— Та девушка, которую вы навещали, Хиггинс… — Что? — Умерла, сегодня утром, и ее сестра приходила со странной просьбой. Покойная очень хотела, чтобы на нее надели что-нибудь из вашей одежды. Вот я и искала что-нибудь старенькое, чтобы не жалко отдать. — О, позволь, я сама! — проговорила Маргарет сквозь слезы. — Бедная Бесси! Вот уж не думала, что никогда больше ее не увижу! — Да, ее сестра еще просила узнать, не захотите ли вы проститься. — Но она же мертвая! — воскликнула Маргарет бледнея. — Я еще ни разу не видела мертвых. Нет, я не могу! — Если бы вы не вошли, ни за что бы не спросила. Ладно, скажу, что не придете. — Нет-нет, я сама спущусь и поговорю с ней, — возразила Маргарет, опасаясь, что суровые манеры Диксон напугают бедную девушку. Прихватив чепчик, что отобрала в ее вещах служанка, она отправилась на кухню. Мэри сидела с распухшим от слез лицом, а едва завидев мисс Хейл, снова разрыдалась. — Ах, мэм, как же она вас любила! Как любила!.. Маргарет еще долго пришлось бы слушать причитания девушки, если бы не Диксон: той удалось прояснить наконец некоторые факты. Утром, когда Николас Хиггинс уходил, Бесси была в таком же состоянии, как накануне, но спустя час ей стало хуже. Кто-то из соседей прибежал за Мэри на работу: где найти отца, они не знали, — и девушка вернулась домой всего за несколько минут до смерти сестры. — Пару дней назад она стала говорить, чтобы, когда умрет, на нее надели что-нибудь из ваших вещей. Постоянно твердила, что в жизни не видела никого красивее вас и что любит вас всем сердцем. Последние слова тоже относились к вам: передай, мол, мисс Хейл мою любовь и глубокое уважение и не давай отцу пить. Вы бы зашли проститься, мэм, она была бы очень благодарна. Маргарет мгновение поколебалась, потом неуверенно ответила: — Пожалуй, да, приду. Приду перед чаем. Но где же мистер Хиггинс, Мэри? Девушка покачала головой и поднялась, намереваясь уйти. — Мисс Хейл, — шепотом проворчала Диксон, — какой смысл идти к мертвой? Не сказала бы ни слова против, если бы бедняжке можно было помочь. Да и сама бы пошла, если бы ей от этого стало легче. Простолюдины считают, что так выражают уважение к усопшему. Помолчав, Диксон повернулась к Мэри: — Я сама к вам зайду, пожалуй. Мисс Хейл очень занята, а не то обязательно пришла бы. Девушка грустно взглянула на Маргарет. Конечно, и Диксон окажет им честь, но бедной Мэри, которая всегда тайно ревновала сестру к госпоже, замена показалась неутешительной. — Нет, Диксон! — решительно возразила мисс Хейл. — Я пойду сама. Мэри, днем мы обязательно увидимся. Опасаясь собственной трусости, она первой вышла из кухни, чтобы не позволить себе передумать. Глава 28. Утешение в горе C крестом к короне! Пусть твой могучий дух С неведомым сразится искушеньем. Иди вперед! Открой молитве слух; С Христом постигни мир и утешенье. Козегартен Л. В минуты радости о нем не вспоминаем, Гордыней свой прокладывая путь. Лишь в горе к Божьей помощи взываем, Чтобы постигнуть утешенья суть. Браунинг Э. Б. Днем мисс Хейл быстрым шагом вошла в дом Хиггинсов. Мэри ждала ее, хотя почти не надеялась, и Маргарет улыбнулась, чтобы подбодрить бедняжку. Вместе они поднялись наверх — туда, где лежала Бесси, — и Маргарет обрадовалась, что нашла силы прийти. Лицо, обычно искаженное страданием и тревожными мыслями, сейчас выглядело умиротворенным. На глазах Маргарет выступили слезы, однако в душе воцарился глубокий покой. Смерть предстала более мирной, чем жизнь, и на память тут же пришли прекрасные строки: «Они отдыхают от тяжких трудов»; «Усталые отдохнут»; «Он пошлет Своим возлюбленным мирный сон». Медленно-медленно Маргарет отвернулась от кровати. Мэри тихо рыдала в уголке. Они вместе молча вышли и спустились по лестнице. Посреди комнаты, тяжело опершись на стол, стоял Николас Хиггинс. О смерти дочери он узнал только что, проходя по двору: добрые соседи поспешили сообщить новость. Сухие глаза смотрели в пространство, словно постигая страшную реальность. Он мучительно пытался осознать, что его Бесси больше нет на свете. Она так долго болела, так медленно умирала, что отец заставил себя поверить: дочка справится, и все будет хорошо. Маргарет почувствовала, что ей здесь не место: неприлично наблюдать за первыми, самыми страшными минутами горя. Увидев Николаса с лестницы, она на миг задержалась, но тотчас поспешила проскользнуть мимо его направленного в пустоту взгляда и оставить в торжественном круге семейного несчастья. Мэри рухнула на первый попавшийся стул, закрыла лицо фартуком и снова разрыдалась. Звук привел Хиггинса в чувство, он вздрогнул, схватил Маргарет за руку и быстро заговорил, так что слова вырывались неровными хриплыми толчками: — Вы были с ней? Видели, как она умерла? — Нет! Маргарет с трудом терпела боль, пока Хиггинс продолжал сжимать ей руку. — Все мы когда-нибудь умрем, — проговорил он со странной важностью, и Маргарет подумала, что Николас выпил — мало для того, чтобы опьянеть, но достаточно, чтобы отупеть. — Но ведь она была такая молодая! Не глядя на Маргарет, но по-прежнему крепко сжимая ей руку, несчастный отец о чем-то сосредоточенно думал, потом вдруг поднял голову и, вопросительно посмотрев на нее, спросил: — А вы уверены в ее смерти? Это не обморок, не забытье? Такое уже не раз случалось. — Она мертва, — твердо сказала Маргарет, не испытывая ни капли страха, хотя Хиггинс причинял боль, а в его стеклянных глазах вспыхивали дикие искры. — Мертва! — Она мертва, — повторила твердо. Будто вдруг прозрев, он совершенно трезво взглянул на нее, разжал хватку, упал на стол и зарыдал, яростными всхлипами сотрясая всю мебель в доме. Мэри робко приблизилась к отцу, но тот вдруг закричал, слепо замахнувшись на младшую дочь: — Уходи! Уходи отсюда! Мне нет до тебя дела! Маргарет взяла девушку за руку. Хиггинс рвал на себе волосы и бился головой о жесткую деревянную столешницу, пока наконец не замер в изнеможении. Дочь и мисс Хейл стояли неподвижно, только Мэри дрожала всем телом. Прошло какое-то время: может, четверть часа, а может, час, — и Хиггинс поднялся. Глаза распухли и налились кровью; о присутствии Мэри и Маргарет он, кажется, забыл, а когда увидел свидетельниц своего отчаяния, зло нахмурился, тяжело встряхнулся и, мрачно взглянув напоследок, без единого слова направился к двери. — Ах, отец, отец! — воскликнула Мэри, пытаясь его остановить. — Только не сегодня! В любой другой день, только не сегодня! О, помогите мне! Он уйдет и опять напьется! Отец, я тебя не отпущу! Напоследок она велела мне не позволять тебе пить! Молча, но твердо Маргарет преградила ему путь, но Хиггинс не собирался подчиняться. — Это мой дом! Прочь с дороги, девчонка, не то пожалеешь! Он яростно оттолкнул Мэри и, казалось, собрался ударить Маргарет, но та не шелохнулась и не отвела глубоких, серьезных глаз. Хиггинс с мрачной злобой взглянул на нее. Если бы самозванка попыталась хоть что-то предпринять, он отшвырнул бы ее в сторону с еще большей ненавистью, чем родную дочь (Мэри ударилась о стул и до крови разбила лицо). — Что вы на меня уставились? — наконец не выдержал Хиггинс, пораженный невероятным спокойствием госпожи. — Если собираетесь в моем же доме что-то мне запрещать, лишь потому что она вас любила, то напрасно: я вас сюда не звал. Мужчине очень трудно отказаться от единственного утешения. Маргарет поняла, что победила: Хиггинс признал ее силу, — но что же дальше? Он уселся на стул возле двери — поверженный и в то же время несмирившийся, готовый при первой же возможности уйти из дому, но без применения грубой силы, которой еще недавно угрожал. — Пойдемте со мной, — предложила Маргарет. — Давайте поднимемся к ней! Голос прозвучал очень тихо и торжественно, в нем не слышалось ни тени страха или сомнения. Хиггинс медленно, тяжело поднялся и замер в нерешительности, лицо выражало растерянность. Маргарет продолжала неподвижно стоять возле двери в ожидании, когда безутешный отец найдет силы проститься с мертвой дочерью, и Хиггинс после долгих колебаний все-таки шагнул к лестнице.