— Что она одержима, — слабым голосом закончил Дюпри ее мысль. — Когда вы говорите «одержимость», вы имеете в виду безумие, сумасшествие? Агент кивнул. — Да, именно это с ними и делают. — С кем? — уточнила Амайя. — С теми, кого забирают. — Я говорила с врачами; они утверждают, что у этой женщины психическое заболевание. — Несомненно, — согласился Дюпри. — Но вы полагаете, что его кто-то спровоцировал, — сказала Амайя. — На заре психиатрии люди, страдающие психическими расстройствами, считались одержимыми. — Да. И в ее случае именно так и есть. — Его голос перешел на шепот. — Почему вы так уверены? — спросила Амайя, не обращая внимания на то, что Дюпри выглядит все более усталым. — Потому что мы видим такое не в первый раз, — ответил тот, имея в виду, очевидно, себя и Булла. — Врачи указывают на две возможные причины заболевания: психическую и неврологическую… — настаивала Амайя. — Это может быть психическим заболеванием, а может быть и воздействием токсического вещества. — Да, врачи упоминали об этом, но мы точно говорим об одном и том же? — спросила она. — Я не знаю, о чем вы говорите, — ответил Дюпри слабеющим голосом. — Я говорю о том, что видела: подчинение воли, снижение жизненных функций, убежденность в собственной смерти, замещение сознания… — Черт возьми, да это самое настоящее зомбирование! — ошеломленно воскликнул Шарбу. — Можно и так назвать, — согласился Дюпри, который с каждым словом выглядел все бледнее. Амайя подошла поближе к кровати и склонилась над ним. Она заметила у него в руке мешочек из серой шкуры, которая показалась ей козьей. Дюпри спрятал его под простыней. — Я не собираюсь использовать это слово, — заявила Амайя. — Не обязательно рождаться в окрестностях Миссисипи, чтобы знать о подчинении воли; и я не имею в виду загадочный вирус, который передается по воздуху, воскрешая мертвых. Думаю, перед нами куда более жестокое и реальное явление: подчинение воли с помощью наркотиков. ГОМК[17], скополамин[18], флакка[19], или же обыкновенный дурман, трава дьявола. В последние годы европейские полицейские разоблачали сети, занимавшиеся торговлей людьми. Эти дельцы держали женщин в полубессознательном состоянии, их воля была полностью отключена. Некоторые женщины понимали, что с ними происходит, что они в плену, и впоследствии описывали свое состояние как полусон или скорее кошмар, от которого не могли проснуться. Большинство из них были потрясены, узнав о том, что в этом кошмаре они находились годы; они почти ничего не помнили. Несколько месяцев назад я поймала коллекционера, который накачивал женщин лекарством под названием рогипнол. Подчинение было абсолютным; при этом он умел создавать иллюзию того, что женщины, его пленницы, находятся с ним добровольно. Скополамин известен как наркотик изнасилования, с его помощью людей вынуждали снять все деньги со счетов или отдать ключи и удостоверения личности… — Я не буду спорить с вами, — сказал Джейсон Булл. — Но надо родиться на берегах Миссисипи, чтобы признать, что в состоянии Медоры Лиретт, скорее всего, виновен poudre de mort, порошок смерти. Тетродотоксин, если вы предпочитаете научный термин. Женщины, освобожденные из сетей работорговцев, вновь обретают сознание и волю, если им перестают давать наркотики. С Медорой Лиретт так не выйдет, потому что она знает, чего ей не хватает. — Того, что у нее забрал Самеди? — уточнил Шарбу. — Le petit bon ange. Маленького доброго ангела, который в ней жил. Души. — Мне кажется, мы слишком удалились от темы, — все еще раздраженно сказал Шарбу. — Я, конечно, не блестящий агент ФБР, — он покосился на напарника, — но, по моему скромному мнению, все это притянуто за уши. Невозможно определить почерк преступника только по тому, что Медора исчезла во время урагана, тем более ожидать, что через десять лет все повторится. Дюпри болезненно поморщился и откинулся назад; лицо его еще сильнее покрылось потом. — Вам пора отдохнуть, — встревоженно заметил Джонсон. Дюпри поднял руку, прося дать ему время прийти в себя. Булл подошел к его носилкам и вздохнул. — Расскажите ему, пожалуйста, — попросил он Дюпри. Тот уставился в пустоту и заговорил: — В шестьдесят пятом году на Луизиану обрушился ураган «Бетси». Дамбы прорвало, город затопило, люди захлебывались на чердаках своих домов, вот почему я запомнил призыв мэра Вика держать на чердаке топор. Мне было четыре года. В ночь, когда все это произошло, Нана, двоюродная сестра моего отца, присматривала за семерыми детьми, а также собственной дочерью: четырьмя девочками, живущими по соседству, моей кузиной, моей сестрой и мной. Ураган застал моих родителей в Гранд-Айле, и они не могли оттуда выбраться. Папы и мамы девочек работали в Батон-Руже или на побережье, и Нана устроила у себя дома что-то вроде детского сада, куда забирала детей, живших по соседству. Всю ночь мы провели без сна у нее на чердаке, где было окно. Рано утром в дом ворвались какие-то люди, избили нас с Наной и забрали девочек. В течение нескольких месяцев о них писали все газеты. «Шесть девочек из Треме», так их называли. Вначале говорили о похищении, но ничего не нашли, ни единого следа. Через два года девочек занесли в официальный список пропавших без вести во время урагана «Бетси». Все затаили дыхание, глядя друг на друга и не зная, что сказать. — Но я был свидетелем, — продолжал Дюпри. — Я был ребенком, но точно знаю, что унес их не ураган: я собственными глазами видел, кто это сделал. — Самеди… — Джонсон покачал головой. Дюпри не ответил. — Какого возраста были люди, которые ворвались в дом? — спросил Джонсон. — Я понял, на что вы намекаете, — вмешался Булл. — Прошло сорок лет. Медору Лиретт забрали через тридцать лет после похищения в доме агента Дюпри. Да, мы получили приказ закрыть дело и выполнили его, но не забросили расследование полностью. Мы подозреваем, что Самеди действовал с тех пор много раз. Двадцатого сентября тысяча девятьсот девяносто шестого года, через год после исчезновения Медоры Лиретт, пятнадцатилетняя Андреа Лопес исчезла из трейлерного парка недалеко от Гретны. Ее мать, наркоманка, заявила, что девочку унесла сама смерть. Одиннадцатого января девяносто девятого года в округе Акадия некий мужчина был арестован по обвинению в причастности к исчезновению двух своих дочерей четырнадцати и шестнадцати лет. Мужик был сомнительным типом; судя по всему, он предлагал своих дочерей приятелям за деньги. Сам он настаивал на том, что девочек забрал демон, который ворвался в его дом посреди ночи во время урагана в сопровождении вооруженных чертей. Мать Саманты Оливер в Эстервуде заявила об исчезновении дочери во время сильного урагана. Сначала все думали, что девочка сбежала сама, но пожилая соседка, жившая напротив, заявила, что ее забрали мертвецы, которых привел барон Самеди. — Хорошо, допустим, некий тип, который похищает девочек, действительно существует, но зачем ему при этом рядиться в пугало? — спросил Шарбу. — Чтобы водить нас за нос, — ответил Джонсон. — Я два года расследовал дела о сектах и ритуальных преступлениях. В результате заработал неплохие очки, благодаря которым агент Дюпри и взял меня в свою команду. За это время я узнал, что в восьмидесяти процентах преступлений, где фигурирует мистический, магический или сатанинский аспект, преступник всего лишь старается сбить всех с толку. И ему это удается: пресса сходит с ума от подобных явлений, полицейские хотят поскорее закрыть дело и перевернуть страницу, а показания свидетелей не заслуживают доверия. Только два из десяти случаев — на самом деле ритуальные преступления. Булл кивнул. — Вряд ли Самеди — человек; скорее всего, это организация типа секты, во главе которой стоит лидер, бокор[20], выдающий себя за Самеди, чтобы запугивать и влиять на других. Такое случалось. Президент Гаити Франсуа Дювалье иногда одевался как барон Самеди, появлялся в таком виде на балконе своего дворца или выходил за пределы резиденции, чтобы напугать граждан, поверивших, что их президент — сам Самеди. Он пугал их и одновременно заверял, что они могут рассчитывать на его покровительство. Сложно доверять свидетелю, каким бы надежным он ни был, если тот утверждает, что девочек похитили парни в капюшонах, нежить и мертвый барон. Все эти случаи до того абсурдны и иррациональны, что не привлекали внимания полиции. Если б мы специально не занимались исчезновениями девушек во время ураганов, то вряд ли обратили бы ни них внимание. — Виктимологический профиль Скотта Шеррингтона, — сказала Амайя, и Дюпри удовлетворенно кивнул. — Вероятно, в деле замешан поставщик, и маска придает ему пугающий ореол. — Поставщик? — уточнил Шарбу. — Именно, — кивнув, Амайя задумчиво посмотрела на Дюпри. — Человек или даже организация, которая занимается поставкой жертв психопатам, педофилам или коллекционерам, готовым выложить за них целое состояние. Они выбирают жертв, принадлежащих к группе риска, — например, молодых девушек, которые и сами по себе могли убежать из дома. Но теперь Медора Лиретт вернулась, и она знает, где находится Самеди. — Поэтому вы должны вытащить меня отсюда, — потребовал Дюпри. — И куда вы пойдете? — возразил Джонсон. — Вам же объяснили, в каком вы состоянии; двигаться вам сейчас точно нельзя. — А еще мне объяснили, что у них нет лекарств. Все, что они предлагают, — место в этой палате. Вылечить меня они не смогут. Вы должны вытащить меня отсюда. Джонсон посмотрел на Дюпри в отчаянии, схватил его за руку и сжал. — Ради всего святого, зачем? Со вчерашнего дня ситуация только ухудшилась: ночью вода продолжила подниматься, восемьдесят процентов города затоплено. В больницах не осталось лекарств. Из соседних штатов прибывает Национальная гвардия, но их слишком мало. Люди штурмуют супермаркеты, чтобы раздобыть сухую одежду, воду и еду для детей. Рассказывают о сумасшедших, которые в них стреляют. Кругом царит анархия. В городе хаос, а вы просите меня вытащить вас отсюда? Дюпри жестом велел ему наклониться и сказал: — Если я останусь здесь, то умру. Мне нужен трайтер. Вы должны вывезти меня на болота. Джонсон выпрямился, удивленно глядя на него, затем повернулся к остальным и спросил: — О чем он говорит? — Трайтер — это каджунский целитель, колдун, — пояснил Булл. Джонсон растерянно повернулся к Дюпри. — Господи… — пробормотал он. Дюпри кивнул. — Мы уходим, — сказал он шепотом. — И забираем с собой Медору. — Прежде чем Джонсон успел возразить, добавил: — Она нужна нам, к тому же здесь ее не вылечат. — Мы идем за ним, верно? — спросила Амайя, глядя на Дюпри. Тот не ответил. — По вашему мнению, Медора знает, где девочки, и может отвести нас в это место? Дюпри набрал в легкие побольше воздуха и, покосившись на Амайю, с усилием заговорил: — Десять лет назад интуиция привела нас в лагерь на болотах, где мы нашли прямую улику — заколку для волос Медоры, которую сразу же опознала ее мать. Затем след привел нас к большому поместью. Это была старая плантация, заброшенная много лет назад. Добравшись дотуда, мы обнаружили, что плантацию огородили, провели по ограде электричество и увешали камерами слежения. Мы не смогли оформить ордер на обыск, потому что в тот день исчез Джером Лиретт, а агент Карлино… — Он отвел взгляд, не закончив фразы. Булл продолжил: — Все это время мы собирали информацию и знаем, что поместье принадлежит корпорации, базирующейся в Голландии. В регистрах указано, что его переименовали и теперь оно называется «Янссен Хюйс», но его первоначальное название было «Ле Гран Байу плантасьон», хотя каджуны называли его просто «Ле Гран». — Это были слова Медоры, когда ты спросил ее о Самеди, — неохотно признался Шарбу. — Вы считаете, что они и через десять лет все еще возят туда девушек? — спросила Амайя. — Почему нет? Как я уже сказал, ордер так и не был получен, и эти сведения не указаны ни в одном из протоколов. Никто не в курсе того, что это место вызвало чьи-то подозрения, — ответил Булл. Шарбу посмотрел ему в глаза.