— Нет, нисколько. Я ни на мгновение не забывала источник благосостояния и влиятельности своего сына. Больше того, другой такой фабрики в Милтоне нет. Лишь один цех занимает площадь в двести двадцать квадратных ярдов. — Я имел в виду другое: шум, дым, постоянное движение, огромное количество народу… Разве это не утомляет? — Согласна с вами, мистер Хейл, — поддержала гостя Фанни. — Воздух буквально пропитан запахом механизмов, а шум просто оглушает. — Порой приходится слушать и куда более оглушительный шум; правда, он называется музыкой, — парировала миссис Торнтон. — Машинный зал расположен в дальнем конце здания и выходит на улицу. Шум доносится только в жару, когда все окна открыты. А что касается голосов рабочих, то они тревожат меня не больше, чем гул пчелиного роя. Если когда-нибудь и думаю о фабрике, то неизменно связываю ее с сыном. Все здесь принадлежит ему и направляется его умом и энергией. Кстати, сейчас из цехов не доносится ни единого звука. Рабочие настолько неблагодарны, что объявили забастовку. Должно быть, об этом вы уже знаете. Однако то дело, которое задержало Джона сегодня, касается намерения научить их понимать свое место. При этих словах лицо миссис Торнтон, и без того строгое, потемнело от гнева. Выражение не изменилось даже тогда, когда в гостиную вошел сын. Чуткий материнский взгляд сразу отметил печать тревоги и озабоченности, ощутимую даже несмотря на сердечное приветствие. Мистер Торнтон бережно пожал руку мисс Хейл, сознавая, что впервые коснулся ее ладони, хотя сама она об этом даже не задумалась. Вежливо осведомившись о здоровье миссис Хейл и услышав полный надежды, жизнерадостный ответ супруга, он посмотрел на Маргарет, чтобы понять, насколько та согласна с отцом, и не заметил на лице ни малейшей тени. Одного короткого взгляда Джону хватило, чтобы вновь восхититься дивной красотой девушки. Ему еще ни разу не приходилось видеть мисс Хейл в столь элегантном наряде, и сейчас стало ясно, что изысканная роскошь так гармонирует с благородной фигурой и возвышенным спокойствием облика, что гостье всегда следовало бы одеваться в подобном стиле. Мисс Хейл беседовала с Фанни. О чем именно, слышно не было, однако не составляло труда заметить, что сестра то и дело поправляет какую-то деталь наряда, а глаза ее бесцельно блуждают по комнате, ни на чем не останавливаясь и ничего не замечая. Легкомысленная суетливость казалась особенно жалкой в сравнении со взглядом больших мягких глаз, направленных на собеседницу и излучавших нежное спокойствие. Яркие губы слегка раскрылись в готовности ответить; голова немного склонилась, образовав безупречно чистую линию от блестящих черных волос до гладкого плеча цвета слоновой кости; нежные округлые руки с маленькими ладонями легко скрестились и застыли в прелестной неподвижности. Мистер Торнтон, постигнув неземную красоту, со вздохом повернулся спиной к молодым леди, чтобы с искренним интересом, хотя и с некоторым усилием, погрузиться в умную беседу с мистером Хейлом. Начали собираться гости, и Фанни оставила Маргарет в намерении помочь матушке принять каждого как должно. Мистер Торнтон скоро обнаружил, что с мисс Хейл никто не разговаривает, и забеспокоился, но подойти не решился, даже не взглянул в ее сторону, что, впрочем, нисколько не помешало ему следить за каждым ее движением. Сама же Маргарет так мало думала о себе и в то же время с таким искренним интересом наблюдала за окружающими, что даже не заметила, обращают ли внимание на нее. Кто-то проводил ее к столу, причем имени она не расслышала, а разговорчивостью спутник не отличался. Между джентльменами завязалась воодушевленная беседа, в то время как дамы почти все время молчали, стараясь запомнить блюда и критически разглядывая наряды друг друга. Маргарет быстро уловила нить разговора, тема ее заинтересовала, поэтому начала внимательно слушать. Мистер Хорсфол, приезжий, явно выступавший в качестве изюминки вечера, задавал вопросы о местном производстве и торговле; остальные джентльмены, местные промышленники, подробно отвечали и давали необходимые объяснения. Возникло несогласие, и в результате разгорелась жаркая дискуссия. За решающим мнением обратились к молчавшему до этой минуты мистеру Торнтону. Он тут же высказал столь обоснованную точку зрения, что сдались даже самые упорные оппоненты. Внимание Маргарет естественным образом сосредоточилось на хозяине дома: его манера принимать гостей и общаться с друзьями производила впечатление скромного достоинства и простоты. Маргарет подумала, что никогда еще джентльмен не представал в столь выгодном свете. Когда он появлялся у них дома, в манере его всегда присутствовало излишнее рвение или прорывалось раздражение из-за того, что его неправильно понимают, но гордость не позволяет ему пускаться в дальнейшие объяснения, а здесь, среди коллег, любая неопределенность полностью отсутствовала. Каждый из гостей видел в Джоне Торнтоне огромную силу характера и неодолимую мощь интеллекта. Доказывать собственную состоятельность здесь не требовалось: никто не сомневался в его авторитете и относился к нему с глубоким почтением. Сознание неоспоримого достоинства придавало голосу его и манерам спокойное величие, которого так не хватало прежде. Мистер Торнтон не имел обыкновения беседовать с дамами, а обращенные к ним слова всегда звучали несколько формально. С Маргарет он вообще не разговаривал, но она с удивлением обнаружила, что никогда не присутствовала на столь интересном и значительном с точки зрения общения приеме. Она уже успела обжиться в Милтоне, а потому без труда вникала во многие местные темы и даже понимала некоторые технические термины, которые употребляли в беседе фабриканты. Мысленно она заняла в их споре решительную позицию, но не произнесла ни слова. Во всяком случае, эти люди разговаривали серьезно и откровенно, а не в том театральном стиле, который выводил ее из себя на лондонских раутах. Удивительно, что при постоянном обсуждении уровня производства и торговли никто ни разу не упомянул об изнурительной забастовке. Маргарет еще не знала, насколько хладнокровно хозяева воспринимают событие, оттого что видят для него единственный возможный исход: как и много раз прежде, рабочие опять своими же руками режут собственные глотки. А если окажутся настолько недальновидными, что послушаются оплачиваемых лидеров, то в полной мере испытают все последствия. Кое-кому из гостей показалось, что Торнтон не в лучшем расположении духа. Оно и понятно: забастовка сулила ему серьезные убытки, — но такое могло случиться с каждым из присутствующих в любой момент, и все знали: Торнтон справится. Сидевшие за столом фабриканты мысленно усмехались над потугами рабочих перехитрить хозяина в стремлении хотя бы на йоту изменить выдвинутые им условия. После обеда, когда джентльмены удалились в курительную комнату, Маргарет заскучала, поэтому их возвращение обрадовало ее не только ободряющим взглядом отца, но и возможностью услышать более значительные и интересные разговоры, чем те, что вели в гостиной дамы. Ей нравилось присущее милтонским фабрикантам упоение властью. Возможно, выражали они его несколько прямолинейно, а порой и хвастливо, но в то же время, вдохновленные прежними и будущим свершениями, смело раздвигали устаревшие границы возможностей. Поразмыслив спокойно, Маргарет, может, и не одобрила бы их воинственного духа, но не восхититься благородной самоотверженностью в стремлении к принципиальной будущей победе общего дела, до которой ни одному из них не суждено дожить, не смогла бы. Услышав рядом голос мистера Торнтона, Маргарет вздрогнула и едва не подскочила от неожиданности. — Заметил, что во время спора за столом вы приняли нашу сторону. Я прав, мисс Хейл? — Несомненно. Хотя почти ничего об этом не знаю. Очень удивилась, услышав от мистера Хорсфола, что кое-кто придерживается диаметрально противоположного мнения. Например, некий упомянутый мистер Моррисон. Он не может быть джентльменом, правда? — Вряд ли мне дано определить степень джентльменства того или иного человека, мисс Хейл. Хочу сказать, что не совсем понимаю, каким смыслом вы наделяете это слово. Но, по-моему, Моррисон, о котором шла речь, не настоящий мужчина. Не знаю, кто он такой, и сужу исключительно по рассказу мистера Хорсфола. — Полагаю, мой «джентльмен» включает вашего «настоящего мужчину». — Скорее всего, не только это, но и много другое. Я сужу иначе. Для меня мужчина выше и совершеннее джентльмена. — Что вы имеете в виду? — удивилась Маргарет. — Кажется, мы трактуем слова по-разному. — В моем понимании словом «джентльмен» следует описывать мужчину в его отношении к окружающим. Однако если мы говорим о «настоящем мужчине», то рассматриваем не только его положение в обществе, но и ответственность перед собой, перед жизнью, перед временем и, наконец, перед вечностью. Потерпевший кораблекрушение Робинзон Крузо, пожизненно заключенный узник, даже святой Иоанн на острове Патмос — все они обладали силой духа, волей к жизни, стойкой верой. Эти качества и составляют понятие «настоящий мужчина». Честно говоря, от слова «джентльменский» уже сводит челюсти. Его часто употребляют неверно, настолько искажая смысл, что благородная простота существительного «мужчина» и прилагательного «мужской» полностью стирается. Склонен объяснять явление привычным лицемерием нашего времени. Маргарет задумалась, но, прежде, чем успела высказать собственное мнение, хозяина отвлек один из энергичных фабрикантов, чью речь она не слышала, однако о смысле могла судить по коротким, резким, напоминавшим выстрелы ответам мистера Торнтона. Разговор явно шел о забастовке и наиболее эффективном способе противостояния. До слуха донеслась фраза мистера Торнтона: — Это уже сделано. Далее последовало взволнованное обсуждение, к которому присоединились еще два-три гостя. — Все эти меры приняты. Мистер Сликсон выразил сомнение и обозначил сложности, для убедительности даже прихватив мистера Торнтона под локоть, но тот высвободил руку, едва заметно отодвинулся и, слегка вздернув брови, проговорил: — Беру риск на себя. Никто не принуждает вас присоединяться — можете поступать по собственному усмотрению. Прозвучали и другие опасения. — Такой подлости, как поджог, я не боюсь. Вражда открытая, а значит, я имею право всеми доступными мне средствами защищаться. Моя решимость и жесткость позиции известна забастовщикам так же хорошо, как и вам. Мистер Хорсфол увлек хозяина в сторону — по мнению Маргарет, чтобы обсудить некий особый вопрос о забастовке тет-а-тет, — но гостя заинтересовала ее персона. — Леди из Милтона? — уточил мистер Хорсфол, услышав от Торнтона ее имя. — Нет, с юга Англии. Кажется, из графства Гэмпшир, — последовал холодный, равнодушный ответ. Миссис Сликсон обратилась к Фанни с тем же вопросом: — Кто эта необычная девушка? Сестра мистера Хорсфола? — Ну что вы! Конечно же нет! Ее отец, мистер Хейл, как раз сейчас разговаривает с мистером Стивенсом. Он дает уроки и читает классическую литературу в колледже. Джон ходит к нему дважды в неделю, вот и попросил маму пригласить мистера Хейла к нам, чтобы представить обществу. Кажется, у нас есть его проспекты, если желаете. — Неужели даже сейчас, среди этого хаоса, мистер Торнтон находит время для занятий литературой? Восклицание миссис Сликсон не позволило Фанни понять, должна ли она гордиться упорством брата или стыдиться его легкомыслия. Подобно всем, кто принимает мнение окружающих за руководство, она краснела при первой же возможности. К счастью, гости начали прощаться и это никто не заметил. Глава 21. Темная ночь Никто еще не видел на земле Улыбки, что слезою не прольется. Эллиот Э. Мистер и мисс Хейл возвращались домой пешком. Стоял чудесный тихий вечер. Подняв до колен белое шелковое платье, подобно героине баллады Лизи Линдсей (чье платье, правда, было зеленым и атласным), Маргарет шла по пустым улицам рядом с отцом, едва ли не танцуя от счастья дышать прохладным свежим воздухом. — По-моему, забастовка серьезно тревожит Торнтона. Сегодня он выглядел очень озабоченным. — Ничего удивительного. Впрочем, когда перед уходом гости предлагали различные варианты, он отвечал с обычной уверенностью. — После обеда он держался так же непреклонно: должно быть, трудно заставить его изменить манеру поведения, — но лицо его показалось мне напряженным. — На его месте я бы тоже встревожилась. Мистер Торнтон наверняка знает о все возрастающем гневе и откровенной ненависти своих рабочих. А те видят в нем того, кто в Библии назван жестоким человеком. Жестокий человек не столько несправедлив, сколько бесчувствен, непреклонен в суждениях, готов отстаивать свои «права» так, как ни одному смертному не должно. Что значат наши мелочные принципы перед судом Всевышнего? Я рада, что тебе он показался расстроенным. Вспоминая безумную речь отчаявшегося Бучера, трудно смириться с холодной манерой мистера Торнтона. — Во-первых, я не вполне уверен в отчаянном положении Бучера. Да, в тот момент он действительно бедствовал — не сомневаюсь, — но у этих странных профсоюзов всегда имеется некий таинственный денежный запас. В твоем рассказе он предстает человеком эмоциональным и крайне несдержанным, готовым выплеснуть чувства напоказ. — О, папа! — Что же! Я всего лишь хотел воздать должное мистеру Торнтону: вот уж кто слишком горд, чтобы проявлять чувства, — полагая, что именно такой характер вызовет твое восхищение. — Конечно, я восхищена, как и должно, вот только не совсем уверена в существовании чувств. Разумеется, мистер Торнтон обладает несравненной силой характера и редким умом — особенно если вспомнить, как мало преимуществ подарила ему судьба. — Не так уж и мало. С ранних лет он вел самостоятельную, практичную жизнь, которая требовала ясности суждения и жесткого самоконтроля. Это значительно развивает интеллект. Несомненно, ему не хватает глубокого знания прошлого, которое давало бы надежную основу для предвидения будущего, но он четко сознает собственные упущения, а это уже немало. Тобой руководит предубеждение, Маргарет. — Мистер Торнтон — первый образец промышленника, то есть человека, занятого производством и торговлей, — которого мне довелось встретить, моя первая маслина, так что позволь поморщиться, ее раскусив. Знаю, что в своем племени он лучший, и надеюсь постепенно проникнуться симпатией ко всему племени. По-моему, начало уже положено. Я с интересом послушала разговоры джентльменов, хотя не поняла и половины, и очень расстроилась, когда миссис Торнтон увела меня в другой конец комнаты, объяснив, что единственная леди в мужском обществе должна чувствовать себя неловко. Я даже не подумала об этом — настолько увлеклась беседой. А дамы так скучны, папа, так скучны! Хотя, наверное, по-своему умны. Их речи напомнили мне нашу старую игру: кто вставит в предложение больше существительных. — О чем ты, дитя мое? — удивился мистер Хейл. — О том, что они так и сыпали словами, которые подчеркивали богатство: «экономка», «младший садовник», «хрусталь», «старинное кружево», «бриллианты» и прочее. Каждая стремилась использовать их все, причем в самой непринужденной манере. — Если рекомендация миссис Торнтон оправдается, ты точно так же будешь гордиться своей единственной служанкой. — Не сомневаюсь. Сегодня я чувствовала себя великой лицемеркой: сидела, праздно сложив руки на белом шелковом платье, как будто несколько часов назад этими же самыми руками не справлялась с грязной работой. Кажется, спектакль удался: они приняли меня за светскую даму. — Даже я до такой степени ошибся, дорогая, что подумал: моя девочка выглядит как истинная леди, — заметил мистер Хейл со спокойной улыбкой. Улыбки мгновенно слетели с умиротворенных лиц, едва Диксон открыла дверь. — Ах, господин! Ах, мисс Маргарет! Слава богу, вы вернулись! Здесь доктор Доналдсон. За ним бегала служанка из соседнего дома; наша поденщица уже ушла. Сейчас ей лучше, но час назад… О, сэр, я думала, она умрет. Чтобы не упасть, мистер Хейл схватил дочь за руку и, взглянув в лицо, увидел выражение удивления и глубочайшего горя, но вовсе не того ужаса, который клещами сжал его ничего не подозревавшее сердце. Маргарет знала намного больше отца, а потому слушала Диксон с безнадежностью дурного предчувствия. — О, мне нельзя было уходить! Я ужасная дочь! — поднимаясь по лестнице и поддерживая дрожащего отца, простонала девушка. Доктор Доналдсон встретил их на площадке второго этажа и прошептал: — Ей уже лучше: настойка опия подействовала. Спазмы оказались очень сильными и напугали горничную, но в этот раз все обошлось. — «В этот раз»? Пустите меня к ней! Еще полчаса назад мистер Хейл выглядел бодрым мужчиной средних лет, а сейчас глаза его померкли, лицо осунулось и побледнело, походка утратила уверенность. Возле спальни стоял семидесятилетний старик. Доктор Доналдсон взял его за руку и повел в комнату. Маргарет пошла следом. Миссис Хейл лежала неподвижно, с роковой печатью на лице. Она спала, но смерть уже призвала ее и отметила, чтобы вскоре вернуться и забрать с собой. Некоторое время мистер Хейл молча смотрел на жену, потом задрожал, отвернулся от заботливого внимания доктора Доналдсона и принялся на ощупь искать дверь: в комнате горело несколько свечей, но он ничего не видел. Добравшись до гостиной, он начал шарить в поисках кресла, и доктор Доналдсон, придвинув ближайшее, помог сесть и нащупал пульс.