— Она не пришла, Росария, и не придет. И даю тебе слово: я переживу тебя, чтобы убедиться в том, что домой она вернется лишь в день твоих похорон. Гримаса ненависти исказила надменный рот, и на мгновение Энграси увидела лицо, которое будет у Росарии через несколько лет, когда безумие одержит над ней победу. Но пока это была всего лишь чистая злоба. Она могла бы поклясться, что Росария зарычала, как животное, прежде чем прошептать: — Не подсказывай, что мне делать. Один раз я уже выпотрошила ее сторожевую собаку. Энграси вцепилась в гроб, почувствовав, как у нее подгибаются колени. — Сволочь! — ответила она, дрожа от ярости и страха. — Я тебе не собака, и если ты приблизишься ко мне или к девочке, я убью тебя. Клянусь памятью брата, который забрал с собой всю свою доброту. Я — не он. У меня достаточно психических ресурсов, чтобы взять на свою совесть твою смерть. Я убью тебя, Росария, и это не лишит меня сна. Несмотря на то что тело ее дрожало, как травинка на ветру, и на ногах Энграси держалась лишь благодаря тому, что вцепилась в гроб, в ее словах прозвучало достаточно решимости и силы, чтобы в них можно было поверить. Улыбка стерлась с лица Росарии. Она чуть дернула руками и головой, словно в приступе нервного тика. Затем повернулась и толкнула двери. Тени, ожидавшие в полутьме снаружи, вновь поглотили ее. Дикий крик разорвал воздух. Потом наступила тишина. Легкий сквозняк, порыв прохладного ветра и пустота за закрытой дверью. Энграси выдохнула весь воздух из легких, сделала глубокий вдох, стараясь унять дрожь, и снова посмотрела на брата. — Хуан, не знаю, говорила ли я тебе когда-нибудь, но твоя жена — настоящая ведьма. Глава 76 Серебристые шарики Остин, штат Техас Суббота, 3 сентября 2005 года Мартин Ленкс, в последние годы Роберт Дэвис, остановил машину перед домом, где проживала его семья, как несколько дней назад Брэд Нельсон во Флориде. Как и в случае Нельсона, со стороны это выглядело так, будто человек изучает фасад дома. Но, в отличие от Нельсона, Ленкс ни в чем не сомневался. Он не боялся быть отвергнутым. Он просто немного устал. Автобус, на котором он выехал из Нового Орлеана, тарахтел до Батон-Ружа целую вечность, потом возникли проблемы с арендой автомобиля, чтобы добраться до Остина. Больше всего ему хотелось вернуться домой, принять душ и проспать часов десять. Но позволить себе этого Ленкс не мог. Он рассчитал каждый шаг, каждое слово… Свой приезд, роды, возвращение домой из больницы. Все соберутся в гостиной. Возможно, он попросит Мишель немного поиграть на скрипке… Но столь раннее появление нового отпрыска все ускорило, словно сам Бог его торопил. Ленкс наклонился вперед, опираясь на руль, как некогда Нельсон. И тоже пытался молиться. Но не мог. Перед гаражом он увидел припаркованную машину своей жены и масляное пятно под багажником. И все это несмотря на то, что он миллион раз просил ее не оставлять автомобиль снаружи, а ставить его в гараж… За последние несколько лет Натали совершенно распустилась. Мартин сделал все возможное, чтобы изменить ее, твердил до бесконечности, что и как она должна делать. Господи! У них в гараже было три парковочных места! На каком языке он должен был это объяснять? И беременность не улучшила ее поведение. В другое время она потрудилась бы переставить машину, узнав, что он приезжает из командировки. В ее защиту все-таки следовало признать, что сегодня Натали его не ждала. Когда ему удалось дозвониться до нее из больницы, выразив притворные сожаления о том, что не сможет быть с ней рядом, и бесконечную радость по поводу появления третьего ребенка, он пообещал, что приедет на следующий день. Мартин покачал головой и язвительно усмехнулся, глядя на машину жены. На этот раз она немного ее передвинула, но ровно настолько, чтобы освободить место для внедорожника свекрови, чьи задние колеса почти заехали на тротуар. Вскоре на этом месте появятся новые масляные пятна. Солнце роняло синеватые отблески на серебристые воздушные шарики, лежавшие на заднем сиденье в автомобиле свекрови. «У нас мальчик», — красовалась надпись на них. Да, у него родился еще один ребенок, но это нисколько его не радовало. Это было лишь свидетельством того, что Бог снова его испытывает. Мартин Ленкс наклонился и открыл портфель, стоявший на пассажирском сиденье. Взяв свой старый револьвер и приподнявшись, чтобы немного размять ноги, он засунул его за пояс брюк, между рубашкой и тонкой курткой. «Немного помята», — с досадой подумал о куртке. Вытащил из верхнего кармана носовой платок, чтобы вытереть стекла очков, потом снова сложил его и сунул на место. Провел рукой по коротко остриженным волосам до самого затылка и вышел из машины. Мартин прошел мимо входной двери и чуть заметно кивнул, оставив ее позади. Повернул в сторону боковой части дома и двери на кухню. В руке он держал ключ, хотя необходимости в этом не было: Томас или Мишель, как всегда, оставили дверь открытой. Ленкс с досадой втянул носом воздух. Затем осторожно закрыл дверь и запер ее на защелку. Он не собирался рисковать из-за несвоевременного визита соседки. Уже из кухни Мартин различал запах новорожденного. Его появление в доме казалось чем-то невероятным, как чудо. Пахло маленьким человечком, только что явившимся в этот мир. В другое время этот аромат означал бы обещание, подобное радуге в небе, что Бог бесконечно милостив и благословляет новую жизнь. Однако с того момента, как Ленкс узнал, что супруга беременна мальчиком, ребенок был предвестником конца, зловещим знамением, которое говорило о том, что пора сорвать с лица розовые очки. Охваченный отчаянием, он размышлял, не повторится ли все опять, не висит ли над ним проклятие, снова и снова затягивающее его в бездну ошибок и неудач, в которой его семья гибнет, а он, несчастная жертва обстоятельств, ничего не может с этим поделать и только молится за их души. Но, закрывая одну дверь, Бог открывает другую, и вскоре ему все стало ясно. Он начнет все сначала, и на этот раз его ждет успех. Ленкс слышал, что семья собралась в гостиной. Они негромко переговаривались. Шепотом. Наверное, ребенок спит. Он вытащил револьвер, прижал его к бедру и пересек коридор. Диван в форме буквы U, стоящий спинкой к двери, позволял видеть головы Томаса и Мишель. Они сидели по обе стороны от свекрови. Натали устроилась напротив. Зачарованно глядя на ребенка, она не взглянула, когда он поднял револьвер и приставил его к затылку свекрови. Бабушка, как обычно, должна была умереть первой. Внезапно он услышал щелчок взводимого курка. — Мартин Ленкс, поднимите руки; я агент ФБР, вы арестованы, — сказала Амайя у него за спиной, направив пистолет ему в голову. Мартин поморщился. Кэтрин, Мишель и Томас вскочили и бросились к Натали, сидевшей с младенцем с противоположной стороны дивана. Они в ужасе уставились на него. Младенец заплакал, Кэтрин тоже. Жена дрожала. Но больше всего его беспокоил мальчик. Он стоял неподвижно, пристально глядя на отца. До него донесся голос дочери: — Папа, что происходит? Мартин посмотрел на детей и даже позволил себе улыбнуться: — Все в порядке, родная. Амайя вскипела: «Нельзя позволять ему говорить с ними». — Молчите и повинуйтесь, Ленкс! — Вы ошибаетесь. Я Роберт Дэвис, я не знаю никого по имени… Женщины захныкали, плач девочки и младенца слился в один звук. «Успокой заложников, немедленно!» — Пригнитесь и не двигайтесь, скоро все закончится, — сказала Амайя. Послушались все, кроме подростка. «Сохраняй спокойствие, — сказала она себе, — у тебя все почти получилось». — Мартин Ленкс, положите оружие на пол и поднимите руки. Повторять я не буду. Мартин не опустил пистолет, но начал поднимать руки, медленно оборачиваясь. «Нет, что-то неправильно». Мартин двигается, а он не должен двигаться, он поворачивается, он хочет ее увидеть. Мартину было пятьдесят пять, но он по-прежнему был худым и спортивным. Он ее испытывал, он хотел знать, сколько у нее сил. — Стоять! — приказала Амайя, держа пистолет обеими руками. Всегда обнадеживающего контакта с оружием на этот раз было недостаточно. Девятьсот граммов «Глока», с которым она тысячу раз тренировалась, внезапно стали очень тяжелыми. Саласар чувствовала, как капли пота сползают с подмышек и между грудей. Мартин был экспертом по рискам, аналитиком вероятностей. Человек не может смеяться над правосудием в течение восемнадцати лет, будучи недотепой, бездельником или сумасбродом. Других полицейских рядом не было; если б они были, то уже вмешались бы. Девчонка одна, и по голосу ясно, что она очень молода, наверняка неопытна, явно в стрессе — он чувствовал исходивший от ее тела запах пота и чего-то еще… Запах резкий и неприятный… интересно, что это? Амайя уже знала, что с мальчиком будут проблемы, когда он увидит отца. Он стоял прямо и смотрел на Мартина настороженно, как на врага, и Амайя поняла, что между ними давно уже возникло напряжение. Подростки часто чутко улавливают родительскую психопатию, эта чуткость пробуждается в детях по мере взросления. В ее основе лежат внутренняя чистота и безграничная любовь, свойственные детству. Много говорилось о любви отцов и матерей к своим детям, но никто не умеет любить так, как ребенок, и поэтому никто не способен судить, как подросток. — Она говорит правду? Ты хочешь убить нас, папа? — очень серьезно спросил мальчик. Слово «папа» прозвучало как издевательство. Поза Ленкса заставляла Амайю перемещаться: не зайдя ему за спину, она не сможет скрутить ему руки, чтобы надеть наручники. «Надеть на него наручники? Он не выпустит револьвер». — Мартин Ленкс, бросьте оружие, это последнее предупреждение. — Папа… — снова сказал мальчик. — Заткнись, Томас, — ответил Ленкс, слегка повернувшись к сыну. — Я не буду молчать, — возразил тот, делая шаг к отцу. — Томас, пожалуйста… — испуганно взмолилась мать. Но мальчик сделал еще один шаг вперед. Руки его сестры и бабушки тянулись к нему, как виноградные усики, пытаясь удержать его. — Вот почему по ночам ты заходил в комнату Мишель… — Замолчи! — приказал Ленкс, уже полностью повернувшись к сыну. Теперь их разделял только диван. — Он входил в твою комнату? — спросила жена, глядя на девочку. На ее простодушном лице появилось новое выражение, которое сделало его в это мгновение почти привлекательным, и Амайя уловила ее сходство с сыном. Девочка заплакала, но кивнула. — Я его боялась… В глазах жены появился ужас. В глазах сына — приговор. — Ради бога! — возмущенно воскликнул Ленкс. — Она — моя дочь, я ее и пальцем не тронул бы. Вы еще боˊльшие извращенцы, чем я думал, если вам могут прийти в голову такие мысли. — Он опустил руки и посмотрел на револьвер, словно вдруг осознал, что все еще его держит. — Ленкс, поднимите руки, живо! — крикнула Амайя, готовясь выстрелить. Но Мартин смотрел на сына-подростка, словно они были одни. — Нет, — согласился Томас, — ты бы ее не тронул. Но ты запросто можешь убить нас всех, я давно это знаю.