Любовь не выдать вздохом, словом, взглядом В минуты редкие, когда я с нею рядом. Неизвестный автор Летний вечер выдался жарким. Эдит уже дважды входила в спальню Маргарет: сначала в амазонке, а потом переодевшись к обеду. В первый раз комната пустовала, а во второй Диксон раскладывала на кровати платье, но самой Маргарет по-прежнему не было. Эдит разволновалась: — О, Диксон! Только не эти ужасные голубые цветы, да еще к мертвой золотистой ткани. Что за вкус! Подожди минуту, принесу веточки граната. — Эта ткань вовсе не мертвая и не золотистая, а соломенная, мэм. С соломой всегда прекрасно сочетались голубые васильки. Однако не успела Диксон закончить монолог, как Эдит вернулась с ярко-красным букетом и приложила цветы к материи и придирчиво оценивая эффект, поинтересовалась: — Где же мисс Хейл? Понять не могу, как тетушка позволяла дочери свободно расхаживать по Милтону! Постоянно боюсь услышать какую-нибудь ужасную новость, ведь Маргарет привыкла совать нос в самые отвратительные места! Никогда бы не отважилась пройти по этим улицам без лакея. Разве истинная леди может чувствовать себя там уверенно? Диксон еще не справилась с обидой, нанесенной ее безупречному вкусу, а потому ответила достаточно сурово: — Ничего удивительного, если леди только и делают, что напоминают себе, какие они истинные леди — пугливые, нежные, хрупкие… Ничего удивительного, что на земле не осталось святых… — Ах, Маргарет! Вот наконец и ты! Я так тебя ждала. Но до чего же ты раскраснелась от жары, бедняжка! Подумай только, что натворил наш несносный Генри! Право, подобная вольность не позволена даже деверю! Я так чудесно составила список гостей, включая мистера Колхерста, но здесь явился Генри, извинился, сослался на тебя и спросил, можно ли ему пригласить на обед некоего мистера Торнтона — твоего арендатора из Милтона, — который приехал в Лондон, чтобы решить важные юридические вопросы. И вот получился лишний гость. — Я совсем не голодна, так что обед не нужен, Диксон принесет чашку чая, а когда дамы поднимутся в гостиную, я тоже приду. Честно говоря, мечтаю прилечь и немного отдохнуть, — растерянно проговорила Маргарет. — Нет-нет! Только не это. Ты действительно очень побледнела, но виновата жара, а мы без тебя никак не обойдемся. Ты же знаешь, что мы планировали твой разговор о Милтоне с мистером Колхерстом. О, подумать только! И здесь приезжает человек из этого города! Думаю, все сложится чудесно. Мистер Колхерст сможет выяснить все интересующие его вопросы, а потом мы услышим в его парламентской речи твои впечатления и информацию мистера Торнтона. Право, Генри, как всегда, на высоте. Я спросила, не будет ли стыдно за его протеже, и он ответил: «Нет, если в твоей голове, сестренка, найдется хоть капля разума». Так что, надеюсь, он умеет произносить все сущетвующие в английском языке звуки, хотя в Даркшире мало кто владеет этим искусством. Да, Маргарет? — Мистер Леннокс не объяснил, что привело мистера Торнтона в Лондон? Необходимость решить юридические вопросы, связанные с недвижимостью? — уточнила Маргарет деловым тоном. — Кажется, он разорился или что-то подобное. Помнишь, Генри рассказывал об этом, когда у тебя страшно болела голова? В следующее мгновение Эдит повернулась к Диксон и воскликнула: — Цветы чуть ниже. Красный в черных волосах выглядит потрясающе! Мисс Хейл невероятно хороша, правда? Хотела бы я тоже быть высокой, как королева, и темной, как цыганка! — Так что же насчет мистера Торнтона? — О, я так плохо запоминаю деловые разговоры. Генри с радостью объяснит все сам. Мне он заявил, что мистер Торнтон переживает крайне тяжелые времена, но остается весьма респектабельным джентльменом, а потому следует держаться с ним особенно любезно. Но я не знаю, как именно следует себя вести, потому и решила обратиться за помощью к тебе. А теперь пойдем вниз: четверть часа отдохнешь на диване. На правах родственника Генри Леннокс явился раньше назначенного срока. Краснея, Маргарет принялась расспрашивать его о ситуации мистера Торнтона. — Он приехал, чтобы договориться о вторичной аренде недвижимости — фабрики Мальборо, жилого дома и хозяйственных построек, — так как больше не в состоянии их содержать. Надлежит проверить документы и подписать договор. Надеюсь, Эдит окажет гостю должный прием, хотя просьба пригласить его на обед изрядно ее рассердила. Но я подумал, что вы захотите проявить некоторое внимание: следует с уважением отнестись к человеку, оказавшемуся в неблагоприятных обстоятельствах. Генри Леннокс сидел рядом с Маргарет и говорил очень тихо, но, едва закончив фразу, вскочил, чтобы представить хозяйке и хозяину только что вошедшего гостя. Маргарет смотрела на мистера Торнтона с тревогой. Они не виделись значительно больше года, и за это время произошло немало событий, изменивших его внешность. Высокий рост, прекрасная фигура и естественная легкость движений никуда не исчезли, а вот лицо выглядело усталым и озабоченным. И все же те, кто узнавал об изменении его положения, не могли не восхищаться выражением глубокого достоинства и мужественной силы. С первого же взгляда он заметил Маргарет, обратил внимание на сосредоточенный интерес, с которым она слушала мистера Генри Леннокса, и подошел с безупречно взвешенной манерой старого друга. С первых же спокойных слов щеки мисс Хейл зарделись, и яркий румянец не сходил до конца вечера. Казалось, особенно увлекательных тем для продолжения разговора она не находила. Торнтон с разочарованием услышал несколько необходимых вопросов о давних милтонских знакомых, а потом вошли другие, более близкие дому гости, и он скромно ретировался в дальний угол, где время от времени беседовал с мистером Ленноксом. — Вы находите, что мисс Хейл выглядит хорошо, не так ли? — поинтересовался тот. — Судя по всему, воздух Милтона подействовал на нее разрушительно. Когда она вернулась в Лондон, я сказал себе, что еще никогда не видел подобной перемены. А сегодня она просто сияет. К тому же и чувствует себя значительно лучше. Осенью с трудом проходила пару миль, а в пятницу мы отважились прогуляться до Хэмпстеда и обратно, и все же в субботу мисс Хейл выглядела не менее замечательно, чем сейчас. «Кто это „мы“? Они что, гуляли вдвоем?» Мистер Колхерст — перспективный член парламента — отличался острым умом и способностью мгновенно постигать характер собеседника, и у них с мистером Торнтоном обнаружилось немало интересующих обоих тем. За столом они лишь обозначили основные положения, отложив подробное обсуждение до конца трапезы. Маргарет выглядела поистине царственно: цветы граната необыкновенно украшали, — а если часто откидывалась на спинку стула и мало говорила, то Эдит не сердилась: беседа гладко текла и без ее участия. Сама Маргарет наблюдала за мистером Торнтоном. Он на нее не смотрел, так что можно было беспрепятственно изучить лицо и отметить произошедшие за недолгий срок изменения. Лишь однажды, после неожиданной и особенно удачной шутки мистера Леннокса, лицо его вспыхнуло прежним весельем, глаза сверкнули, а губы смело раскрылись в сияющей улыбке. На миг острый взгляд остановился на Маргарет, словно в поисках сочувствия, однако стоило глазам встретиться, как лицо вновь потемнело, стало печальным и встревоженным. До конца обеда мистер Торнтон больше ни разу не посмотрел в ее сторону. На вечере присутствовали всего две приглашенные леди. Когда дамы поднялись в гостиную, миссис Шоу и Эдит заняли их приятной беседой, а Маргарет лениво села за рукоделие. Вскоре из столовой пришли джентльмены. Мистер Колхерст и мистер Торнтон увлеченно продолжали начатый за столом разговор, а мистер Генри Леннкос сел рядом с Маргарет и тихо признался: — Право, Эдит должна поблагодарить меня за ценный вклад в ее общество. Вы не представляете, до чего приятный, порядочный и умный человек ваш арендатор. Больше того, он оказался тем источником глубоких знаний относительно состояния промышленности в Милтоне, в котором остро нуждался Колхерст, и снабдил его всей необходимой информацией. Ума не приложу, почему дела достойного бизнесмена пошли так плохо. — С его способностями и возможностями вы бы, несомненно, преуспели, — ответила Маргарет. Тон высказывания не слишком порадовал мистера Леннокса, хотя почти те же слова недавно промелькнули в его собственной голове. Пока он молчал, от камина долетел громкий голос мистера Колхерста: — Уверяю вас, все обсуждали это с огромным интересом — точнее говоря, с любопытством к результату. Я пробыл в городе совсем недолго, однако ваше имя успел услышать множество раз. Часть высказывания растворилась в общем шуме, а потом донесся голос мистера Торнтона: — Я не создан для популярности. Если кто-то говорил обо мне в подобном ключе, то ошибался: в новые проекты вхожу медленно; знакомлюсь с людьми — даже с теми, с кем сам хочу сблизиться и общаться свободно, — с большим трудом. И все же, несмотря на многие недостатки, я чувствовал, что выбрал верный путь. Начав с более-менее доверительных отношений с одним, постепенно сошелся со многими. Польза оказалась взаимной: бессознательно и сознательно мы учили друг друга. — Вы сказали «учили». Полагаю, намерены и впредь продолжать свою политику? — Пора остановить Колхерста, — поспешно заметил Генри Леннокс и неожиданным, хотя и вполне уместным вопросом ловко изменил ход разговора, избавив мистера Торнтона от унизительного признания. Однако едва новая тема исчерпала себя, тот возобновил беседу с опасной точки, и мистер Колхерст получил исчерпывающий ответ на свой вопрос. — Меня постигла неудача в бизнесе. Пришлось отказаться от положения владельца фабрики. Теперь ищу в Милтоне такую работу, где мне будут готовы предоставить разумную свободу действий. Могу гарантировать, что не собираюсь разбрасываться скороспелыми идеями и тем более поспешно внедрять их в практику. Хочу лишь иметь возможность развивать общение с рабочими не только в рамках денежных отношений. Но, судя по реакции наших промышленников, они считают это желание равным требованию Архимеда дать точку опоры, чтобы перевернуть мир. Стоит упомянуть один-два эксперимента, которые хотелось бы провести, сразу морщатся и решительно качают головами. — Вот вы употребили слово «эксперименты», — заметил с подчеркнутым уважением мистер Колхерст. — Не поясните почему? — Потому что считаю их таковыми. Не уверен в результате, однако не сомневаюсь, что попробовать необходимо. Пришел к выводу, что одних учреждений, пусть даже самых мудрых и глубокомысленных, недостаточно для организации и проведения моих действий, для сближения противостоящих классов, если работа этих учреждений не позволит людям разных сословий вступить в личный контакт. Подобное общение равноценно свежему ветру. Рабочему человеку трудно объяснить, как много и тяжело хозяин трудится в своем кабинете, чтобы облегчить условия его существования. Законченный план развития появляется, как новый станок, полностью готовым к использованию, поэтому рабочие воспринимают его точно так же, как машину, не представляя, сколько умственных усилий потрачено на создание и совершенствование идеи. Я возьму за основу предложение, разработка которого потребует личного общения. Поначалу успех может оказаться не очень заметным, однако с каждым новым шагом выгода затронет все большее количество людей, так что в конечном итоге успех обрадует всех, кто принимал участие в создании плана. Но даже тогда проект утратит жизненную силу, если не получит поддержки в общем интересе, позволяющем всем и каждому находить время и возможность для встреч, знакомиться с характерами, интересами и даже особенностями речи неизвестных прежде людей. Мы должны лучше понимать друг друга и, осмелюсь сказать, больше любить. — Полагаете, что в результате ваших экспериментов забастовки исчезнут сами собой? — Вовсе нет. Мечтаю лишь о том, чтобы забастовки перестали порождать смертельно ядовитую ненависть, источником которой являются сейчас. Более оптимистично настроенный человек мог бы вообразить, что тесное, непосредственное общение между классами сможет искоренить забастовки. Но я не оптимист. Внезапно, словно что-то вспомнив, Торнтон прошел по комнате туда, где сидела Маргарет, и заговорил без предисловия, как будто точно знал, что она его внимательно слушала: — Мисс Хейл, я получил послание от группы рабочих — судя по почерку, написал его Хиггинс, — с заверениями готовности снова на меня работать, как только я смогу набирать людей от собственного имени. Это хорошо, не так ли? — Да, все правильно. Я рада, — подтвердила Маргарет, на миг подняв на него глаза, но тут же потупившись под красноречивым взглядом. Торнтон долго смотрел на нее отрешенно, словно забыв, где находится, а потом вздохнул и со словами «я так и знал» отвернулся, чтобы больше ни разу не обратиться до конца вечера, когда настала минута официального прощания. Когда собрался уходить и Генри Леннокс, Маргарет приблизилась к нему с некоторым сомнением и, слегка покраснев, спросила: — Мы могли бы завтра с вами поговорить? Нужна помощь… в одном вопросе. — Разумеется, приду, когда прикажете. Не знаю большей радости, чем служить вам. В одиннадцать? Очень хорошо. Глаза его заблестели от радостного возбуждения. Как быстро она учится во всем на него полагаться! Отныне каждый день будет добавлять уверенности, без которой он решил больше предложений не делать. Глава 52. Разгони тучи В частье и в горе, в мечте и в страданье, В шторме жестоком и в солнца сиянье Только любовь нам дарит оправданье. Неизвестный автор Следующим утром Эдит ходила на цыпочках и одергивала маленького Шолто всякий раз, когда тот начинал бегать и громко кричать, как будто внезапный шум мог помешать разговору в гостиной. Часы пробили два, а Генри и Маргарет по-прежнему сидели за закрытой дверью. Наконец на лестнице раздались поспешные мужские шаги, и Эдит, выглянув из столовой, произнесла вопросительно: — Итак? — Итак! — лаконично ответил мистер Леннокс. — Может останешься на ленч! — Нет, благодарю. Не могу, и без того потратил здесь слишком много времени.