— Пятилетнему, и не знаю, с какой стати я не должна ему верить. Я не понимаю, почему показания детей ставятся под сомнение. Почему Джейкобу верят меньше, чем Джерому Лиретту, по чьим показаниям открыли дело, — раздраженно бросила Амайя. Джонсон посмотрел на нее, чувствуя что-то вроде дежавю: у него часто возникало ощущение, что заместитель инспектора говорит о себе. — Все в Луизиане знают, кто такой Самеди, — сказал Шарбу. — Барон Самеди — один из лоа вуду. Лоа смерти. Злой дух, которому приписывают всякие пороки; вы видели его миллион раз во время карнавала или Хэллоуина. Скелет в цилиндре и сигарой во рту, иногда его изображают в смокинге или фраке… Уверен, его узнает любой ребенок. Это наш фольклор, как зеленые человечки в Ирландии. — Он сделал паузу и посмотрел на Булла. — Существует легенда о Самеди и тайной организации — Черном доме, или Черной церкви, как некоторые ее называют. Каждый полицейский в Луизиане сталкивался с тем, как Самеди приписывают преступления, которые так и не расследовали до конца. Некоторые случаи исчезновения привели к подозрениям в существовании некоей организованной сети педофилов и торговцев юными девушками. Но лично я считаю, что Самеди не существует, — пояснил Шарбу. — Это бабкины сказки для полицейских: тайная и очень мощная преступная организация, на которую можно повесить нераскрытые преступления. Призрак. Официальное следствие не обнаружило ни единой улики, указывающей на существование этой сети. Булл продолжил, почувствовав себя более уверенно: — Однако доля правды в этих историях наверняка есть. Известно, что многие преступные сети действуют тайно в течение многих лет, и, возможно, благодаря этому их существование до сих пор не доказано. История Самеди отчасти может быть правдива, но остальное, несомненно, легенда. До какого-то момента они и для меня были вымышленной организацией. Пока не появился Джером Лиретт. Он рассказал, как в его дом рано утром ворвались люди — это случилось сразу после урагана. Как сегодня. В доме находились мать, бабушка, сестра Медора и две ее подруги, а также он сам и двое его заместителей. Света не было, телефон не работал, но дом выстоял. Они услышали грохот и подумали, что торнадо, который шел за ураганом, выломал дверь. Ворвавшиеся в дом люди прикончили на месте двоих его заместителей, выстрелив им в голову. После этого в сопровождении еще троих человек вошел барон Самеди; Джером сказал, что он «выглядел ужасно», но отказался описать его. Под вопли матери и бабушки прихвостни Самеди окружили девочек и выволокли их на улицу, а сам барон, или же человек, выглядевший как барон Самеди, стоя посреди комнаты, с явным удовольствием наблюдал за ужасом, охватившим его жертв, как будто все это его забавляло. Мать и бабушка пытались ему помешать, но их безжалостно швырнули на пол. Бабушка сразу же умерла, у матери были сломаны рука и ключица. Сквозь слезы Джером признался, что ничего не сделал, что был буквально парализован ужасом. Затем, когда они покинули дом, он услышал крики сестры. Медора звала на помощь, а он не мог ей помочь. Он говорил, что крики сестры разбили ему сердце. Мы проверили его на детекторе лжи, хотя в этом не было необходимости: было очевидно, что Джером верит в то, что говорит правду. Он выглядел униженным и измученным; для него вся эта история означала чудовищный позор и бесчестье, к тому же ни один делец вроде него не стал бы просто так давать показания в прокуратуре и терять бизнес. Мы проверили его историю. Случай рассматривался как разборка между наркоторговцами. Шерифу Джером рассказал, что рано утром к нему в дом ворвались люди, убили друзей и бабушку и серьезно ранили мать. Он не упомянул об исчезновении Медоры и других девочек. Когда шериф спросил о сестре, Джером сказал, что та гостит у родственника в Сен-Бернаре. В морге Святого Гавриила в Терребонне лежали двое заместителей Джерома. Шериф санкционировал осмотр тела Амелии Лиретт, бабушки Джерома, в местном похоронном бюро. Повреждения на трупах соответствовали рассказанной им истории. Две другие девушки бесследно пропали. Мы отправились в больницу, к матери Джерома. Ее заявление было еще более странным. Она рассказала, как выглядела свита человека, одетого в костюм Самеди: двое в капюшонах и трое «неживых», так она сказала. Пользуясь показаниями Джерома, мы начали расследование дела о похищении Медоры Лиретт и двух других девушек, которые, как мы убеждены, стали случайными жертвами. Первичной версией было похищение; к тому же мы подозревали, что исчезновение сестры каким-то образом связано с его бизнесом. Тем более что парни из Батон-Ружа, которые так хотели войти в его дело, исчезли с лица земли. В итоге расследование остановилось на существовании организованной преступной сети, включавшей в себя средних и крупных торговцев и контролировавшей каналы распространения, похищая ближайших родственников. Эта практика широко практиковалась в наркокартелях Мексики, Бразилии и Колумбии. До нас доходили разные слухи: Черная церковь, Черный дом, Самеди… И все же эта организация — призрак, ее попросту не существовало. Наверное, во всех странах и во всех полицейских участках имеется своя легенда, с помощью которой объясняют таинственные случаи. Так случилось и здесь. Тупик. По крайней мере, так мы думали до тех пор, пока один агент ФБР не помог нам пересмотреть подход к расследованию, и мы пришли к выводу, что дело имеет отношение не столько к Джерому, сколько к самой Медоре. Вы были правы, — признался Булл, глядя на Амайю. — Мы с Дюпри знали друг друга раньше, намного раньше. — Вы знакомы уже десять лет, — сказала она. Он кивнул. — Дюпри и Карлино были агентами, назначенными ФБР для расследования дела Медоры Лиретт. Джонсон покачал головой. — Я не знаю агента Карлино. — Агент Фрэнк Карлино, как и Джером Лиретт, умер десять лет назад во время расследования, которое чуть не стоило Дюпри жизни. Глава 47 Petit bon ange. Маленький добрый ангел Благотворительная больница, Новый Орлеан Дверь открылась, и перед ними появились два врача. — Такое впечатление, что к нам приехал самый настоящий цирк уродов, — признался один из них. Амайя не поняла шутки и смерила доктора испепеляющим взглядом. — Не обижайтесь, — сказал тот. — Вы привезли троих пациентов, и мы еще ни разу не сталкивались с таким количеством странностей, вместе взятых. — Как себя чувствует агент Дюпри? — спросил Джонсон, прежде чем Амайя успела что-либо возразить. — У меня для вас хорошие и плохие новости. На первый взгляд, у вашего друга острый инфаркт миокарда: симптомы инфаркта, боли как при инфаркте. Хорошая новость — это не инфаркт, а так называемый синдром разбитого сердца, кардиомиопатия такоцубо. Симптомы напоминают сердечный приступ: боль в груди, одышка. Считается, что он вызван повышением гормонов стресса, таких как адреналин… Сердечная мышца теряет силу и ослабевает до такой степени, что левый желудочек приобретает коническую форму, отсюда и название: такоцубо — это пузатый кувшин с узким горлышком, с помощью которого в Японии ловят осьминогов. Оказавшись внутри сосуда, животное не может выбраться на волю через узкое горлышко. Сердце вашего друга тоже превратилось в такой кувшин. Потрясенный Джонсон посмотрел на Амайю. — Кувшин… — эхом повторил он. — Осмотрев его, — заговорил другой врач, — мы увидели пять шрамов от старой травмы, напоминающих следы колото-режущего ранения, при этом УЗИ не показывает внутренних повреждений. Может, вы знаете, что с ним случилось? Амайя посмотрела на Джонсона, который отрицательно покачал головой. — Не знаю, но в последние дни он жаловался на боль в старом шраме. — Это правда, — подтвердила Амайя, вспомнив эпизод с проповедником перед стриптиз-клубом на Бурбон-стрит. Она покосилась на Булла, который чуть заметно откинулся назад, опустив голову. — Мы обратили внимание, — продолжал доктор, — на сходство отметин на теле вашего друга с отметинами у старика, который приехал с вами. Пять ран, вызванных сильным давлением. Углы острые, похожие на кончики морской звезды. Его подстрелили из электрошокера или что-то в этом роде? Они не ответили. — Вы пытались реанимировать старика? — Сначала мы думали, что его застрелили… но, увидев странные следы на груди, решили не трогать, — пояснил Джонсон. Доктор растерянно посмотрел на коллегу. — Я думал, вы сделали что-то для его реанимации, это могло бы как-то объяснить его рассказ. Старик утверждает, что ему хотели вырвать сердце. Давление на грудь во время приступа было очень сильное, и он мог испытывать подобное чувство, когда вы пытались ему помочь… Нечто подобное я видел только однажды — когда осматривал ранения, полученные в результате выстрела в бронежилет. Однако вряд ли это имеет отношение к тому, что произошло сегодня с мистером Дюпри. — Вы будете его оперировать? — спросил Джонсон. — Нет, при медикаментозном лечении сердце само по себе возвращается к своей первоначальной форме. Но на это понадобится несколько дней, а то и недель. Дополнительные сложности связаны с ураганом. Сейчас больной находится под наблюдением; мы дали ему аспирин и диуретики, но он должен получать бета-блокаторы и АПФ. В больничной аптеке нужные лекарства закончились. При нормальных обстоятельствах мы обратились бы в любую другую больницу в городе. Я послал бы «скорую», и лекарства были бы здесь меньше чем через двадцать минут. Но сейчас отправить кого-то в другую больницу очень сложно, к тому же мы знаем, что и там не хватает лекарств. — Тогда что вы собираетесь делать? — Все, что в наших силах: наблюдение, полный покой, паллиативные средства от боли и прочее, пока все не уладится. Его сердцу требуются огромные усилия, чтобы качать кровь, а тут еще и сильная боль… Но вы можете помочь нам. — Он сделал паузу, глядя на них. — Когда мы сообщили вашему другу о его состоянии и нехватке лекарств, мистер Дюпри заявил, что желает покинуть больницу, и потребовал добровольную выписку. — А это для него не опасно? — Джонсон нахмурился. — Очень опасно, хотя восстановление обычно проходит без проблем. Если не лечиться и не прилагать усилий, состояние может осложниться, и это приведет к разрыву левого желудочка. Если такое произойдет, он мгновенно умрет. — В таком случае не позволяйте ему покидать больницу, — сказал Булл. Доктор пожал плечами. — Если б обстоятельства складывались иначе, я попросил бы вас убедить его, но вы видите, что творится, — сказал он, оглядываясь. — Не хватает кроватей, носилок… Кардиомиопатия такоцубо — очень любопытная для врача патология, я хотел бы пронаблюдать его эволюцию, но обстоятельства критические. Нам пришлось отказаться от кондиционера, чтобы генератор поддерживал жизнеобеспечение, закончилось дизельное топливо. Поговаривают об эвакуации больницы. Я не буду держать здесь никого, кто желает уйти по своей воле. Постарайтесь убедить его. — Мы можем его увидеть? — Сейчас ему дают лекарства, зайдите чуть позже. И нам нужно ваше сотрудничество еще по одному делу. Неврологи и психиатры, которые наблюдают женщину, приехавшую вместе с вами, хотят задать несколько вопросов. Они буквально в шоке. Цирк уродов, — сказал он, примирительно глядя на Амайю. Но лицо ее не смягчилось. — Я остаюсь, — сказал Джонсон, жестом указывая на дверь за спиной, — а то мало ли что… — Я пойду, — решительно сказал Булл, направляясь вслед за врачами. — И я, — сказала Амайя. — И я, — добавил Шарбу, бросив на нее выразительный взгляд. * * * — Где вы нашли эту женщину? — спросил один из врачей при их появлении. Амайя изучала его лицо: оно выражало неподдельный интерес, но также и нездоровое возбуждение, вызванное количеством необычных явлений, с которыми он столкнулся в последние дни: ураган, разразившаяся в городе катастрофа, азартная охота на хищника по имени Композитор, чудовищность его преступления. Ее начинало утомлять это любопытство, вызванное явлением, которое другой врач назвал «цирком уродов». Доктор словно ждал новых экстравагантностей и явно считал их ответственными за то, что ему довелось лицезреть. Она нетерпеливо посмотрела в разбитое окно. Четвертый этаж спасал от воды, но не от сильной жары: некоторые окна разбил ураган, но остальные были закрыты, как и входные двери. «Возможно, — подумала Амайя, — это необходимо для безопасности пациентов с психическими расстройствами». Молчание пора было прервать, а лица ее коллег, должно быть, не выражали должной уверенности, поэтому доктор опустил взгляд, будто о чем-то задумавшись, и продолжил: — Я доктор Стоун, — представился он, — заведующий отделением неврологии. Доктор Маттеу — заведующий отделением психиатрии. — Он сделал шаг вперед и протянул руку, указывая на коллегу. — Как чувствует себя пациентка? — спросил Булл. Врачи переглянулись. — Неплохо, учитывая обстоятельства. У нее очень тяжелый открытый перелом. К сожалению, наши операционные располагаются на первом этаже, который, как вы знаете, затоплен. Когда вода начала подниматься, все оборудование переместили на второй и третий этажи, но для операции там нет ни условий, ни подходящих помещений. Сейчас мы оперируем только в случае вопросов жизни и смерти. — Доктора снова переглянулись, прежде чем продолжить. — Итак, это вы привезли ее к нам. В отделении «Скорой помощи» упоминали о похищении. Мы также предполагаем, что ее удерживали насильно… Амайя и Шарбу переглянулись, Булл устремил взгляд в пол. — Вы, наверное, уже заметили, — продолжал доктор, — что, несмотря на тяжесть перелома, она не просто не жалуется: она не издает ни звука. Сначала мы думали, что это шок — некоторые пациенты так реагируют, увидев тяжесть своих травм. Но все гораздо серьезнее: у нее полная анальгезия. Отсутствие физических или нейронных признаков ощущения боли. Мы считаем, что это врожденное, может быть, даже наследственное состояние. Хорошо бы знать ее фамилию, чтобы найти родственников в реестре… Полная неспособность чувствовать боль даже при самых серьезных травмах — это редкое заболевание, им страдает один из миллиона. Булл кивнул. Амайя и Шарбу смотрели в пол, не выражая удивления. Врачи снова переглянулись. — Мы вернули сломанные кости в нужное положение, сейчас нога обездвижена шиной. Также мы дали ей антибиотики и наложили повязку; больше ничего нельзя сделать, пока у нас не появится операционная. Но это далеко не самая интересная особенность нашей пациентки, — сказал доктор, указывая на окно у себя за спиной. Все сделали несколько шагов к окну, отделявшему помещение, где они беседовали, от палаты с мягкими стенами; свет, проникающий сквозь стекло, не мог осветить ее целиком. В центре виднелись пустые носилки. Женщина, склонив голову, стояла в углу; лицо ее наполовину скрывала спутанная грива пыльных волос. Амайя заметила, что балахон из мешковины заменили на голубую больничную рубашку в белый цветочек, и это делало ее вид еще более нелепым.