— Нет! Даже имя слышу впервые. Что он собой представляет и где находится? — Я писал вам о нем, когда семья переехала в Милтон. Это сын мистера и миссис Хейл. Живет за границей, потому что скрывается от правосудия за организацию бунта на корабле. — Вот это новость! А где же он живет? — В Испании. Вернуться на родину не может, так как сразу же будет арестован, предан суду и, скорее всего, казнен. Несчастный! Горько не иметь возможности похоронить собственного отца. Придется довольствоваться присутствием капитана Леннокса — иных родственников я не знаю. — Может, позволите приехать мне? — Разумеется. И даже более того, буду благодарен. Хейл вас любил: всего пару дней назад вспоминал, в Оксфорде, и жалел, что в последние месяцы редко вас видел. — И все-таки еще пару слов о Фредерике. Он никогда не приезжал в Англию? — Никогда. — И даже когда умирала миссис Хейл? — Нет, тогда здесь был я, а с молодым Хейлом не встречался много лет. Дайте вспомнить… нет, я приехал уже после ее похорон, но Фредерика не было. Что заставило вас думать иначе? — Да вот как-то видел мисс Хейл с молодым человеком… Кажется, это было как раз в те дни. — Скорее всего, это младший Леннокс, брат капитана. Занимается юриспруденцией, так что семья вела с ним активную переписку. Помнится, Хейл, говорил, что ждет его приезда. Мистер Белл повернулся и прищурился, прежде чем сказать то, что намеревался. — Знаете, а ведь одно время я подозревал вас в чувствах к мисс Хейл. Ответа не последовало, ни одна клеточка каменного лица не дрогнула. — И бедный Хейл тоже — правда, после того как я обратил на это его внимание. — Да, я восхищался мисс Хейл, как любой другой, кто ее знал, — смущенно проговорил Торнтон, загнанный в угол. — И это все?! Говорить о молодой леди так сухо и сдержанно? А я-то надеялся, что вам достанет благородства отнестись к ней более сердечно. Хотя, полагаю — точнее, знаю, — Маргарет отвергла бы признание, и тогда безответное чувство подняло бы вас выше всех, кто не сумел узнать ее настолько, чтобы полюбить. Глаза Торнтона вспыхнули подобно раскаленным углям, и он жестко проговорил: — Мистер Белл, прежде чем бросаться подобными обвинениями, полезно вспомнить, что далеко не все способны столь же прямо и открыто выражать движения души, как это делаете вы. Давайте поговорим о чем-нибудь другом. При каждом слове многомудрого оксфордского профессора сердце вздрагивало, как от сигнала трубы. Торнтон понимал, что резкое заявление раскроет драгоценную тайну души, но в то же время избавит от выражения чувств к Маргарет. Он не считал себя птицей-пересмешником и не собирался состязаться с собеседником в похвалах и славословии, а потому обратился к самым сухим деловым вопросам, объединяющим арендатора и землевладельца. — Проходя по двору, я заметил кирпич и строительный раствор. Затеяли ремонт? — осведомился мистер Белл. — Нет, стройку. — Что же вы строите? — Столовую для рабочих. — Думаете, ее будут посещать? — усомнился гость. — Недавно судьба свела меня со странным человеком по имени Хиггинс. Правдолюб и бунтовщик, он добровольно взял опеку над детьми соседа, оставшимися сиротами. Однажды я заглянул к нему по какому-то мелкому делу и увидел жуткое зрелище: дети ели какое-то варево из жирных мясных обрезков. А этой зимой продукты настолько подорожали, что я подумал: если закупать их оптом и готовить блюда в больших объемах, можно и деньги сэкономить, и качество питания улучшить. Я посоветовался со своим новым знакомым, и он раскритиковал каждый пункт моего плана. В результате я отказался от замысла: во-первых, счел идею непрактичной, а во-вторых, решил, что таким способом ограничу независимость рабочих, — но потом вдруг этот самый Хиггинс явился и торжественно провозгласил, что у него появилась идея, и выдает план… как две капли воды похожий на мой. Оказывается его одобрили рабочие, с которыми он успел посоветоваться. Признаюсь, его бесцеремонность немало меня возмутила — захотелось сразу же отказаться от затеи, но, поразмыслив, я решил, что глупо отвергать проект, еще недавно казавшийся полезным, лишь потому, что кто-то присвоил лавры авторства. Вот я и принял отведенную мне роль: закупать продукты оптом, а опытная повариха готовит. — Надеюсь, справляетесь с новыми обязанностями: научились выбирать картошку и лук? Впрочем, наверняка миссис Торнтон помогает. — Ничуть, — возразил Торнтон. — Матушка решительно не одобряет начинания, так что мы стараемся не говорить на эту тему, но я справляюсь. Овощи крупными партиями получаю из Ливерпуля, а мясо приобретаю у знакомого мясника, который давно обеспечивает нашу семью. Уверяю вас, горячие обеды от нашей поварихи достойны высшей похвалы. — Вы лично дегустируете каждое блюдо? — Полагаю, это и есть лучшая гарантия качества. Поначалу строго ограничивался закупками, да и то руководствовался не столько собственными вкусами, сколько переданными экономкой заказами рабочих, и в результате то говядина оказывалась пережаренной, то баранина недостаточно жирной. По-моему, рабочие поняли, что я старался не навязывать им собственные идеи, и вот однажды несколько человек — среди них и мой друг Хиггинс — пришли и спросили, не соглашусь ли я пообедать вместе с ними. День выдался напряженным, но я почувствовал, что отказ их обидит, поэтому пошел. Должен признаться, никогда не ел ничего вкуснее. Я не люблю публичных выступлений и лишь поделился с соседями по столу, как мне понравился обед. С тех пор, как только в меню появляется это блюдо, неизменно слышу: «Хозяин, сегодня у нас на обед ваше любимое жаркое. Придете?» Если бы они не приглашали, ни за что бы не пошел. Зачем вмешиваться? — Полагаю, своим присутствием вы их еще и сдерживали. Вряд ли они стали бы распускать языки при хозяине. Должно быть, критикуют вас в других местах. — На данный момент мы выяснили все больные вопросы, но если всплывет какая-то острая тема, непременно подниму ее, как только в меню снова появится жаркое. Но вы, похоже, плохо знаете наших даркширских парней, хоть и родились в Даркшире. Они обладают редким чувством юмора и удивительной манерой выражать собственные мысли! — Ничто не сближает так, как совместная трапеза. Смерть по сравнению с этим — ничто: философ заканчивает свои дни с сентенцией на устах; фарисей до последнего вздоха прибедняется; простак принимает смерть как избавление, а глупец и вовсе падает на землю как воробей, — но все они с одинаковым удовольствием едят (конечно, если позволяет пищеварение). Вот вам теория в ответ на вашу! — Никакой теории у меня нет: я их ненавижу! — Прошу прощения, а в знак раскаяния прошу принять десять фунтов на продовольственные нужды: устройте для рабочих пир. — Благодарю, но вынужден отказаться: не хочу заниматься благотворительностью и пожертвования принимать не готов. Стоит хоть раз нарушить принцип, как пойдут разговоры и обсуждения. — Все равно говорить будут: как про любое новшество, — и с этим ничего не поделаешь. — Враги, если они у меня есть, вполне могут устроить вокруг этих обедов филантропическую суету. Поскольку вас я считаю единомышленником, ожидаю уважительного молчания. Пока новая метла метет очень чисто, но со временем, к сожалению, все может измениться, и сомневаться в этом не приходится. Глава 43. Отъезд Маргарет Ничтожная вещица в час прощанья Становится милее всех сокровищ. Эллиот Э. Миссис Шоу возненавидела Милтон всеми силами своей нежной души. Город показался ей шумным и дымным. Бедные жещины на улицах выглядели грязными, богатые леди — безвкусными, а ни один мужчина — будь то низкого или высокого сословия — не умел одеться по размеру и фигуре. Тетушка не сомневалась, что, оставшись в Милтоне, Маргарет никогда не восстановит утраченные силы. Сама же она опасалась возвращения давних нервных припадков. Маргарет предстояло отправиться в Лондон, причем немедленно. В подобном духе, если не в этих конкретных словах, она убеждала племянницу до тех пор, пока та — слабая, усталая и сломленная — не пообещала неохотно, что, как только минует день похорон отца — среда, — соберется и уедет вместе с тетушкой в Лондон, возложив на крепкие плечи Диксон все заботы по оплате счетов, продаже мебели и возвращению дома владельцу. До наступления траурной среды, когда мистеру Хейлу предстояло лечь в землю вдали от семейного дома и оставшейся в одиночестве жены (это обстоятельство мучило Маргарет; если бы не впала в бессильный ступор, то, пожалуй, смогла бы что-нибудь предпринять), мисс Хейл получила письмо от мистера Белла. Моя дорогая Маргарет! Я планировал вернуться в Милтон в четверг, но случилось так, что нас — профессоров колледжа Плимут, — обязали выполнить некий священный долг, так что придется остаться на службе. Здесь, со мной, находятся капитан Леннокс и мистер Торнтон. Первый произвел впечатление порядочного и доброжелательного джентльмена, и выразил готовность отправиться в Милтон, чтобы помочь тебе в поисках завещания. Разумеется, никакого завещания не существует, иначе, следуя моим указаниям, ты бы давно его нашла. Затем капитан Леннокс заявил, что должен забрать тебя и свою тещу в Лондон. В нынешнем состоянии его жены не представляю, как он сможет задержаться дольше пятницы. К счастью, несравненная Диксон справится со всеми делами и продержится до моего приезда. Если завещание не всплывет, поручу формальности своему милтонскому поверенному: усы капитана великолепны, но деловые качества особого доверия не внушают. Придется устраивать распродажу, так что выбери и отложи вещи, которые хочешь оставить себе, или потом пришли список. Еще пара соображений — и заканчиваю. Должно быть, ты знаешь — а если нет, то знал твой бедный отец, — что после моей смерти унаследуешь все мое состояние: деньги и недвижимое имущество. Умирать я пока не собираюсь, но считаю необходимым прояснить ситуацию. Пока Ленноксы относятся к тебе очень доброжелательно: возможно, так будет и впредь, а возможно, и нет, — поэтому лучше начать с формального договора: ты платишь им двести пятьдесят фунтов в год до тех пор, пока совместная жизнь устраивает обе стороны (эта сумма включает и Диксон, так что платить за нее отдельно не нужно). В том случае, если капитану вдруг вздумается освободить дом от лишних обитателей, ты не окажешься на улице, а сможешь за свои двести пятьдесят фунтов снять другое жилье. Конечно, если прежде тебе не придется руководить собственным хозяйством. Что касается твоих нарядов, одежды Диксон, расходов на личные нужды и сладости (да-да, все молодые леди едят сладости, пока с возрастом не приходит мудрость), то проконсультируюсь с одной своей опытной знакомой и решу, какую сумму выделить. Итак, Маргарет, ты уже успела возмутиться и спросить себя, по какому праву этот старик так лихо распоряжается твоей судьбой. Не сомневаюсь, что успела. И все же старик имеет право, потому что любил твоего отца долгих тридцать пять лет, стоял рядом у алтаря во время его свадьбы, закрыл ему глаза после смерти. Больше того, старик — крестный отец твоего родного брата. Не имея сил поддержать тебя духовно, ибо понимает твое превосходство в подобных вопросах, он старается обепечить тебя материально. У старика нет на свете ни единой родной души, и сердце его спрашивает: «Кто оплачет Адама Белла?». Надеюсь, Маргарет Хейл ему не откажет. Напиши хотя бы пару строк с обратной почтой и сообщи о своем решении. Только без благодарностей. Маргарет взяла перо и дрожащей рукой нацарапала: Маргарет Хейл ему не откажет. Слабость не позволила придумать ничего другого, но даже небольшое усилие до такой степени утомило, что если бы она и попыталась найти иное выражение, то написать бы не смогла. Пришлось немедленно лечь и постараться ни о чем не думать. — Мое дорогое дитя! Письмо тебя расстроило или взволновало? — участливо спросила тетушка Шоу. — Ни то ни другое, — едва слышно ответила Маргарет. — Когда завтрашний день закончится, станет легче. — Уверена, милочка, что лучше не станет до тех пор, пока я не увезу тебя прочь из этого ужасного города. Не представляю, как целых два года ты дышала дымом. — А что оставалось делать? Не могла же я бросить папу и маму. — Не терзай себя, дорогая. Все, что ни делается, — к лучшему, вот только как вы здесь жили? У нашего дворецкого жилье и то лучше. — Он не всегда такой мрачный — летом выглядит очень симпатично — и я бывала здесь очень счастлива. Желая прекратить этот разговор, Маргарет закрыла глаза. Вечерами заметно холодало, и по распоряжению миссис Шоу в каждой комнате растапливали камин. Тетушка баловала Маргарет как только могла: покупала деликатесы и приятные безделушки — все, в чем сама находила радость и утешение, — но племянница оставалась равнодушной, если вообще замечала подарки. Несмотря на слабость, в день проходившей в Оксфорде церемонии она не могла усидеть на месте, медленно бродила по комнатам и выбирала вещи, которые хотела бы сохранить. По приказу миссис Шоу Диксон ходила следом: якобы для того, чтобы исполнять распоряжения хозяйки, но с тайной целью при первой же возможности угворить ее прилечь отдохнуть. — Вот эти книги я оставлю себе, а все остальные отправь мистеру Беллу. Он оценит их и как достойные внимания труды, и как память о папе. Вот это… это после моего отъезда отдай мистеру Торнтону. Сейчас напишу несколько слов. Маргарет присела к столу и, словно боясь задуматься, торопливо начертала: