— Мы всеми силами старались ее уложить, подумывали даже, не пристегнуть ли ремнями. Они были необходимы, пока хирурги разбирались с ее ногой, но потом мы решили ее отпустить; не хотелось давать ей наркотики, это сильно затрудняло бы общение. Она стоит в этом углу с тех пор, как мы ее отпустили. Она как будто под гипнозом, ее состояние очень напоминает лунатизм, но на простейшие вопросы она отвечает. — Я надеялся, — взял слово другой врач, — что вы сможете как-то помочь, что-нибудь о ней расскажете: где она находилась, в каких условиях, как вы ее нашли… Нам сказали, что было похищение. Как долго, по вашим оценкам, ее держали в плену? Ее когда-либо лечили? Булл сглотнул. — Сложно сказать… — Она сказала, что ее зовут Медора, но не знает или не помнит свою фамилию. Эта женщина — исключительный случай. Я двадцать лет занимаюсь психиатрией, получил докторскую степень по синдрому Котара, однако о таком только в книгах читал. — Вы хотите сказать, что это болезнь? — заинтересованно спросил Шарбу. — А вы как думали? — Врач улыбнулся. — Неужто решили, что это зомби? — Она говорит… — попытался объяснить Шарбу. — Да, я знаю. Она говорит, что мертва, и полагаю, это может весьма озадачить; я, если что, тоже из Луизианы. Однако перед нами классический синдром Котара, известный как бред отрицания. Страдающие им пациенты считают, что они мертвы. Она говорила вам что-нибудь еще? — Простите, а при чем тут Луизиана? — уточнила Амайя. — Трудно выкинуть фольклор из головы. Я уже говорил, что защитил докторскую диссертацию по синдрому Котара; я назвал ее «Бред отрицания и ходячие мертвецы». — Вы считаете, что синдром Котара объясняет такое явление, как зомби? — поинтересовался Шарбу, недоуменно глядя на Булла. — Первый задокументированный случай был диагностирован французским неврологом Котаром в тысяча восемьсот восьмидесятом году. Его пациент, тоже женщина, утверждала, что она мертва, считала, что сердце ее остановилось, а органы разлагаются. Иногда такие больные считают, что их не существует, что они духи, что-то вроде привидений. В острых случаях испытывают обонятельные галлюцинации, чувствуют запах разложения, видят червей, пожирающих их плоть. Убежденность в собственной смерти иногда приводит к тому, что они отказываются от пищи, пока не умрут от голода. — Значит, это психическое заболевание… — сказала Амайя. — Да, или неврологическое, оба аспекта задокументированы. Очень жестокая и страшная болезнь — как для тех, кто ею страдает, так и для тех, кто ее видит. — Что могло ее вызвать? Она тоже наследственная? — спросила Амайя. — Нет, это приобретенное заболевание. Я надеялся, что вы поможете нам установить причины. Расскажите все, что знаете, — где и как она была найдена, ее семейную историю, перенесенные инфекции… Мы должны знать, есть ли в ее семье случаи психических заболеваний, быть может наследственных или же каких-то других. — Других — это каких? — уточнила Амайя. — Это может быть отравление. Известно, что в некоторых случаях бред возникает в результате воздействия токсичных веществ. — А как попадают эти вещества в организм, нарочно или случайно? — спросил Булл. — Вы имеете в виду, могли ли ее специально зомбировать? — заинтересовался невролог. — Я ведь тоже из Луизианы, — Булл пожал плечами. — Мы не смогли взять у нее кровь для анализов — кровопотеря слишком велика, а кровь для переливания у нас закончилась, да и в лаборатории сейчас нельзя сделать даже самые элементарные анализы. Возможно, ее держали на наркотиках, но индуцированное зомбирование недостаточно изучено, чтобы можно было утверждать что-то конкретное. — Но исключить его тоже нельзя, верно? — Существует много зарегистрированных случаев, — вступил в разговор психиатр. — Но, к сожалению, все они ненаучны. Неврологические причины — не единственное объяснение; нельзя исключать влияние некоторых токсичных веществ, изменяющих поведение, хотя, конечно, не до такой степени… С медицинской точки зрения мы должны исключить эту возможность. Хотя… — Хотя? — У нее серьезные абразивные повреждения глаз, она почти ослепла. Ее должен осмотреть офтальмолог. И есть следы давних химических ожогов. Осмелюсь предположить, что в какой-то момент она была наркозависимой или проходила длительное медикаментозное лечение. У нее есть следы от инъекций, трофические язвы и остатки пролежней. Булл снова сглотнул. — Вы упомянули, что смогли поговорить с ней, — заметил он. — Что она сказала? — При нормальных обстоятельствах я бы вам этого не показал, но вы — полицейские, а у меня сложилось впечатление, что эта женщина могла стать жертвой преступления. Думаю, вы должны это увидеть. Доктор привел в действие ручной механизм, поднял ставню, затемнявшую комнату за стеклом, и одновременно направил на пациентку фонарик. Белые цветочки на ночной рубашке ярко выделялись в луче света, но женщина никак не отреагировала на него. Врач подошел к решетке оконного проема, соединяющего комнаты, и сдвинул закрывавший его экран. Прежде чем продолжить, он пояснил: — Мы убедились, что она лучше реагирует на голос, чем на присутствие человека. Это радионяня вроде той, что используют для наблюдения за детьми. К счастью, она работает от батарей, — сказал он и нажал клавишу. — Медора! Эхо его голоса в маленькой запертой комнате отразилось от разделявшего их стекла. Фигура в углу не подавала признаков, что что-то слышала. Она стояла неподвижно. — Медора… Никакой реакции. Доктор закрыл дверцу и объяснил: — Общий симптом для бредового состояния — отказ от личности. Известны случаи, когда были повреждены области мозга, участвующие в распознавании лиц. Ее зрение, помимо физических травм, могло пострадать настолько, что не позволяет ей распознавать лица по памяти и воспринимать людей как таковых. Сказав это, невролог снова открыл узкое окно. — Как ты себя чувствуешь? В первый момент всем показалось, что они слышат свистящий звук всасываемого воздуха, затем послышалось уже знакомое бульканье, словно в водопроводной трубе. Амайя почувствовала, как поднимаются волосы у нее на затылке. Среди волос появился пересохший, покрытый язвами рот. Воздух чуть слышно вылетал из неподвижных губ. — Я меооортвая. — Голос мог быть как мужским, так и женским, но, несомненно, принадлежал очень старому человеку. — Ты знаешь, где ты? — Я меооортвая, — прошептала женщина. — Знаешь, что с тобой случилось? — Мертвая. — Голос Медоры вызывал нездоровое, тревожное чувство. — Где ты была раньше? Женщина чуть пошатнулась, переместив вес с одной ноги на другую. Казалось, она вот-вот рухнет, однако все же сумела устоять на ногах. — …в могиииле. — Спросите ее, где она находилась перед смертью, — предложил Булл. — Где ты была до могилы? — спросил психиатр. Молчание. И вдруг легкий всхлип, словно женщина собиралась заплакать. — Я умирала. — Что случилось потом? — Могииила. — А потом? — Самеди. — Она умолкла, словно задохнулась. — Что? Вы что-нибудь поняли? — обернулся доктор. Булл шагнул вперед и встал рядом с ним. — Разрешите? Доктор покосился на него в нерешительности. Булл посмотрел на невролога, стоявшего рядом. Тот кивнул. — Медора Лиретт. — У Булла был низкий, вкрадчивый голос. Женщина не шевельнулась, однако Амайе показалось, что она чуть склонила голову, словно прислушиваясь. — Медора Лиретт. Что сделал с тобой Самеди? — Самедииии… убил меня… и достал из могииилы. Булл вздохнул. — Кто такой Самеди? Неожиданно женщина выскочила из угла, где пряталась все это время, пересекла палату и врезалась в окно. Лицо впечаталось в стекло, тонкая кожа на покрытых герпесом губах лопнула, и на ней выступили темные капли. Все инстинктивно подались назад. Амайя подумала об обонятельных галлюцинациях. Ей показалась, что она явственно различает запах картофелины, только что вытащенной из земли.