— Потерпите! — проговорил мистер Торнтон, надеясь поддержать гостью. — Сожалею, что попали в наш хаос, но долго это не протянется: еще несколько минут и военные придут на помощь. — О господи! — неожиданно воскликнула Маргарет. — Это же Бучер! Узнаю лицо, хоть сейчас он и вне себя от ярости. Старается пробиться вперед. Смотрите, смотрите! — Кто такой Бучер? — невозмутимо уточнил мистер Торнтон и подошел ближе к окну, чтобы получше рассмотреть знакомого Маргарет. Едва завидев хозяина, забастовщики взревели. Назвать этот звук нечеловеческим — значит, не сказать ничего. Наверное, так ревет ужасное чудовище, мучимое демоническим стремлением добраться до вожделенной жертвы. Мистер Торнтон на миг отпрянул, пораженный направленной на него мощью организованной ненависти, но тут же взял себя в руки. — Пусть покричат. Минут через пять… Надеюсь, от этих дружеских приветствий английских братьев по классу мои несчастные ирландцы не умирают от ужаса. Наберитесь мужества, мисс Хейл: еще немного и все закончится. — Не волнуйтесь за меня, — поспешила заверить его Маргарет. — Но зачем ждать пять минут? Разве вы не можете успокоить этих безумцев? Горько и тяжело на них смотреть. — Скоро появятся военные и заставят их одуматься. — Одуматься? Но каким способом? — Тем единственным, который может привести в чувство людей, превратившихся в диких зверей. В следующее мгновение выдержка изменила ему. — Нет, только не это! Они повернули к дверям фабрики! — Мистер Торнтон, — возбужденно заговорила Маргарет, дрожа от страстного возмущения. — Если вы не трус, немедленно спуститесь во двор. Выйдите и встаньте лицом к лицу с врагом, как подобает мужчине. Спасите ни в чем не повинных ирландцев, которых сами сюда заманили. Поговорите с рабочими по-человечески: с сочувствием и пониманием. Не позволяйте военным применить силу к обезумевшим беззащитным беднякам. Одного из них я знаю. Если обладаете мужеством и благородством, выйдите и поговорите по-мужски. Пока она буквально выплевывала гневные слова, мистер Торнтон не сводил с нее глаз, а когда замолчала, губы его изогнулись в презрительной усмешке. — Не сомневайтесь, я пойду. Вот только попрошу вас спуститься вниз и запереть за мной дверь на засов. Мать и сестра нуждаются в защите. — Ах, мистер Торнтон! Право, не знаю… Возможно, я ошибаюсь… но… Он не слушал. Быстро спустившись по лестнице, отпер входную дверь и вышел на крыльцо. Единственное, что оставалось Маргарет, это последовать за ним, задвинуть засов и с трепетом в сердце вернуться в гостиную, к дальнему окну. Мистер Торнтон стоял на крыльце: Маргарет поняла это по направлению сотен свирепых взглядов, — но ничего, кроме дикого, удовлетворенного бормотания толпы, слышно не было. Она распахнула окно. Многие из забастовщиков выглядели почти детьми — обозленными неразумными мальчишками, но были и зрелые мужчины — поджарые, как голодные волки в поисках добычи, с жестоким взглядом. Она понимала их чувства. Как и Бучер, эти люди оставили дома голодных детей, надеясь на победу в борьбе за прибавку к жалованью. И вдруг они узнали, что привезли ирландцев, готовых работать на условиях хозяина и отобрать у малюток последние крохи. Маргарет все это понимала: читала правду в безнадежном, отчаявшемся лице Бучера. Если бы мистер Торнтон обратился к людям с простыми словами, позволил услышать его голос, это было бы лучше каменного, полного презрения, враждебного молчания. Возможно, он уже заговорил: гул голосов внезапно стих, превратившись в глухое животное урчание. Маргарет сорвала с головы шляпку и склонилась, чтобы что-нибудь услышать, но смогла лишь увидеть: даже если мистер Торнтон и попытался что-то сказать, его слова утонули в новом приступе ярости. Он стоял, сложив руки на груди: неподвижный, как монумент, и бледный от подавленного волнения, — а бунтовщики пытались напугать его, заставить поморщиться или хотя бы моргнуть, подстрекая друг друга к насилию. Маргарет интуитивно чувствовала, что спустя мгновение случится непоправимое: первое же прикосновение спровоцирует взрыв. Среди сотен разъяренных мужчин и безрассудных мальчиков может оказаться в опасности жизнь даже такого обладателся несокрушимой выдержки и железной воли, как мистер Торнтон. Еще миг — и буря страстей сметет все границы, все барьеры разума, разрушит понимание последствий. В задних рядах парни уже наклонялись, чтобы снять тяжелые башмаки на деревянной подошве — снаряды, в любую минуту готовые к бою. Поняв, что сейчас начнется, Маргарет тихо вскрикнула и бросилась вниз по лестнице. С неожиданной силой отодвинув тяжелый засов, она широко распахнула дверь и в то же мгновение оказалась перед бурным мужским морем. Башмаки застыли в руках. На лицах, еще мгновение назад полных решимости, был написан простой вопрос: что это значит? Между ними и их заклятым врагом встала женщина. Заговорить сразу она не смогла, но протянула, словно в мольбе, руки, выжидая, пока восстановится дыхание, потом прохрипела: — О, только не применяйте силу! Он один, а вас так много. Слова ее не долетели до цели, но она почувствовала, как мистер Торнтон чуть отстранил ее и встал рядом. — Уходите! — собрав все силы, выкрикнула Маргарет. — С минуты на минуту сюда явятся военные. Отступите мирно. Расходитесь по домам. Вы получите ответы на все свои жалобы, какими бы они ни оказались. — Ирландских подонков отправят обратно? — выкрикнул кто-то из толпы. — Никогда! Не дождетесь! — жестко ответил мистер Торнтон. Буря разразилась мгновенно. Рокот толпы заполнил воздух, но Маргарет не слышала ни звука; в ужасе смотрела на группу парней, заранее вооружившихся башмаками, видела их жесты, представляла намерения и понимала цель. Еще миг, и человек, которого она вынудила встать лицом к лицу с озверевшей толпой, мог погибнуть. Думая лишь о том, как его спасти, она бросилась к нему и обхватила руками, закрыв собой, однако, не меняя позы, он грубо ее оттолкнул и жестко приказал: — Уходите! Это место не для вас. — Для меня! — упрямо возразила Маргарет. — Вы не видели того, что видела я. Если она надеялась, что принадлежность к женскому полу окажется щитом; если, зажмурившись, отвернулась от ужасного гнева этих людей, ожидая, что, когда посмотрит вновь, они одумаются, остановятся, а потом отступят, то глубоко заблуждалась. Безумство зашло слишком далеко, чтобы внезапно рассеяться, и слишком далеко завело самых молодых из забастовщиков. Любой бунт возглавляют жестокие парни, склонные к свирепым играм и не задумывающиеся о кровавых последствиях. В воздухе просвистел башмак. Словно завороженная, Маргарет следила за его полетом. Снаряд не достиг цели. Ноги подкосились от страха, однако она не отступила, только спрятала лицо на плече мистера Торнтона, а потом обернулась и снова заговорила, стараясь произносить слова громко и отчетливо, чтобы услышали все: — Ради всего святого, не оскверните свое дело насилием! Сами не ведаете, что творите! Острый камень пролетел мимо, однако задел лоб и щеку. Из глаз посыпались искры. Не удержавшись, Маргарет упала мистеру Торнтону на грудь, он успел разомкнуть руки, чтобы ее поддержать, и презрительно выкрикнул: — Прекрасно! Пытаетесь расправиться с невиновной, чужой в нашем городе женщиной. Сначала толпой нападаете на меня одного, а когда она просит ради вашей собственной безопасности проявить благоразумие, трусливо бросаетесь на нее! Молодцы! Бунтовщики слушали молча, широко раскрыв не только глаза, но и рты. Казалось, струя темно-красной крови на бледном лице вырвала их из безумного транса. Те, кто стоял возле ворот, стыдливо вышли на улицу. В толпе наметилось движение к отступлению, и только один голос выкрикнул: — Камень предназначался тебе, но ты спрятался за женщиной! Мистер Торнтон задрожал от гнева. Кровотечение привело Маргарет в чувство, хотя она плохо понимала, что происходит. Он бережно посадил ее на ступеньку, прислонив голову к перилам, и заботливо спросил: — Сможете немного побыть здесь? Потом, не дожидаясь ответа, он медленно спустился с крыльца и направился прямо к толпе. — Что же, убейте меня, если такова ваша жестокая воля. Здесь меня некому прикрывать, так что можете забить камнями до смерти. Вот только заставить меня изменить уже принятое решение вам все равно не удастся! Он остановился среди забастовщиков и сложил руки на груди, приняв ту же позу, в которой стоял на крыльце. Тем временем медленное движение к воротам уже началось — такое же необъяснимое и, возможно, такое же слепое, как недавняя ярость. Вполне возможно, подействовало предупреждение о скором прибытии солдат или вид бледного приподнятого лица с закрытыми глазами — неподвижного и белого, как мрамор, с блестящими на длинных ресницах слезами и густой, медленной струей крови из раны. Даже самые отчаянные из бунтовщиков — в том числе и Бучер — стушевались, хмуро попятились и, наконец, отступили на улицу, проклиная упрямого хозяина. А тот стоял неподвижно, все в той же гордой позе, и провожал толпу ледяным взглядом. Как только отступление сменилось бегством (чего и следовало ожидать), Торнтон бросился к Маргарет. Она попыталась встать сама, без помощи, и пробормотала с жалкой улыбкой: — Ничего страшного. Так, небольшая царапина, да и случилось все так быстро. Ах, до чего я рада, что они ушли! Она безудержно разрыдалась, но сочувствия от Торнтона не дождалась. Гнев его не только не утих, но теперь, когда непосредственная опасность миновала, стал еще очевиднее. Далекое бряцание оружия возвестило о приближении отряда военных. Если бы толпа задержалась еще на пять минут, то ощутила бы всю мощь закона и порядка. Мистер Торнтон надеялся, что бунтовщики увидят солдат и задумаются о своем чудесном избавлении. Пока размышлял, Маргарет пыталась устоять на ногах, но тут глаза ее снова закрылись, и он едва успел ее подхватить. — Мама, Фанни! Спускайтесь! Они ушли, а мисс Хейл ранена! — распахнув дверь, крикнул Торнтон и направился в столовую, где бережно опустил гостью на диван и посмотрел в неподвижное белое лицо. Внезапное ощущение потери пронзило настолько остро, что, подчиняясь порыву, он быстро заговорил, не сдерживая боли: — О, Маргарет! Моя Маргарет! Никто не знает, как много ты для меня значишь! Лежишь, словно мертвая, и не знаешь, что только тебя я любил и люблю! Его речь была невнятной — скорее стон, чем слова, — а едва заслышав шаги, он устыдился собственной слабости и стремительно вскочил. Миссис Торнтон ничего, кроме излишней бледности и сурового выражения на лице сына, не заметила. — Мисс Хейл ранена, мама. Камнем царапнуло по виску. Боюсь, она потеряла много крови. — Выглядит неважно. Бледная как смерть, — встревожилась не на шутку миссис Торнтон. — Всего лишь обморок: после того как ее ранило, она говорила со мной, — как можно спокойнее, чтобы не испугать матушку, произнес Торнтон, хотя далось ему это с огромным трудом. — Позови Джейн, пусть принесет все необходимое, — распорядилась миссис Торнтон. — А сам немедленно отправляйся к своим ирландцам: они так рыдают, словно обезумели от страха. Торнтон пошел исполнять поручение, но ноги отказывались слушаться, словно каждая тащила за собой камень. Позвал Джейн, позвал сестру: Маргарет нуждалась в женской заботе, — и при воспоминании о том, как она вышла из дома и встала перед лицом опасности, сердце начало бешено колотиться. Неужели хотела спасти его? В тот момент он оттолкнул ее, заговорил грубо, так как не увидел ничего иного, кроме ненужного риска. К ирландцам Торнтон явился, переполненный мыслями о Маргарет, и с трудом заставил себя выслушать жалобы и успокоить измученных страхом людей. Они не хотели оставаться здесь и требовали немедленного возвращения домой. Хозяину пришлось выслушать ни в чем не повинных рабочих, объяснить свою позицию и доказать собственную правоту. Миссис Торнтон смочила виски Маргарет одеколоном. Как только спирт коснулся раны, которой ни госпожа, ни горничная до этого не видели, та открыла глаза, не понимая, где она и с кем. Темные круги вокруг глаз углубились, губы задрожали, и она снова потеряла сознание. — Рана глубокая, да и удар очень сильный, — заключила миссис Торнтон. — Сможет ли кто-нибудь сходить за доктором? — Только не я, мэм, — отказалась Джейн, в страхе попятившись. — Эти разбойники сейчас повсюду. Надеюсь, ссадина окажется не настолько глубокой, как выглядит. — Не хочу рисковать. Бедняжку ранили в нашем доме. Если ты трусиха, Джейн, то я нет. Пойду сама. — О, мэм, позвольте отправить полицейского. Вон сколько их собралось, а еще и солдаты! — Но ты все равно боишься идти! Стыдно отнимать время своими поручениями. Пусть лучше ловят зачинщиков бунта. Ты не побоишься остаться дома и еще раз протереть мисс Хейл лоб и виски? Вернусь через десять минут. — Разве Ханна не может сходить? — Почему Ханна? Почему кто угодно, только не ты? Нет, Джейн, если не пойдешь, придется отправиться мне. Первым делом миссис Торнтон зашла в ту комнату, где на кровати лежала Фанни. Дочь испуганно вскочила. — Ах, мама, как же ты меня испугала! Я решила, что в дом забрался какой-нибудь бандит. — Что за чушь! Все бандиты давно разошлись. Дом окружен военными. Когда надо, их не дождешься, а теперь ищут, чем бы заняться. Мисс Хейл лежит в столовой на диване. Ее серьезно ранили. Иду за доктором. — Нет-нет, мама, только не это! Они же тебя убьют! Фанни вцепилась в платье матери, однако миссис Торнтон решительно вырвала подол. — Нельзя терять время, пока девочка не истекла кровью. — Кровь! Какой ужас! Как же ее ранили? — Не знаю. Не успела спросить. Спустись скорее, Фанни, и чем-нибудь помоги. С ней осталась Джейн. Надеюсь, рана не настолько серьезна, как кажется. Джейн струсила и отказалась выйти из дома. А поскольку нет времени выслушивать отказы других служанок, то лучше схожу сама. — Ах какое несчастье! — со слезами пробормотала Фанни и пошла вниз, чтобы не сидеть в одиночестве, когда в доме страдание и кровь. Войдя в столовую и увидев мисс Хейл, она испуганно воскликнула: — О, Джейн! Какая она белая! Как ее ранили? Неужели бросали камни в гостиную? Маргарет действительно выглядела бледной и обессиленной, хотя чувства постепенно начали возвращаться. Она ощущала движения, прохладу одеколона, слышала приказ продолжать процедуру, но как только разговоры стихли, не смогла ни открыть глаза, ни попросить каплю воды. Так люди, впавшие в похожий на смерть транс, не способны пошевелиться или издать звук, чтобы каким-нибудь способом прервать подготовку к похоронам, в то время как сами сознают не только то, что происходит вокруг, но и цель преждевременных и опасных действий.