— Это полиция, — повторил Булл. — Отойдите от двери, мы будем стрелять. Но никто не выстрелил. Булл ударил плечом в хрупкую дверь, которая поддалась, качнувшись внутрь, но снова застопорилась, так и не открывшись полностью. Он присел, прикрывая напарника и позволяя Биллу перепрыгнуть через себя и опуститься на колени, целясь в любого, кто мог поджидать их внутри. Терпкие запахи пороха и горелого дерева сменились запахом недавней смерти: металлический привкус свежей крови; замершее на устах мертвецов дыхание; солоноватые капли пота и слез, которые высыхали на коже, оставляя характерные белые пятна; моча и кал, извергнутые наружу от непереносимого ужаса насильственной смерти. Полицейским из Нового Орлеана потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что в маленькой квартире никого больше нет. Затем они вошли. Задняя стена гостиной почти целиком исчезла, и из открытой входной двери открывался вид на улицу и рекламный плакат с надписью «Поставки Джефферсона», сорванный и застрявший между столбами, на которых прежде крепился. Из воды торчали черно-желтые обломки какой-то промышленной техники. Мебель была свалена в углу. Это могла сделать семья, чтобы прикрыть брешь в задней стене, но Дюпри сразу подумал про Композитора; дом был очень мал, и мебель помешала бы обставить все так, как он привык: нужно было достаточно места, чтобы разложить на полу тела жертв. Они лежали параллельно входу, головы указывали на озеро Понтчартрейн, а ноги — на Миссисипи; впрочем, сейчас и озеро, и река были повсюду. Амайя замерла — и на секунду снова стала босой девочкой, ступавшей озябшими ногами по мраморному полу музыкальной комнаты. Она опустила взгляд на свои ботинки, чтобы убедиться в том, что не наступила в черную лужу крови; в памяти отчетливо слышался зловещий колокольный звон. Квартира была настолько мала, что ближайший от двери труп лежал всего в двух шагах от Амайи. Это был маленький мальчик, хрупкий и худенький. Она была уверена, что ему лет одиннадцать или двенадцать — именно этот возраст предпочитал убийца, — но на вид казалось, что не больше десяти. На нем была черная футболка с золотыми буквами «Сэйнтс»[15]; лицо по-прежнему мокрое от соплей и слез, а глаза, не успевшие закрыться, так покраснели, что казались подкрашенными. «Он почти того же возраста, что я в то время», — невольно подумала Амайя. Она закрыла глаза и крепко сжала веки, пытаясь стереть из головы нелепую мысль. Но вскоре открыла их и снова увидела тело. Из пробитой выстрелом макушки лилась кровь, образуя лужу, растекающуюся по полу и доходящую до ее ног. Она присела рядом и несколько секунд всматривалась в мальчика. Убедилась, что признаки жизни отсутствуют, и на примитивном, почти животном уровне осознала, что перед ней то, что верующие в существование бессмертной души называют безжизненной плотью. Запах смерти был настолько силен, что Джонсон не стал щупать у каждого пульс. Он отступил, оказавшись почти вплотную к Амайе, и покачал головой. — Странно, что мы его не застали. Мало того, что отсутствуют признаки окоченения, — тела еще теплые. Пока Билл и Булл осматривали остальную часть дома, Дюпри позволил Джонсону сделать первую серию фотографий, прежде чем начать убирать предметы, лежавшие поверх тел: в основном содержимое буфета, включая старинную посуду. Они собрали образцы крови, хотя понимали, что отправить их на анализ пока невозможно. Все было надлежащим образом упаковано и помечено. Возле голов убитых Джонсон обнаружил скрипку. Несмотря на старания Композитора скрыть ее среди прочих предметов, дека инструмента сияла мрачным блеском, который показался Дюпри зловещим и вызвал у него необъяснимый приступ ярости. Он пытался совладать с собой, по привычке крепко сжав зубы. Снаружи доносились голоса Булла и Билла, которые стучали в соседние двери, требуя, чтобы жители им открыли. Мертвенная атмосфера, царившая в квартире, была настолько гнетущей, что голоса Булла и Шарбу привносили в нее необходимую порцию реальности. Несомненно, это было самое скромное жилище, которое когда-либо посещал Композитор. Амайя вспомнила предсказание Билла и Булла, сделанное накануне утром в участке 8-го округа, когда они гадали о том, какая разновидность жителей останется дома пережидать ураган. Небольшая гостиная, куда входящий попадал прямо с лестничной клетки, занимала всю ширину квартиры; в нее выходила дверь родительской спальни и кухня. Света не было, окна были загорожены приколоченными изнутри досками. Другая дверь вела в узкий коридор с маленькой ванной и двумя крошечными спальнями — в одной жили мальчики, другую делили девочка и бабушка. Одна из стен была увешана плакатами музыкальных групп, на другой висела крошечная полочка с молитвенником и деревянным крестом. Амайя обошла комнаты, казавшиеся еще меньше из-за мебели, которая занимала их почти полностью. Она подсвечивала предметы лучом своего фонаря. Учитывая обстоятельства, комнаты выглядели довольно аккуратно. На кухне возле стены стоял большой стол, позади него два стула. Остальные стулья, поменьше, стояли под столом и вокруг него. Амайя подумала, что во время обеда стол выдвигали в центр кухни. В раковине ничего не было, кроме капель грязи, брызнувшей при открытии крана. Она проверила холодильник — в нем все еще сохранялась низкая температура. В холодильнике остались продукты: все лежало аккуратно и было тщательно упаковано. Дверь ванной частично отвалилась, косяк наполовину сорвало ветром. В ванне обнаружилась вода — скорее всего, семья заранее ее наполнила, — рядом стояло пластмассовое ведерко из тех, что дети берут с собой на пляж. Флакон геля и баночка шампуня, одного для всех, занимали свое место в уголке. Однако окошко над ванной разбилось, не выдержав бури, и в воде плавали опилки и черная пыль от изъеденной жучком древесины. Амайя подняла крышку унитаза и почувствовала запах мочи. Она опустила крышку. Луч фонаря осветил спрятанный за унитаз предмет, который на первый взгляд показался ей стеклянным. Она наклонилась и протянула к нему руку, но это была всего лишь пластиковая обертка от гигроскопического бинта. Выйдя из ванной, Амайя почувствовала, как что-то больно кольнуло ее в икру. Гвоздь, державший дверной косяк, торчал из гнилого дерева сантиметров на пять. Она нагнулась, чтобы осмотреть царапину: ткань ее походных брюк была порвана, но ногу не задело. Амайя снова направила луч фонаря и поняла, почему ожидала увидеть рану. На гвозде виднелась кровь. И не только на гвозде; при внимательном осмотре темного деревянного пола ей показалось, что в некоторых местах его поверхность матово поблескивает, словно ее вытерли. Она вернулась в гостиную, где Джонсон и Дюпри все еще сидели на корточках рядом с телами. — Никто из членов семьи не ранен? Скорее всего, это царапина у кого-то на ноге выше лодыжки или на икре. Обильно кровоточила и требовала перевязки. Они убрали с трупов предметы и задрали штанины брюк. У женщин царапин тоже не обнаружилось — они были в летних платьях, и их осмотрели первыми. — Буря разбила окно в ванной, — объяснила Амайя, — и повредила дверь. Ветер полностью сорвал дверной косяк, и там торчит гвоздь. Кто-то напоролся на него, и этот кто-то использовал бинт и вытер пятна крови на полу, — сказала она и проводила их в маленький коридор, ведущий к спальням и ванной. Джонсон взял образец засохшей крови палочкой, которую тут же убрал, и посмотрел на Амайю. — Вы понимаете, насколько это важно? Саласар задумалась. Она была не столь оптимистично настроена, как Джонсон. — У нас есть ДНК убийцы! — воскликнул тот. — Верно, — согласилась Амайя. — Но, похоже, он начал делать странные вещи, и это заставляет меня задуматься. — Странные вещи… что вы имеете в виду? — спросил Джонсон. — Такое впечатление, что, в отличие от предыдущих случаев, здесь его больше заботило то, как оформить место преступления и правильно разложить тела, а не то, как скрыть свое пребывание в доме. Он свалил в кучу мебель в гостиной, чтобы освободить место для трупов. Нарисовал крест на двери; такое мы видим впервые, хотя предыдущие убийства также были совершены на местах природных катастроф. — Ни одна из них не может сравниться с нынешней. К тому же здесь все происходит в черте города, — заметил Дюпри. — И это первый случай, когда рядом проживают соседи; во всех предыдущих случаях в доме жила только одна семья. Для совершения своих преступлений ему требовались одиночество и удаленность. — Да, Булл и Шарбу правы, он выбирает определенные районы. Возможно, сегодняшний случай потребовал от него некоторых изменений… — заметил Джонсон. Амайя кивнула, указывая лучом фонаря в сторону ванной: — Думаю, после убийства он пошел в туалет. На дне унитаза осталась моча, бачок пуст. Уверена, что моча не принадлежит кому-то из членов семьи. Ванну наполнили водой, рядом стояло ведерко… Но он этого не знал. Дом скромный, но даже среди хаоса кругом все чисто и аккуратно. Думаю, он поранился, когда выходил из туалета; вытер кровь, но торопился и лишь промокнул пятна. Скорее всего, его это вообще не волновало, но все же не до такой степени, чтобы оставлять за собой капли крови. В темном коридоре, в доме, где нет света, да еще посреди подобной трагедии вряд ли кого-то озаботит пол перед ванной. — Вы же не хотите сказать, что он стремится быть пойманным? Лично я в это не верю. Он не только не хочет, чтобы мы его поймали, — он ухитрился сбежать у нас прямо из-под носа, — сказал Джонсон. Амайя заметила, что Дюпри улыбнулся. Он был самым рьяным сторонником теории того, что Композитор не желает быть пойманным, даже если они догадываются о его существовании. Она была согласна с этим, но не могла не учитывать масштаб катастрофы, влияющей на всех, включая Композитора. — Нет, он не даст себя поймать, — сказала Амайя, — но ураган и состояние города… Вы же видели лица Билла и Булла, когда мы вышли на улицу. Это настоящий Армагеддон. Нормальный человек не может вынести зрелище подобных разрушений. Но представьте себе того, кто всю жизнь к ним стремится. Говоря о том, что ему наплевать, я имею в виду, что он близок к завершению своей миссии. Думаю, «Катрина» для него не просто знамение, а прямая связь с Богом. В последние дни он активизировался и теперь уже не остановится. Камня на камне не оставит. Новый Орлеан для него — настоящее откровение. Думаю, в некотором смысле его не волнует, что будет после… Джонсон снова сосредоточил свое внимание на пятнах, блестевших на полу. — Если учесть, что боˊльшую часть он вытер, крови вытекло много. С такой раной нормальный человек обратится к врачу. Как думаете, не стоит ли нам отправить запрос в больницы? — Он уже залатал сам себя. Если крупный сосуд не задет, достаточно обычной повязки. Кроме того, вы же видели улицы; такая грязь, что не знаешь, куда ногу поставить; раны и порезы на ногах и ступнях будут в ближайшие часы обычным делом. — Он останется в городе, — сказал Джонсон. — Конечно. У него много работы. — Я тоже так думаю, — отозвался Дюпри. — Единственное, что можно утверждать с уверенностью, — ему будет так же непросто, как и нам. Надеюсь, даже сложнее. Операция «Клетка» как таковая сейчас невозможна: я только что говорил по радио с начальником полиции, у них полный завал. Полицейские проверки на выездных дорогах приостановлены, все сотрудники задействованы в спасательных работах. Служба «девять-один-один» перегружена звонками от людей, застрявших на крышах и на балконах, задыхающихся от жары на чердаках без окон. Мобильные не работают, нет света и воды, температура почти тридцать градусов, а городская канализация переполнена: вода, по которой все ходят, превратилась в дерьмо. Закрыты все продовольственные магазины. Работают только несколько стационарных телефонов, а уровень воды продолжает подниматься. Поговаривают об утечках в защитных дамбах. Этого боятся больше всего: если дамбы прорвет, начнется цепная реакция и Новый Орлеан полностью затонет. Городские власти в данный момент пытаются связаться с Вашингтоном и соседними штатами, чтобы те прислали помощь. Дюпри поднес руку к переносице и сжал ее пальцами, пытаясь унять начинающуюся головную боль. Затем горько усмехнулся. — Я позвонил по рации в Восьмой участок, чтобы узнать, возможно ли вывезти трупы и доставить их в морг. Выслушав все, что мне рассказали, я так и не решился задать этот вопрос. Опечатаем дверь и наклеим полицейскую ленту. Это все, что можно сейчас сделать. У нас лишь поверхностное представление об ущербе, нанесенном городу ураганом, но с учетом того, что мы видим, можно сделать вывод, что в ближайшие несколько часов все только ухудшится. Однако я согласен с вами, он останется в городе. Амайя услышала шум приближающегося двигателя и выглянула на лестницу как раз в тот момент, когда Билл и Булл возвращались с осмотра здания. — Прибыл катер со спасательной командой, это наши лучшие спасатели. Полиция штата. Мы поговорили с ними. Соседка, которая сообщила о выстрелах, — пожилая женщина, живущая рядом. У нее есть старый стационарный телефон. Это единственные линии, которые пережили ураган. В доме больше никого нет; мы не сразу убедили ее открыть дверь. Она призналась, что все это время пряталась под кроватью и что ходит на костылях. Она сообщила нам то же, что при экстренном вызове: услышала пять или шесть выстрелов подряд с интервалом в четыре или пять секунд, а главное — крики. Она говорит, что кто-то проверил замок в ее квартире и несколько секунд стоял под дверью. Наверное, делал граффити, чтобы сбить нас с толку. Но она ничего не видела, лежа под кроватью, и это спасло ей жизнь. Если вы хотите с ней побеседовать, имейте в виду: ее вот-вот увезут. Пока Джонсон заполнял оранжевый крест правильными данными, Дюпри подошел к пожилой женщине, которую двое полицейских вынесли на носилках; она была бледна и едва дышала. Он наклонился, собираясь задать те же вопросы, которые уже задавали Булл и Шарбу. Но женщина слабо улыбнулась, и Дюпри решил не мучить ее очередным допросом. Старуха протянула руку и взяла его за запястье. — Да благословит вас Бог! Вы хорошие люди. Мне было очень страшно. Сюда явился демон, но вы — добрые самаритяне. Добрые самаритяне! — повторяла она, пока полицейские уносили ее по лестнице вниз. Дюпри долго смотрел им вслед. * * * Они продвигались на лодке к следующему дому, где снова принялись окликать людей, призывая отозваться. «Как странно отражается звук в воде», — вдруг задумался он. Булл вывел его из этого состояния, поднеся рацию. — Несколько последовательных выстрелов в Девятом округе, дом неизвестен, где-то недалеко от улицы Норт-Гальвес. — Если мы пересечем квартал между Клэйборном и десятой автомагистралью, то быстро окажемся на Норт-Гальвес; главное — миновать «Супердоум», и тогда нам, может быть, повезет. Шарбу посмотрел на него недоверчиво. — Конечно, давайте сократим путь по Симону Боливару, когда у нас в «Зодиаке» полно белых парней… Гарантирую, что нам мигом прострелят задницу! Дюпри собрался было возразить, но Булл перебил его: — Был уговор, что мы обеспечиваем охрану; пройдем через Мид-Сити, затем по авеню Сен-Бернар, если она проходима, дальше по Норт-Гальвес. Если окажется, что это невозможно, попробуем Флорида-авеню или другой путь, который покажется наиболее безопасным. Джонсон и Дюпри снова посмотрели на Амайю. Та кивнула: — Тогда за дело. Глава 39 Океанетта Новый Орлеан, штат Луизиана Небо по-прежнему было пасмурно. Крепкий утренний ветерок стих, и наверху медленно плыли тяжелые темные тучи. Вдалеке угадывался бледный просвет. Становилось все жарче. 9-й округ находился в самой восточной части города. Вниз по течению с одной стороны он граничил с Миссисипи, с другой — с озером; на юго-западе — с приходом Сен-Бернар, а с четвертой стороны протекал канал. Это был самый обширный из семнадцати кварталов Нового Орлеана. Издалека вид его был ужасен. На улице Норт-Гальвес вода поднялась до уровня человеческой груди. Они видели крыши проплывающих мимо автомобилей, а на нескольких улицах пришлось обходить оборванные провода и вырванные с корнем деревья, несомые течением. Определенного направления у них не было, и, добравшись до этого района, они устремились на звуки выстрелов. Похоже, стреляли из дробовика: грохот, протяжное эхо, затем тишина; между выстрелами проходила пара минут. На балконах и крышах они замечали людей, в основном молодых и здоровых, которые провожали их взглядом. Некоторые, увидев «Зодиак», подавали им знаки и размахивали импровизированными флагами, сделанными из одежды. Каждый раз, когда они проплывали мимо, на лицах полицейских Дюпри видел ярость и беспомощность. Они сообщали по радио: «Люди на крышах» или «Люди просят о помощи». Несколько раз Шарбу кричал в мегафон, что помощь уже в пути, но через некоторое время перестал, понимая, что это ложь; он не знал, близка ли помощь, и у него не было никакого способа об этом узнать. Когда они добрались до 9-го округа, голоса стихли. Остались только недоверчивые взгляды, устремленные на бляхи полицейских и значки сотрудников ФБР, прикрепленные к их бронежилетам. В начале Кловет-стрит трое черных парней раздавали попавшим в ловушку жителям города содержимое своей лодки. Один из них стоял в воде; его красная футболка намокла и потемнела, окрасившись в оттенок крови. Парень переходил от лодки к окнам домов, стараясь уберечь товар сухим. Увидев катер, он улыбнулся; остальные смотрели на полицейских с подозрением. — Эй! Мы не делаем ничего плохого.