вас даже денег здесь нет! – Может, он что-то другое хотел предложить? – предположил Партенит. – Скорее ваши парни, Гурзуф с Форосом, предложили бы, – сокрушенно сказал я. – С ними в одном лифте ехать, знаете ли… Засада. – Ну не засадили же? – Толстый почему-то усмехнулся. Я так и не понял, о чем он спросил: если учесть, что я сидел за решеткой, вполне себе засадили… Но кто знал, что у него на уме? – У нас тут правило: не нужно дестабилизировать уровень. Раскачивать Башню, – тяжело сказал Партенит. Но я уже не вслушивался, понял: бесполезно. «Что делать с лампой? – думал я. – Ведь пока я тут, Кучерявый может ее выкрасть. Нужно выбираться!» Коктейли Хрусталки не собирались меня отпускать, и это сильно мешало. Но, стараясь прийти, вопреки им, в чувство, я стал вчитываться в мутные строки на пожелтевших листах. В моих руках были притчи – так объяснил Инкерман. Я вспомнил, как он напевал в Севастополе, будучи особенно веселым: «Какая радость, когда человек слышит слова Инкермана… Какая радость, когда…» Сколько здесь было притч: десятки, сотни? Тысячи? В отдалении от людей жил старый Учитель. Они приходили к нему, чтобы задать вопросы о жизни, и ответы Учителя всегда были исполнены мудрости. Однажды утром к Учителю вошел один из его учеников. – Учитель, объясни мне: в чем отличие умного человека от глупца? Учитель пил утренний чай из небольшой пиалы и раздумывал о сути добродетели. Но он отложил это занятие и повел ученика к скале. В молчании они обошли ее и увидели камни под одним из склонов: видимо, здесь произошел обвал. – Перенеси все эти камни обратно на вершину горы, – сказал учитель, – и узнаешь ответ. Не хотелось читать дальше – меня крутило, воротило и мутило. Но вода на полу, решетка… «Лампа, – то и дело загоралось в сознании, – лампа!» И во мне просыпались силы. Камни были тяжелыми, а склоны крутыми. Но ученик очень хотел понять отличие умного от глупца, сильно старался и до заката завершил работу. – Учитель, я перенес все камни на вершину, – гордо сказал он. – Могу я теперь узнать ответ? – Нет, ты еще не готов, – ответил Учитель. – Как? Но зачем я тогда таскал все эти камни? – В этом все и дело! Умный задает этот вопрос до того, как начинает таскать камни. «Это какая-то пытка, Инкер, – набрал я на вотзефаке. – Неужели нет другого способа?» – «Нет, если хочешь выйти, – откликнулся друг. – А я буду рад тебя видеть вновь!» И опять эти желтопузики! «Пошел ты», – подумал я. И собирался даже написать, но тут же осадил себя, вспомнил, где нахожусь: а вдруг будут проблемы? Как с бомбой? Жила-была обычная рыба. Однажды она наслушалась о Море и решила, что должна потратить все силы своей жизни, чтобы попасть в него. «Странно, – подумал я. – А где же проживала эта рыба? В лужице? Ну, предположим». Рыба обратилась к разным рыбам-мудрецам, и, хотя многим из них нечего было сказать, они говорили всякую чепуху, чтобы поддержать свой авторитет. Одна мудрая рыба сказала ей, что достичь Моря очень непросто: нужно практиковать определенные позы и движения безупречно двигающих плавниками рыб. Другая сообщила, что путь к Морю пролегает через изучение основ миров просветленных рыб. Третья учила, что постижение Моря настолько сложно, что лишь немногие рыбы когда-либо достигали его. Она посоветовала повторять постоянно мантру «Рам-рам-рам…», и только тогда откроется путь к Морю. Как-то раз уставшая рыба плыла в заросли водорослей и встретила совсем простую, неприметную рыбешку. Услышав о нелегких исканиях, рыбешка сказала ей: – Море, которое ты ищешь, всегда было, есть и будет рядом с тобой. Оно всегда кормит и оберегает своих обитателей. И ты тоже являешься частью Моря, но не замечаешь этого. Море и внутри тебя, и снаружи, и ты – его любимая часть. Можно было перелистнуть страницу. «Семя и плод», – прочитал я. Крестьянин сажает два семени в одну и ту же почву. Одно семя – семя тростника, другое – семя нима, дерева с очень горькими листьями. Содержание этой притчи было ближе к реалиям, к которым я привык, вот только никогда не слышал о таких растениях. Что это все могло означать? Два семени в одной и той же почве получали одну воду, один солнечный свет, воздух; природа дала им одинаковое питание. Но вот два крошечных ростка вышли наружу и начали расти; семя нима развилось в растение с горечью в каждой жилке, а каждая жилка сахарного тростника оказывалась сладкой. Какова причина, таков результат. Каково семя, таков и плод. Каков поступок, таков и будет итог. Нельзя сказать, что природа была добра к одному растению и сурова к другому. Она только помогала проявлению заложенных в разные семена качеств. Наши трудности в жизни состоят в том, что мы невнимательны и в гневе или злобе сажаем семена нима. А когда наступает пора сбора плодов… Должно быть, мне попалось что-то ветхое, решил я, перелистнув и эту страницу. Но потом прочитал еще множество притч, пролистал несколько папок, и чем больше прочитывал, тем становилось проще, тем крепче становилось во мне безразличие и спокойствие.