— Он спит? — спросил Булл, хотя прозвучало это не как вопрос, а как утверждение. — Нет, — ответил трайтер. И, не дав больше никаких объяснений, посмотрел на рыбаков, жестом велев им привести Медору. * * * В отличие от трайтера, никто из присутствующих не выразил сострадания, когда они откинули простыню, прикрывавшую Медору. Запах старой могилы растекся по воздуху, заставляя большинство зажать рот и нос руками или вытянутыми воротниками футболок. Кто-то вскрикнул от омерзения и страха. Одни крестились, другие целовали амулеты и ладанки, в зависимости от своих верований. А стоящая посреди комнаты Медора, казалось, не воспринимала никакой другой реальности, кроме света. Когда трайтер снял с нее простыню, она опустила голову, пряча глаза от света полудюжины лампочек, которые свисали с потолка и мигали, грозя перегореть при скачке напряжения, вырабатываемого генератором. Колтуны упали на ее лицо, приоткрыв череп, обтянутый заскорузлой кожей. — Кто это с тобой сделал? — мягко спросил трайтер. Вместо ответа женщина издала чуть слышное шипение, похожее на звук текущей по трубам воды. Трайтер поднял руки и положил их на тощие плечи женщины, чьи кости выпирали сквозь больничную рубашку в мелкий цветочек. Почувствовав прикосновение, Медора вздохнула и отступила на два шага, вызывая ужас у тех, кто находился с противоположной стороны комнаты. Трайтер снова подошел к ней и, не касаясь, склонил голову и начал читать молитву, шевеля одними губами. Женщина принялась раскачиваться взад и вперед; казалось, по ее телу прокатывались мягкие волны — сначала по щиколоткам, затем по коленям, бедрам, плечам и шее. — Ссссш, ссссш, ссссш, — тихонько шипела она. Амайя завороженно смотрела на это зрелище. Она и представить себе не могла, что это измученное, высохшее и безжизненное тело может подавать столь очевидные признаки нормальной жизни. — Ссссш, ссссш, ссссш, — продолжала чуть слышно шипеть женщина. В издаваемых ею звуках было что-то гипнотическое; в них слышались притягательные и одновременно пугающие нотки, словно она предупреждала об опасности. Она чуть заметно покачивалась вперед и назад, издавая эти странные звуки. Ее руки висели по бокам, как сухие мертвые ветви, голова теперь тоже чуть заметно покачивалась то в одну сторону, то в другую; лицо по-прежнему покрывали спутанные колтуны. — Ссссш, ссссш, ссссш, — шипела Медора. — Змея, — пробормотала женщина, которая до этого говорила с Амайей. Да, она шипела и покачивалась, как рептилия, как змея, а не какое-либо другое существо. Внезапно Амайя явственно различила предупреждающий сигнал: женщина зашипела чуть громче, вызывая у нее тревогу и ощущение того, что освещенная хижина посреди леса на самом деле не что иное, как ворота в ад. Амайя почувствовала это с такой силой, что у нее возникло желание броситься к трайтеру и предупредить его. Женщина рядом удержала ее, положив сильную руку на запястье. Трайтер сделал шаг к Медоре и, не прекращая бормотать молитву, обхватил ее руками, как маленькую девочку, так что ее голова оказалась у него на груди. Он не удерживал ее, не стискивал, а обнимал нежно, как ребенка. В жесте трайтера было заметно искреннее желание ее защитить, бескорыстная любовь. Медора рухнула в его объятия, словно вся сила, державшая ее изнутри, разом покинула ее. Руки бессильно упали вдоль тела, колени подогнулись, ноги обмякли, а голова откинулась назад, и все увидели у нее на лице безжалостную печать смерти. Трайтер удержал ее, чтобы она не упала, и осторожно уложил на пол, жестом приказав укрыть простыней. Джонсон, Амайя и новоорлеанцы подошли ближе. — С вашим другом все будет в порядке, — сказал трайтер, указывая на неподвижно лежавшего Дюпри. — Но ее я вылечить не могу. Амайя ошеломленно посмотрела на трайтера. Что же она в таком случае только что видела? Трайтер ответил, словно услышав ее вопрос: — Кардиомиопатию такоцубо еще называют синдромом разбитого сердца; именно это и случилось с вашим другом. Его сердце сжимали тиски страха и неуверенности, связанных с предательством. А женщину я вылечить не могу, потому что ее недуг прячется не в ней. Булл и Джонсон кивнули, словно все поняли. — Что это значит? — Шарбу нахмурился. — Он не может вылечить то, чего у нее нет, — сказала Амайя. — Это petit bon ange, душа, которую, по ее словам, забрал Самеди. — Неужели такое возможно? — спросил Шарбу, обращаясь к трайтеру. Амайя поняла, что каким-то образом он тоже признавал его авторитет. До этого Билл реагировал исключительно скептически, но за последние минуты отношение его явно переменилось. — Она так считает, и этого достаточно, — отозвался трайтер. — Возможно, он не забирал ее душу, но она у него в плену. Пока что она его рабыня, а место, которое занимал petit bon ange, стало вместилищем других посетителей. Как дом, покинутый хозяином, куда может войти любой. — Но вы явно что-то сделали, — возразила Амайя, глядя на спящую на полу женщину. — Медора даже выглядит чуть получше, — заметила она, и все улыбнулись. — Это временное облегчение. Волк еще вернется… Амайя посмотрела на него, потрясенная его словами. Она заметила, что трайтер наблюдает за ней с интересом. Казалось, Саласар чем-то его заинтриговала. — Врачи сказали, что она страдает синдромом Котара, — добавила Амайя. — Очень может быть, — трайтер кивнул. — Значит, вы тоже считаете, что у нее психическое заболевание? — спросил Шарбу, надеясь, что рациональный ответ развеет его беспокойство. — Конечно, вот только заболела она не сама: болезнь навели, вызвали. Можно сказать, ее заразили. — Я всегда… ну, вы меня понимаете. Я из Нового Орлеана и слышал о вуду, о зомби, о проклятиях и куклах, которые вызывают болезнь… Но я всегда был уверен, что такое бывает только в кино… Я не думал… и, конечно, никогда в это не верил. — В том-то и дело. Очень важно, верите вы или нет. Бокор, который такое с ней сотворил, — темный жрец; он призывает духов и с их помощью вершит зло и добивается власти. Все эти сказки про вуду не так уж далеки от правды. Это религия духов. Само слово «вуду» означает «говорящий дух». А когда вы разговариваете с духами, вы можете выбрать добрых духов или злых. Медора страдает психическим расстройством, которое заставляет ее действовать и чувствовать себя так, будто она мертва. Не могу представить себе большего страдания. Но если не исцелить ее душу, не исцелится и мозг. Медора больна, потому что она верит. Церемония зомбирования заключается в том, что бокору удается убедить жертву, что она мертва, что у нее отняли душу и только бокор вернет ее к жизни. С этого момента жертва принадлежит ему. — Дюпри сказал, что вы поможете Медоре, — настаивала Амайя. — Я могу помочь вам, если хотите, — сказал он, указывая на ее живот. — Но могущество трайтеров не безгранично, и вам не мешало бы принять антибиотик. Спросите у Аннабель, — трайтер кивнул на рыбачку, которая говорила с Амайей. — В здешних водах полно бактерий, и женщины, живущие на болотах, часто страдают циститом. Слабость, охватившая поясницу Амайи, распространилась по всему позвоночнику, уколы делались более болезненными и требовали немедленного мочеиспускания, что служило первейшим признаком инфекции в мочевом пузыре. Преодолевая дурноту, она стиснула зубы. — Но если вы не поможете ей, она не сможет помочь нам. Надо расспросить ее, наладить с ней какой-то контакт — жизнь двух маленьких девочек зависит от того, сможет ли она показать нам дорогу… — Вряд ли она скажет больше того, что сказала. — Она ничего не сказала, — пробормотал Шарбу. Трайтер улыбнулся. — Возможно, вы просто не понимаете ее язык, но уверяю вас: тот, кто внутри нее, — он указал на тело Медоры, — разговаривает. Глава 53 Стелла Такер Флорида Намыливая руки, агент Стелла Такер любовалась своим отражением в зеркале. Вовремя она постриглась. Короткая стрижка позволяет всегда выглядеть ухоженной, как на обложке журнала. Кожа тоже смотрелась неплохо, хотя напряжение последних часов сказалось в виде темных следов под глазами. Она улыбнулась, лицо ее смягчилось и просияло. Костюм был в порядке, хотя, если б у нее имелась возможность, рубашку она сменила бы. Вытирая руки бумажным полотенцем, Такер решила, что пусть все остается как есть; слишком поздно возвращаться в отель, нельзя заставлять сенатора ждать. Звонок шефа Уилсона из Квантико отнял у нее драгоценное время, зато было приятно услышать, как тот поздравляет ее с успехом и признает ее достижения, притом что Такер знала: Уилсон и Вердон на дух ее не переносят. Ну и ладно, пусть думают что хотят. Раз уж Дюпри пропал без вести в Новом Орлеане, а его команда рассыпалась, Стелла Такер больше не станет работать по чужому приказу. После успешного опыта руководства собственным подразделением никто не посмеет отнять у нее это право. Пара звонких гудков указала на то, что пришла долгожданная эсэмэска от Эмерсона. Сенатор только что прибыл из Вашингтона. Он входит в здание. Его секретарь звонил час назад. Сенатор возвращался из срочной командировки и просил ее встретиться в VIP-зале больницы, где лежит Брэд Нельсон. Даже тут все складывалось идеально. Двадцать минут назад врачи сообщили, что Нельсон пришел в сознание; он все еще в шоке, интубирован, и допросить его они не могут, но врачи делают оптимистичные прогнозы. Каким-то чудом выстрел спецназовца не затронул ни одного жизненно важного органа. Доктор говорил о поврежденном позвонке, из-за чего Нельсон, скорее всего, больше не сможет ходить, а если и сможет, то с большим трудом, но Такер знала, что его труп пригасил бы сияние ее успеха. Ее присутствие на суде над серийным убийцей будет отличной рекламой. Она протянула правую руку к отражению в зеркале и поклонилась почтительно, но не раболепно. Да, настоящий профессионал. Бесстрастная и неуязвимая. Такер — агент, командовавший операцией, которая спасла семью сенатора США, но таков ее долг, ее работа. Остается избрать правильную модель поведения, нечто среднее между безукоризненным профессионализмом и скромностью истинного подвижника, которая поможет достойно принять заслуженную благодарность сенатора. Глава 54 Ночные тревоги Элисондо Хуан протянул руку и пошарил возле себя. Прикосновение к спящему телу рядом всегда успокаивало. Он так привык к нему, что нащупывал его во сне почти бессознательно: это гасило тревогу и помогало расслабиться. Но сейчас рука Хуана ощутила пустоту, тепло рядом с ним стремительно таяло. Он открыл глаза. Росария исчезла. В доме ее не было, он понял это в момент пробуждения. Тем не менее встал и обошел одну за другой все комнаты. Босые ноги шлепали по доскам, и холод поднимался от ступней к коленям. Хуан вернулся в спальню и уселся на край кровати, глядя на пустое место, которое должна была занимать его жена. Протянув руку к тумбочке, открыл ящик, отодвинул сложенные попарно носки, заполнявшие весь ящик, и извлек из-под них большой желтый конверт. Положил его рядом с собой на кровать и дрожащими пальцами погладил синие чернильные буквы, которыми кто-то написал имя его дочери. Обреченно вздохнул. С тех пор как Амайя поселилась у тетушки Энграси, Росария перестала вставать по ночам и заходить в спальню к девочкам. Из дома в ночные часы она не выходила уже двенадцать лет, со времени последней беременности. У него были годы бессонницы и чуткого наблюдения за ее сном. Хуан вспомнил, как впервые проснулся и понял, что жены нет рядом. Когда она не вернулась по истечении нескольких минут, которые человек обычно проводит в уборной, он испугался: мало ли что случилось — головокружение, обморок, угроза выкидыша, неизбежная при каждой беременности. Охваченный острой тревогой, обошел дом, затем накинул поверх пижамы пальто и отправился в пекарню, где убедился в том, что там ее тоже нет. Подождал, сидя в комнате, и, глядя на телефон, дал себе еще пятнадцать минут: когда они истекут, он позвонит в полицию. Внезапно в двери звякнул ключ. Хуан юркнул под одеяло и притворился спящим. Росария улеглась рядом; тело ее дышало уличным холодом. И только тогда он сделал вид, что проснулся. — Где ты была? Ты в порядке? — робко спросил дрожащим голосом. — Успокойся, все хорошо, — безмятежно ответила жена. — Не могла уснуть и встала, чтобы выпить стакан молока.