Улыбка исчезла с его лица, когда он увидел блестящий след, который слеза оставила на личике дочери. Опустился перед ней на колени и недоверчиво коснулся ее щеки. — Что с тобой, любовь моя? Амайя все еще сжимала губы, глядя на него, терзаемая ощущением неумолимости того, что должно произойти. Она обвила его шею руками и прижалась, чтобы не видеть его лица. Хуан обнял ее. — Амайя? — обеспокоенно сказал он. Подняв дочь с пола, усадил ее на стальной стол, сделав одного с собой роста. На мгновение выпустил из объятий, чтобы выключить радио, а затем взял ее руки и поцеловал. —  Скажи мне, что с тобой, дорогая? Вальс умолк. Амайя слышала щелчки, доносившиеся из печей, шлепанье капель, падающих на стальное дно глубокой раковины. Ощущение неизбежности было настолько сильным, что у нее чуть не закружилась голова. Губы приоткрылись, готовые выпустить на волю ужасные слова. — Папа, — прошептала она, но слезы не дали ей продолжить. — Она меня пугает… Я очень ее боюсь. По ночам, пока ты спишь, она приходит к моей постели. — Отчаяние сменило страх, и Амайя широко открыла глаза. — Она хочет съесть меня, папа! Она хочет меня съесть, и если ты ничего не сделаешь, однажды ночью она меня съест… Хуан отвел взгляд от умоляющих глаз дочери и уставился в пустоту. В голове снова послышался шорох постельного белья… Слабый скрип деревянного пола под ногами жены, пересекающей темную комнату. Хуан поворачивается на правый бок, лицом к двери, глядя в темноту, словно это позволит ему лучше слышать. Комната девочек располагается напротив их спальни. Росарии предстоит пройти всего два метра, именно столько отделяет одну дверь до другой. Он чувствует ее движение, иногда различает даже чуть слышное бормотание, которое не может (и не хочет) разобрать. Все это длится не больше минуты, и в продолжение этой минуты Хуан ждет, настороженно затаив дыхание, молясь, чтобы минута не затянулась. Он знает, что она вот-вот вернется. А когда она возвращается, Хуан лежит неподвижно, делая вид, что спит. Она вытягивается рядом, и он, даже не прикасаясь, ощущает холод ночного дома и неистовое биение ее сердца. Все теперь позади, сегодня она больше не встанет. Но он не уснет, пока не убедится в том, что она тоже заснула… Хуан на мгновение отпустил руки дочери, чтобы снова включить радио. Ликующие звуки вальса сменило меланхоличное пианино. — Детям часто снятся кошмары, дорогая. Это нормально в твоем возрасте. У тебя очень развито воображение, ты много читаешь; вот фантазия и разыгралась. Не волнуйся, это всего лишь сны. И никто тебя в них не съест. — Но папа… — недоверчиво повторила она. — Тебе это снится, Амайя. Сны нереальны, даже если кажутся реальностью; они всего лишь ночные кошмары и живут у тебя в голове. — Он опустил ее на пол. Теперь девочка уже не просто плакала, она задыхалась от рыданий, тело ее сотрясала икота, но глаза были закрыты. Хуан был уверен, что она закрыла их, чтобы не видеть его. Он снова перевел взгляд на невидимую точку на стене, на этот раз от стыда. Он раскаивался, но не мог смотреть на нее. Вместо этого наклонился над дочерью и поцеловал ее в макушку. — Но если когда-нибудь кошмар напугает тебя слишком сильно, позови меня. — И с этими словами вновь повернулся к столу. Амайя еще долго плакала, не открывая глаз. Когда она наконец открыла их, отец уже вернулся к работе и звуки нового вальса плыли по воздуху, смешиваясь с приторно-сладким ароматом пирожных. Он замешивал слоеное тесто, повернувшись к ней спиной, но сила и страсть, обычные в его работе, исчезли. Амайя подхватила свой школьный портфель и поплелась к двери, давая ему достаточно времени, чтобы остановить себя, окликнуть. Но отец так этого и не сделал. Она обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на него с порога, словно приговоренная к смерти, ожидающая знака градоначальника… и в это мгновение дверь в пекарню и в конференц-зал пожарной охраны Марина-Тауэр на другом конце света наложились друг на друга. Девочка, которая не могла сдержать своих слез, и женщина, которая не могла заплакать, повернулись одновременно, чтобы посмотреть на отца. — Пока, папа, — сказала Амайя. — Пока, детка, — ответил он из глубины пекарни. Новый Орлеан Амайя вошла в комнату 911 как раз в тот момент, когда Шарбу поднял руку, требуя всеобщего внимания. — Множественные выстрелы на Мейн-стрит в Джефферсоне; похоже, там осталась семья. Звонившая женщина говорит о пяти или шести выстрелах подряд. — У нас есть несколько семей, подходящих под профиль, зарегистрированных в этом районе, — сказал Джонсон, разворачивая карту и указывая на дом. — Но есть проблема, — прервал его Булл. — На данный момент мы не знаем, что точно происходит, но в течение получаса все сообщения говорят о том, что вода поднимается даже в тех местах, которые не были затоплены и где уровень воды вроде бы начал спадать. Причем поднимается довольно быстро. Некоторые утверждают, что на Семнадцатой улице прорвало дамбу; эти новости не подтверждены, но, по последним сообщениям, на Пойдрас-стрит воды уже по пояс. — Что ж, — сказала Амайя. — Приход Джефферсон затоплен, но вы же не рассчитывали вернуться домой в сухих штанах, не так ли? Тогда чего мы ждем? Дюпри посмотрел на нее, оценивая ее готовность. Затем направился к двери, отдав приказ проверить оборудование, провизию, батареи, фонари… Проходя мимо Амайи, он склонил голову в жесте, в котором сквозило больше уважения, чем в любых словах. — Вы хотите, чтобы я попытался отправить сообщение в Наварру? — спросил он. — Нет, благодарю вас. Но… — Что? — Не могли бы вы связаться с инспектором Гертой Шнайдер? Она из немецкой полиции, входила в группу Европола. Скажите ей, что горянка справляется. Она поймет. Часть II То, что гусеница назовет концом света, мудрец назовет рождением бабочки. Лао Цзы В понедельник, 29 августа 2005 года, после полудня ураган «Катрина» двинулся вглубь Соединенных Штатов, теряя по пути силу. Он опустошил побережье, но в конце концов прошел к востоку от Нового Орлеана, предотвратив тем самым полное его разрушение. Это история о том, что произошло дальше. Глава 38 После бури Новый Орлеан, штат Луизиана Понедельник, 29 августа 2005 года Когда агенты ФБР покинули пожарную часть и вышли на улицу, им показалось, что они приземлились на другой планете. Увиденное собственными глазами затмило отчаянные звонки от терпящих бедствие людей, размытые изображения дорожных камер, сводки метеорологических служб, рассказы патрульных или новости, поступавшие от пострадавших. Никакие свидетельства посторонних не могли передать весь ужас или отчаяние и подготовить их к тому, что ждало снаружи. Сидя в катере, Дюпри внимательно всматривался в членов своей команды. Выезжая с базы, он уже знал, что ему придется присматривать за Амайей, и прекрасно осознавал риск, на который пошел, позволяя агенту в таком душевном состоянии сопровождать их. Когда Уилсон и Вердон разрешили ему действовать по своему усмотрению в интересах следствия, они имели в виду придержать информацию при себе, а не устраивать погоню за убийцей по затопленной территории в компании сраженного печальной новостью агента. Но что-то ему подсказывало, что даже в такой ситуации Амайя будет действовать безупречно. Рядом с домом без крыши и позже, когда он провожал ее в Квантико, она спросила: «Почему я?» Дюпри отговорился, — мол, в расследовании люди важны как инструменты, как часть механизма, чтобы обеспечить общее функционирование. Он солгал. Амайя уникальна: она была настоящим следопытом с природным даром брать след, оставленный злом. Сомнительная привилегия, которой удостаивается лишь тот, кто познал личную преисподнюю. Конечно, она была темпераментной и несдержанной, как всякий полицейский, ставший звездой к двадцати пяти годам; и в то же время настолько закаленной и равнодушной к боли, что Дюпри задумывался, не является ли это защитным механизмом, и осознает ли она сама, откуда взялся у нее этот дар. В таком случае она — действительно редкое явление и, если все пойдет так, как они рассчитывали, еще покажет себя. Впрочем, сейчас его в первую очередь беспокоило то, что происходит в Новом Орлеане. За весь путь Амайя и Джонсон едва обменялись четырьмя словами. Они, несомненно, тоже были потрясены, но реагировали более сдержанно, чем Булл и Шарбу, как будто понимали, что их чувства — ничто по сравнению с тем, что испытывают жители этих мест, видя постигшую их город катастрофу. В первые минуты новоорлеанцы потрясенно молчали. До пункта их назначения можно было добраться по межштатной автомагистрали 10 на внедорожнике, но они предпочли моторную лодку «Зодиак». Масштабы разрушений были настолько ошеломляющими, что вскоре полицейские погрузились в оцепенение, в котором присутствовали все симптомы шока: они неразборчиво бормотали что-то, не в силах выразить чувства словами, глаза их беспорядочно перебегали с места на место, ни на чем не останавливаясь; лица были бледны, движения скованны. Дом под номером 428 на Мейн-стрит был единственным двухэтажным строением в этом квартале. Скорее всего, до урагана его состояние было ненамного лучше нынешнего. К счастью, жилые помещения располагались на втором этаже, словно первоначальная идея застройщика состояла в том, чтобы отдать первый этаж коммерческим конторам и в последнюю минуту лишить их света, закрыв бетонными стенами. Проникнуть в жилые помещения можно было по соединяющей их внешней лестнице, куда выходили двери квартир. Добравшись до перекрестка шоссе 90 с началом улицы, Булл и Билл остановили лодку, чтобы шум двигателя не предупредил об их приближении; они рассчитывали, что прибудут к месту назначения на холостом ходу. Однако как только «Зодиак» замедлил движение, течение начало увлекать его в сторону севера. Они удивленно переглянулись и взялись за весла. Большинство домов ушли в воду по самую крышу, маленькие же домики исчезли из виду целиком — на поверхности торчали только каминные трубы. Со стороны Ривер-роуд катился бурый поток; грязная река полностью завладела улицей, названной ее именем, образуя водовороты в том месте, где улица сливалась с набережной. Невозможно было просматривать список семей, проживающих в этом квартале, не думая об их судьбе и о потоке коричневой грязи, в которую превратилась река. Вода до поры до времени сохраняла свой минеральный запах, но по мере повышения температуры он все больше отдавал гнилью. Двигатель заглох, и они сразу же почувствовали окружавшую их тишину — точнее, новый набор звуков, в котором преобладал плеск речных волн. Привычные визуальные и слуховые ориентиры исчезли. В пути они то и дело задирали головы, встревоженные рокотом вертолетов береговой охраны, летавших над городом во всех направлениях. Но больше никаких звуков не было. Если прислушаться, можно было различить далекий гул, подобный тому, который слышится на холме неподалеку от большого города. Этот звук свидетельствовал о том, что где-то вдали присутствует жизнь, но он был такой слабый, что шепот, плеск воды или мотор «Зодиака» полностью заглушали его, словно это всего лишь эхо, мираж или воспоминание о том, каким мир был прежде. Они привязали лодку к перилам лестницы, опасно накренившимся наружу. Ее основание исчезало под водой, как на пристани. Амайя прикинула, что под воду ушло не менее десяти ступенек. Защищенные бронежилетами, агенты последовали за Биллом и Буллом. Словно ощутив прилив энергии и забыв об опасности, те бросились вверх по лестнице, указывая в левую сторону галереи, на которой отсутствовали целые пролеты перил. Они миновали две двери, которые кто-то пометил оранжевой окраской из баллончика вроде тех, что лежали у них в рюкзаках, двумя большими крестами — так было предусмотрено системой поиска пострадавших и обследования городских зданий, установленной Федеральным агентством по контролю за чрезвычайными ситуациями. Билл и Булл дошли до нужной квартиры, встали по обе стороны от двери и вопросительно посмотрели на Дюпри. Дверь тоже была помечена оранжевой краской — этот дом проверен. В верхней части креста было отмечено, в какой день группа осуществила эвакуацию, а также время, когда спасатели покинули это место; справа — в каком состоянии находится дом; внизу — число живых или мертвых, найденных внутри; слева — наименование группы, проводившей спасение жителей. — Внутри никого не было. Строение повреждено, входить не рекомендуется, — шепотом прочитал Булл. Шарбу указал револьвером на цифры в верхней части креста — 8/29-12:30 — и кивнул на свои часы. Дюпри сверил время, мигом сообразив, что имеет в виду Шарбу. Если надпись верна, они непременно должны были пересечься со спасательной командой: ее сотрудники сейчас должны были проверять соседние дома. Дюпри сделал шаг назад и заметил отметки, видневшиеся и на других дверях. Информация была неполной, но Джонсон объяснил ему шепотом: — 3-505 PIR — пехота десантников Шестьдесят второй воздушно-десантной дивизии; не сомневаюсь, что они прибудут, просто еще не успели. Дюпри вернулся на свое место рядом с Буллом и приказал Шарбу осмотреть следующую дверь. Тот отрицательно помотал головой и провел рукой в воздухе параллельно полу. Дюпри кивнул. Композитор обеспечил себе прикрытие, убедившись, что ему никто не помешает, но не потрудился продвинуться чуть дальше. Агент велел им продолжить, жестом предупредив, что убийца все еще может находиться внутри квартиры. Шарбу постучал в дверь. — Полиция Нового Орлеана, откройте! — крикнул он, стоя у стены. Они прислушались. Ни единого звука. На этот раз крикнул Булл: — Полиция Нового Орлеана, отойдите от двери, мы входим! Но они остались на месте. Шарбу выстрелил в замок и отступил назад: металлический цилиндр выскочил и завертелся на одном из шурупов. Когда он врезался в косяк, во все стороны брызнули деревянные щепки. Воздух наполнился запахом пороха и горелой сосны, над водой прокатилось эхо выстрела. Дверь медленно отворилась, пока не уперлась в пол, освободив проход шириной чуть больше пяди.