Она скинула меха и осталась в прозрачном нижнем белье, а в руку взяла кнут. Девушка пошевелила рукой, освобождая кнут и оставив в своей руке только его рукоять, и я увидел, насколько же он длинный. Я сглотнул слюну. – Ты была в сопутке? – только и оставалось спросить мне. – Была. – Глаза девушки блестели. – Приготовься и ты побывать. – Тори, – я развел руками и захотел сменить тему. Хотя чем дольше все продолжалось, тем мне сложнее было совладать с самим собой. – Подожди! Мы же хотели просто попрощаться, дружески! Я даже искал тебе подарок, но ты знаешь, в этой Башне… – Я сама придумала подарок, – хищно прошипела Тори. – Тебе осталось только подарить. Она взмахнула рукой, и я почувствовал сильное жжение у себя в боку. Перед глазами мелькнула черная полоса, и раздался свист – кнут рассекал воздух. – Что ты делаешь? – подскочил я. – Это же больно. – Тебе не нравится? – спросила Тори. – Нет, – честно признался я. Она отбросила кнут. – А ты хочешь меня? – Не дав мне опомниться, девушка начала раздеваться. – Тори! Ты сошла с ума в Башне! Ты знаешь об этом? Тори, ты здесь сошла с ума! Моя рука сама потянулась к ее сумочке. Я достал и откупорил вторую бутылку, глотнул. – Нет, – вкрадчиво отвечала Тори. – Я получила здесь все, что хотела. Я получила свободу. – Ходить в таком виде, вести себя так и махать кнутом – это ты называешь свободой? Она встала на колени и подползла ко мне, извиваясь всем телом, приблизилась к моим губам и шептала. А я не шевелился и молчал. – Почувствуй и ты ее, – сказала Тори, забирая у меня бутылочку. – Мне так нравится быть недоступной. Всю жизнь нравилось. Меня никто не хотел внизу. А здесь – пусть хотят! Но я никому не дамся! – Это правильно, Тори, – шептал я, пока она избавляла меня от остатков одежды. – Ты держись, ты все правильно делаешь. Ее хищные глаза внезапно возникли передо мной, словно зажглись два огня, и я вздрогнул. – Но ты сила, Фиолент, – твердо сказала Тори. – И я сдаюсь тебе. – Да с чего вы все взяли, что сила, что… – У меня уже плохо получалось сформулировать то, что хотелось сказать. Да и так ли уж сильно хотелось? Но я продолжал: – Я с трудом понимаю, что происходит. Все здесь так изменилось! – Посмотри! – прервала меня девушка. – Ты единственный, кто ничего не понимает. Все ориентируются здесь быстренько, сортируются по полочкам Башни: эта – сюда, этот – туда. Она всех утрамбует, Башня! Кроме тебя, Фиолент. И потому я сдаюсь тебе! И она действительно сдалась. Но, конечно же, ей так только казалось. На самом деле сдался я. Выпив столько коктейлей – и горьких, и сладких, – пройдя через страх и опасность, устав от того, что Фе не звонит, и борясь с желанием спать, я соблазнился на чокнутый вид своей давней подруги и отдался ее милости. Да, именно так я и поступил. Как это было – не слишком помню. Вторая бутылка многое изменила: голова стала тяжелой, виски стучали, каждая мысль причиняла боль, суставы заныли, а к горлу подступила тошнота. Но все это происходило медленно. Помню, как просил Тори спрятать подальше свой кнут. Но она обвила его вокруг моей шеи и тянула к себе, отдавшись страсти и потеряв саму себя. – Я бы хотела, чтоб все смотрели, чтобы на всех огромных экранах Башни крутили видео, как мы с тобою спим, – говорила она, отдыхая и приходя в чувство. Ее голос звучал в моей голове как камень, брошенный в медный таз: бомм-бомм. Я морщился и отвечал односложно, меланхолично: – А как же Инкер? – спрашивал я. – Он по тебе сохнет. Ее глаза засверкали вновь. – Знаешь, хотела бы я, чтобы он был здесь! – Тебе одного мало? – я лишь спросил то, что диктовала логика разговора. Мне было все равно. – Нет. – Тори мечтательно улыбнулась. – Я бы хотела, чтобы он смотрел. Чтобы он поприсутствовал здесь, пока мы… Слушай, я такая пьяная! Она уткнулась в мое плечо и разрыдалась. А я молчал, удивленный фантазией девушки, и думал только одно: что бы сказал Инкерман, узнав такое? – С тобой хорошо, – продолжала она. – С тобой даже лучше, чем в той кабинке, в «Угрозе». Я хмыкнул и повернулся к ней: – А что, там разве хорошо? – Ага, – рассмеялась Тори, – но тебе не советую. Она прикоснулась пальцем к моему носу и наконец замолчала. А я достал вотзефак и смотрел в экран. Инкерман ничего не писал, и это меня тревожило. Словно бы он услышал нас. Но ведь такого быть не могло? Я открыл новую бутылку и вдыхал пар коктейля. Меня отчего-то тянуло доверить ей свои тайны, поделиться сокровенным. Почему? Разве располагала к этому Тори, разве располагала ситуация? Нет. Но было невозможно противостоять нахлынувшей волне, которая во много крат сильнее страсти и даже боли в голове, – эта волна снимала все барьеры. «Тебе еще предстоит многое узнать о нас, женщинах», – вспомнил я голос Авроры. – Я не знаю пока всей остальной Башни, – говорил я девушке. – Но то, что я вижу вокруг, – это не Севастополь. Помнишь, нам говорили, что это лучший Севастополь? Что это то, что надстроили, возвели над городом? Но это совсем не он. Здесь нет духа Севастополя. – Ты не устал от этого духа там? – Мне надо идти дальше, – твердо сказал я. – Дальше должно быть лучше. Я уверен, вся Башня не может быть такой, как этот уровень. И все пойдут дальше, Тори. Кроме тебя. Посмотри на вотзефак – ты в курсе, что все уже выше? Все, кроме нас. А ты даже не хочешь узнать, что там. – Я выбираю приз, – почему-то шепнула она, и мне надолго запомнилась эта странная фраза. Но я не стал спрашивать, почему Тори сказала так. Она протянула руку к сумочке, но на этот раз достала не бутылку. – Мне книжку подарили, вот, смотри, – сказала она задорным голосом, будто маленькая девочка. – Когда я сдала свою лампу, то шла такая назад, ну, или вперед – к тебе. А мне и дали вот это. Я раскрыл книжку, пролистал и непонимающе уставился на Евпаторию. – Но твоя книжка пуста, – произнес я. – Посмотри: все страницы чистые, ты хотя бы видела? Она улыбалась. – Да уж! Много ты узнаешь из такой книжки. – Дурачок. Я узнаю себя. Се-бя, понимаешь? Буду записывать свои мысли. – Тори, – я схватил ее за плечи. – Я очень, очень желаю тебе, чтобы все было хорошо. Потом все продолжилось, но ненадолго. Мы доводили друг друга до полного изнеможения, выпивали друг друга, переливались друг в друга, как из сосуда в сосуд, и это было счастьем. Да, что ни говори – это все-таки было счастьем. Я никогда не сказал бы об этом Фе, но это было так. Но за счастьем пришло безумие. Я никак не мог уснуть, дремал, ворочался и видел непрерывные кошмары – и не во сне даже, а, как мне казалось, сквозь сон. «Вдруг я вообще не усну, – думал я. – Надо что-то делать». И делал. Лежал, обнимал Евпаторию, гладил ее и смотрел в потолок. Больше всего я хотел бы уснуть, и Евпатория рядом спала, раскинувшись на кровати, и наступила тревожная тишина. Пора было уходить. Я забежал в Прекрасный душ, дотронулся до потолка и быстро ополоснулся, не обращая внимания на образы, которые спешили навалиться на меня. Обдавшись с ног до головы, быстро выскочил. Мной овладела паника: я никак не мог понять, где нахожусь – в видении или реальности? Спал ли я? Действительно ли это была Тори? А что, если я просто находился в душе? Вдруг все это было видением? Я схватил дрожащей рукой чехол с лампой и выскочил из комнаты, зная, что больше не вернусь. Безумие вело меня, тащило по коридорам, мотало из стороны в сторону, било о стены. «С этим уровнем все ясно, – шептал я сам себе, – все ясно». Вокруг все тряслось, и я не мог сфокусироваться на чем-то одном. Передо мной в который раз возник проспект и люди, силуэты, залы, зеркала, мелодорожки… Навстречу мне, рядом со мной шли толпы, все шумело, звенело и дребезжало. Они что же, здесь не отдыхают? Не закрываются? Не успокаиваются? «Бежать, – шептал я себе, – бежать с этого уровня». Я предлагал Фе бежать со мной, ну почему, почему она не согласилась? И вот теперь я бегу один. Бегу от себя. От своей паранойи, от ужаса. «Миссия», – зажглось в моем сознании спасительное слово. Миссия, миссия! «Ставь перед собой реальные цели», – вспомнился мне постулат из пожелтевшей папки в Полпозе. Какая реальная цель была у меня? Бежать. Неизвестно куда и зачем. Но она – эта цель – была, и я ей следовал. Видели бы мои мама с папой в Севастополе, чем их сын занимается в Башне. Видели бы недалекие, видели бы драгоценные соседи! Но главное – папа и мама, конечно. Их сын – гордость города. Их сын – может быть, севастополист. На этой мысли меня вывернуло прямо на дорогу, там, где шел. Я присел, пуская слюни, над своей вонючей лужей, и люди таращились на меня, словно не знали, что в мире такое бывает. – Сам уберу, – бормотал я. – Разойдитесь! И они расходились – только в моих глазах, где все плыло. Мир трещал по швам. Не потерять бы лампу – вот единственное, что меня заботило. Передо мной появились люди низкого роста в клетчатых рубашках. Они поставили рядом тележку, в которой находилась емкость, наполненная водой, несколько швабр, тряпок и моющие средства. Они разлили воду, брызнули средства и принялись энергично убирать все, что вылилось из моего желудка. – Кто вы такие? – Я дергал их за рукава, но люди не обращали внимания, а продолжали уборку. – Сам уберу, слышите? Откуда вы вообще? Я всмотрелся в их лица: они были желтого цвета с маленькими узкими глазами, короткими носами, тонкими губами. Мне не встречались прежде такие люди – я не видел их ни в одном зале, ни в Супермассивном холле, ни даже в Хрусталке. Их нигде не было – и вдруг, в миг, когда какой-то начинающий избранный неосторожно нарушил чистоту, они появились! Почему именно они занимались здесь уборкой? Я пытался расспросить этих людей, но они растворились так же, как и появились, едва закончили свое занятие. Все вокруг снова замерло. Стало тихо, и я вспомнил о бомбе. Только бы Башня не преподнесла сюрпризов, только бы дала сосредоточиться, выполнить свое решение – уйти. Вот как оно выглядит – я криво усмехнулся: человек принимает решение. Для меня это – важный, большой момент, но как я выглядел со стороны? Ничуть не лучше, чем тот бедняга со спутанными волосами, совавший свою лампу в лампосдатчик. Перед моими глазами возникла огромная книга – с человеческий рост. Я испугался и отпрянул, подумав, что она упала сверху и придавит меня или – хуже того – разобьет лампу. Но все оказалось проще: книга была человеком. Вернее, человек был книгой. Напялив на себя костюм книги, в котором оставил только прорезы для глаз, незнакомец ходил возле зеркального зала и раздавал всем листы. Завидев меня, он тут же направился ко мне и протянул руку. Лист был пустым. Я машинально его схватил, и незнакомец развернулся, но я одернул его: – Зачем вы раздаете пустые листы? Человек молчал, только поднял свою руку, смешно вылезшую из дырки в книге, и показал в сторону зала. Над проемом черными буквами, стилизованными под ветхий шрифт Old Times Noman, было написано: