Мистер Торнтон, надеюсь эта книга будет напоминать вам о моем отце, которому она принадлежала. Он относился к вам с огромным уважением. Маргарет Хейл. Поставив точку, она поднялась и опять принялась ходить по комнатам, любовно рассматривая знакомые с детства вещицы — теперь уже старомодные и потрепанные, но оттого не менее дорогие сердцу. Больше она не произнесла ни звука, и впоследствии Диксон доложила миссис Шоу, что сомневается, слышала ли мисс Хейл хотя бы слово из того, что говорила, чтобы отвлечь ее от грустных мыслей. Результатом долгого хождения стала физическая усталость, и ночью Маргарет впервые уснула по-настоящему, а утром, за завтраком, выразила желание пойти попрощаться кое с кем из друзей. Миссис Шоу возразила: — Не думаю, дорогая, что здесь есть настолько близкие друзья, чтобы отправиться к ним до посещения церкви. — Но остался один-единственный день. Если капитан Леннокс явится сегодня, а завтра мне придется уехать… — Да-да, именно завтра. Я все больше убеждаюсь, что этот воздух тебе вреден. Из-за него ты выглядишь бледной и больной. К тому же нас ждет Эдит — особенно меня, — а тебя ни в коем случае нельзя оставлять одну. Если считаешь себя обязанной нанести эти визиты, то я поеду с тобой. Надеюсь, Диксон сможет нанять экипаж? В итоге миссис Шоу отправилась в путь, чтобы позаботиться о племяннице, и взяла с собой горничную, чтобы та позаботилась о шалях и подушках. Глубокая печаль не позволила Маргарет улыбнуться при виде приготовлений к двум кратким визитам, с которыми всегда справлялась в одиночестве, пешком и в любое время дня, и признаться, что один из домов, которые предстояло посетить, принадлежит Николасу Хиггинсу. Оставалось лишь надеяться, что тетушка не пожелает покинуть экипаж и пересечь двор, при каждом порыве ветра подвергаясь атакам вывешенного на просушку белья. В сознании миссис Шоу произошло короткое, но бурное сражение между стремлением к комфорту и чувством приличия. К счастью, победило первое. С предупреждениями об осторожности и пожеланиями не подхватить лихорадку, которая всегда гнездится в подобных местах, заботливая тетушка отпустила племянницу туда, куда та множество раз ходила без разрешения. Хозяина дома не оказалось: удалось застать лишь Мэри и парочку детей Бучера, — и Маргарет пожалела, что не выбрала более подходящее время. Добрая и чувствительная Мэри соображала очень туго, а поняв наконец, зачем пришла леди, разрыдалась так, что Маргарет отказалась от попыток произнести те теплые слова, о которых думала, пока ехала в экипаже. Лишь обещанием зайти к ним еще раз удалось утешить девушку, а также передать отцу просьбу навестить мисс Хейл сегодня вечером, после работы. Уходя, Маргарет остановилась, посмотрела по сторонам и тихо, неуверенно произнесла: — Очень бы хотелось увезти с собой что-нибудь в память о Бесси. Щедрая душа Мэри мгновенно откликнулась на просьбу. Что же дать-то? А когда Маргарет выбрала простую маленькую чашку, которая всегда стояла у постели больной, добрая девушка заволновалась: — О, возьмите что-нибудь получше! Она и стоит-то всего четыре пенса! — Спасибо, этого вполе достаточно, — поблагодарила Маргарет и поспешила уйти, пока лицо Мэри светилось радостью от возможности подарить хотя бы мелочь. «Ну а теперь к миссис Торнтон!» — решительно сказала себе девушка, но от одной лишь мысли о предстоящем визите ей стало плохо. К тому же как объяснить тетушке, кто такая миссис Торнтон и почему к ней необходимо ехать? Посетительниц (миссис Шоу соблаговолила выйти из экипажа) проводили в гостиную, где только что растопили камин. Тетушка закуталась в шаль и вздрогнула. — Какой холод, однако! Появления хозяйки пришлось дожидаться несколько минут. Теперь, когда Маргарет приехала проститься, чтобы навсегда убраться с глаз долой, достойная леди смягчилась. Твердый дух молодой особы, проявившийся при различных неожиданных обстоятельствах, запомнился ей больше редкого терпения в долгих мучительных испытаниях. Приветствие прозвучало теплее, чем обычно, а в обращении даже мелькнула тень нежности — очевидно, из-за бледного, опухшего от слез лица и дрожащего голоса, с которым Маргарет напрасно старалась совладать. — Позвольте познакомить вас с моей тетушкой, миссис Шоу. Завтра я навсегда покидаю Милтон. Считаю необходимым попросить у вас прощения за поведение во время последней встречи и выразить уверенность в ваших добрых намерениях — как бы ложно мы ни поняли друг друга. Слова племянницы заметно озадачили миссис Шоу: благодарность за доброту и извинение за дурные манеры, — но ответ миссис Торнтон прозвучал совершенно спокойно: — Мисс Хейл, рада слышать, что вы все поняли как должно. Высказав свое мнение, я сделала лишь то, что считала необходимым, поскольку всегда стремилась оставаться вам старшей подругой. Рада, что вы сумели оценить мое намерение. — Согласитесь ли вы поверить, что я не совершила ничего предосудительного, хотя и не могу объяснить свое поведение, поскольку не имею права раскрывать чужую тайну? — пунцово покраснев, попросила Маргарет. Голос ее прозвучал так мягко, а глаза взглянули так жалобно, что миссис Торнтон впервые поддалась обаянию, прежде неизменно остававшемуся без ответа. — Да, я вам верю. Оставим эту тему. Итак, вы намерены вскоре оставить Милтон. Вы никогда не любили наш город, но, несмотря на это, поздравлений не ждите. Где же намерены жить отныне, мисс Хейл? — У тетушки. Маргарет повернулась к миссис Шоу, и та пояснила, нежно глядя на нее: — Племянница переедет в мой дом на Харли-стрит. Она мне почти как дочь. Рада выразить вам и собственную благодарность за проявленную к ней доброту. Если вы с мужем соберетесь в Лондон, зять и дочь — капитан и миссис Леннокс, — несомненно, разделят стремление оказать вам все возможное внимание. Хозяйка с неприязнью подумала, что Маргарет не удосужилась просветить родственницу относительно семейных связей Торнтонов, на которых любезная леди уже успела распространить свое покровительство, а потому кратко ответила: — Мой муж умер. Мистер Торнтон — мой сын. В Лондон я никогда не езжу, а потому вашим заманчивым приглашением воспользоваться вряд ли смогу. В этот момент в комнату вошел сам мистер Торнтон, только что вернувшийся из Оксфорда. Траурный костюм убедительно объяснял цель поездки. — Джон, — обратилась к сыну миссис Торнтон, — эта леди — миссис Шоу, тетушка мисс Хейл. К сожалению, визит мисс Хейл — прощальный. — Значит, все-таки уезжаете, — без всякого выражения произнес Торнтон. — Да, — подтвердила Маргарет, — завтра. — Сегодня вечером приедет зять, чтобы сопровождать нас, — добавила миссис Шоу. Торнтон отвернулся, хотя и не сел, а остался стоять, что-то внимательно рассматривая на столе, словно обнаружил нераспечатанное письмо и внезапно забыл об окружающих, а потому не сразу заметил, что дамы поднялись, собираясь уйти. Спохватившись, он бросился провожать миссис Шоу к экипажу, и они с Маргарет оказались на крыльце напротив друг друга. В то же мгновение в сознание каждого естественным образом проникло воспоминание о дне бунта. Торнтон связал его с драматичной сценой следующего дня: с пламенным заявлением Маргарет, что нет в яростной толпе ни одного человека, о котором она не беспокоилась бы точно так же, как о нем. Ледяные слова прозвучали в сознании и оживили давнюю обиду, хотя сердце разрывалось от тоски. Нет, однажды он уже осмелился проявить чувства и потерял все. Пусть уезжает. Пусть увозит и свое каменное сердце, и свою проклятую красоту. Как холодно, как отталкивающе неприступно ее лицо, несмотря на прелесть черт! Боится, что он скажет ей что-нибудь неуместное или неловкое. Да, пусть едет: все равно ей вряд ли удастся найти сердце более верное, чем его. Счастливого пути! Торнтон попрощался с мисс Хейл невозмутимым, ровным голосом, без тени сожаления. Предложенная рука была принята с непроницаемым спокойствием, а выпущена так же безразлично, как бросили бы засохший цветок, но в этот день никто из домашних больше Торнтона не увидел: он заявил, что очень занят. Визиты до такой степени утомили Маргарет, что тетушка принялась взволнованно хлопотать, то и дело вздыхая и причитая: «Я тебя предупреждала!» Диксон и вовсе заявила, что госпожа так же ужасно выглядит, как в тот день, когда узнала о смерти отца. Они с миссис Шоу даже заговорили о необходимости отложить путешествие, но стоило тетушке неохотно упомянуть о нескольких днях промедления, как Маргарет нервно воскликнула: — О нет! Поедем завтра! Не могу больше здесь оставаться. Будет только хуже. Хочу все забыть! Сборы продолжились, а вечером приехал капитан Леннокс с радостным известием о благополучном рождении второго сына. Маргарет обнаружила, что разговор с человеком, который, несмотря на доброту, не умел всем сердцем сочувствовать чужому горю, принес облегчение, и встала с дивана, а к тому времени, когда должен был прийти Хиггинс, спокойно ушла в свою комнату, чтобы там спокойно с ним поговорить. — Эх! — вздохнул Николас, едва переступив порог. — Кто бы мог подумать, что добрый джентльмен так неожиданно покинет этот мир! Когда услышал новость, меня можно было сбить с ног соломинкой. «Мистер Хейл? — не поверил я. — Тот, который был священником?» — «Да», — ответили мне. «Значит, — сказал я, — больше нет на земле самого хорошего человека. Когда и где найдется другой такой?» Я сразу пошел к вам, чтобы разделить горе, но служанки заявили, что вы плохо себя чувствуете, и отправили восвояси. Вы и правда неважно выглядите и какая-то другая. Наверное, в Лондоне станете знатной дамой. Ведь так? — Не совсем, — с грустной улыбкой возразила Маргарет. — Хозяин вот пару дней назад спросил: «Хиггинс, ты видел мисс Хейл?» — «Нет, — ответил я. — К ней не пускают — говорят, что больна. Но я могу и подождать. Мы с ней так хорошо знакомы, что она не усомнится в моем сочувствии лишь потому, что мне не удается его выразить». А он предупредил: «Смотри, времени у тебя не много, старина. Она не останется здесь ни на мгновение дольше, чем необходимо. Богатые родственники увезут ее в Лондон, и конец». — «Если не получится встретиться до отъезда, весной непременно поеду в Лондон. Никакие родственники не помешают попрощаться по-человечески», — возразил я ему. Но храни вас Господь, я знал, что придете, а всю эту чепуху, будто уедете, не простившись, придумали для хозяина. — Ты абсолютно прав, — согласилась Маргарет. — Уверена, что и ты нас не забудешь, даже если никто в Милтоне не скажет о нашей семье ни слова, обязательно вспомнишь и меня и папу. Тебе хорошо известно, как он был добр и чуток. Смотри, Хиггинс! Это Библия. Хочу подарить ее тебе. Очень жаль расставаться, но папа был бы рад, если бы ты время от времени читал отдельные главы. Уверена, что будешь свято чтить его память. — Это уж точно. Попроси вы прочитать ради вас и старого джентльмена даже бесовские письмена, и то прочитал бы. Что это, мисс? Не собираюсь брать от вас деньги, даже не думайте. Мы давно дружим, и ни разу между нами не встревали деньги. — Это для детей Бучера, — поспешно пояснила Маргарет. — Им понадобятся. Ты не можешь отказаться: тебе здесь не предназначено ни пенни. Так что не сомневайся. — Ах, мисс! Могу сказать одно: благослови вас Бог, и аминь! Глава 44. Покой, но не мир Тоскливой бесконечности круженье; Все те же лица с тем же выраженьем. Коупер У. К чему стремимся мы, то видим ясно. И в путь спешим с решимостью опасной. Рюккерт Ф. Покой и тишина дома на Харли-стрит в период восстановления Эдит после родов подарили Маргарет тот естественный отдых, в котором она остро нуждалась. Появилось время обдумать и принять внезапные перемены, случившиеся в жизни за последние два месяца. Она оказалась обитательницей роскошного особняка, толстые стены которого надежно защищали от любых забот и тревог. Безупречно смазанные колеса повседневной жизни вращались с восхитительной легкостью. Миссис Шоу и Эдит не могли наговориться с Маргарет и постоянно твердили, как они рады ее возвращению домой. Она же винила себя в неблагодарности: в глубине души таилось чувство, что приход Хелстон и даже маленький дом в Милтоне — с постоянно встревоженным отцом, больной матерью и жалкой суетой сравнительной бедности — воплощали в себе идею дома. Эдит спешила встать с постели, чтобы наполнить комнату кузины всевозможными милыми пустяками и удобствами, без которых сама не умела обходиться. Миссис Шоу с помощью горничной посвятила себя восстановлению гардероба племянницы до состояния элегантного разнообразия. Капитан Леннокс держался легко, радушно и любезно. Час-другой проводил рядом с женой в ее комнате, еще час играл со старшим сыном, а остальное время убивал в клубе — в том случае, если не был приглашен на обед. Незадолго до того дня, когда Маргарет перестала ощущать постоянную потребность в тишине и отдыхе — прежде чем жизнь успела показаться однообразной и скучной, — Эдит спустилась вниз, чтобы возобновить активное участие в домашнем хозяйстве. Маргарет вернулась к привычному состоянию наблюдения, восхищения и помощи и с радостью освобождала кузину от подобия обязанностей: отвечала на записки, напоминала о встречах и заботливо опекала, когда, в отсутствие развлечений, Эдит воображала, что больна. Все остальные члены семьи активно пользовались радостями лондонского сезона, так что Маргарет часто оставалась в одиночестве и тогда мысленно возвращалась в Милтон, с особой остротой ощущая разницу между нынешней и прошлой жизнью. Лишенное событий, борьбы и усилий существование начинало надоедать. Временами становилось страшно, что сонный покой ввергнет в состояние летаргии и заставит забыть обо всем, кроме ненужной роскоши. В Лондоне тоже существовали фабрики, на которых тяжело трудились рабочие, но она никогда их не видела. Даже слуги обитали в неведомом подвальном мире и возникали только по требованию хозяина или хозяйки. В сердце и в сознании возникла странная пустота. Однажды, когда Маргарет вскользь упомянула о разочаровании в разговоре с Эдит, та, лежа на диване после утомительного бала, лениво погладила кузину по щеке. — Бедное дитя! Представляю, как грустно оставаться одной вечер за вечером сейчас, когда весь город веселится. Но ничего, скоро, как только Генри вернется с выездного заседания суда, начнем давать званые обеды, и тогда в твоей жизни появится хотя бы немного разнообразия. Еще бы тебе не хандрить!