Будучи маленькой девочкой, она иногда подсматривала за отцом в душе, но она всегда боялась быть пойманной, а теперь у неё появилась возможность сполна удовлетворить своё любопытство. Вид обнаженного мужского тела, находившегося так близко, взбудоражил её воображение. Где-то в глубине души она понимала, что ведёт себя неправильно и не должна думать об отце как о мужчине, но что поделать – для неё он был идеалом: умным, мужественным и властным. Ровесники же казались ей нелепыми прыщавыми глупцами, в головах которых был лишь секс и… секс. Отец для неё был всем! Вдобавок, она безумно ревновала, не позволяя ни одной женщине приближаться к нему ближе, чем на пару метров. Движимая неясным порывом, она уверенно направилась к кровати, пожирая мужчину глазами. В этот момент ему снился сон, тот самый, что много лет назад прервал Хитроу: …Маленький пальчик очертил изгиб брови, нарисовал на щеке замысловатый узор и замер в ожидании у приоткрытого рта… Руки скользнули от талии к груди, пропуская между пальцами набухающие соски. Она тихо застонала, и он припал к впадинке на горле, ещё сильнее разжигая пламя желания… – Поцелуй меня, – сказал голос из сна… Маерс перевернулся на спину. Его веки чуть подрагивали, он беспокойно мотал головой из стороны в сторону, комкая рукой простыню. Леонора села на край кровати и провела указательным пальцем по его груди, спускаясь всё ниже. Она была как в тумане, любопытство и искушение затмили толику разума, кричавшую «Он твой отец!» – так долго она хотела к нему прикоснуться… – Остановись, мгновенье, – прошептал профессор, схватил её за запястье и притянул к себе. Лео это ничуть не смутило, и она потерлась щекой об его лицо. Сайвер пробурчал что-то неразборчивое и бессознательно увлек её в омут поцелуя, поймав мягкие губы своими. В первый момент она не знала, как реагировать – остатки здравого смысла ещё сдерживали её, но они таяли с каждой секундой промедления. Когда его требовательный язык встретился с её собственным, инстинкты взяли верх, и она ответила… Сайвер, не отдавая отчёта в своих действиях, приподнялся, жадно впиваясь в девичий рот, и невнятно прошептал: – Иэ… Ир… Так долго… иди ко мне… Стальные объятия не давали Леоноре шанса высвободиться. Он крепко прижал её к себе и в одно мгновение, оказавшись сверху, властным жестом развёл её ноги. Только теперь Лео поняла, что умудрилась натворить, осознав, что страсть и ласки предназначены на самом деле не ей, а какой-то другой женщине, а главное, что Сайвер не собирается останавливаться… Она в ужасе отпихнула его и изо всех сил выкрикнула: – Отец!!! Маерс мгновенно открыл глаза. Опешив на долю секунды, он потянул на себя одеяло и тут же встал, фокусируя внимание на застывшей в его постели дочери. Придя в себя, он схватил её за руку и потащил в гостиную, по дороге зацепив свободной рукой халат. – Как ты посмела явиться ко мне? – сквозь зубы процедил профессор, поспешно одеваясь. – Дверь была не заперта, и я… – Где-то я это уже слышал, – прервал её Сайвер. – Что ты творишь, дура? Убирайся отсюда! Мне и без тебя грехов хватит на три жизни. – Прекрати, пожалуйста, – с трудом выговорила Леонора. Она отдышалась, выразительно посмотрела на отца и обольстительно улыбнулась: – Ты так хорошо целу… В ту же секунду взбешенный Маерс отвесил дочери звонкую оплеуху. Отпечаток его ладони пунцово вспыхнул на белой коже. – Да как ты посмел? Совсем рехнулся?! – заорала непривычная к подобному обращению Леонора. – Как ты мог ударить меня?! Правду говорят, что ты тиран и садист! Ты всё рушишь вокруг себя, ты… Я в полицию на тебя заявлю за избиение! Сайвер презрительно посмотрел на беснующуюся дочь: – Валяй! – он извлёк из кармана халата мобильник и бросил в сторону Леоноры. Девушка начала рыдать и театрально трясти губами. – Возьмите себя в руки, мисс Маерс, – грозно приказал он. – Мне надоел этот бездарный спектакль! Ты не понимаешь, что твой поступок – это моральное дно?! Я спал! Но Лео его не слушала: – Ты и мать мою так же бил, и поэтому она умерла? Сайвер задержал дыхание и замахнулся на неё во второй раз, но не ударил. – Не смей! Слышишь? – он схватил девушку за плечи и встряхнул. – Никогда больше не заикайся об этом, иначе я тебя придушу! – профессор с силой оттолкнул дочь, припечатав её к стене. – Отец! – в ужасе взвизгнула Леонора, поняв, что довела его до белого каления. Маерс сделал пару шагов в её сторону и прошипел ей в лицо: – Убирайся вон, – после чего снова отшвырнул её к двери. – Я вырастил больное, развратное чудовище. – Не из родни, а в родню! – Чтобы я больше не видел тебя рядом с моей спальней. Поняла? Извращенка! Пойдёшь жить как все – в женский кампус. Он вытолкал плачущую дочь вон и захлопнул дверь. Ему понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Столь сильные эмоциональные встряски не случались в его жизни так давно, что он почти забыл, как это бывает. Какое-то время он постоял, облокотившись на кресло и выравнивая дыхание. Как он мог такое допустить? Что и в какой момент он упустил в воспитании дочери, раз она позволила себе такое? – Край света, а не дочь, – Маерс резко смёл с каминной полки стоявшие на ней безделушки. – Целовать собственного ребёнка – гадость какая! Когда она кокетничала со мной, я думал, что маленькая мерзавка учится быть женщиной. Как непростительно поздно мы понимаем свои ошибки! Сайвер ругал себя за незапертые двери, что поленился надеть пижаму, что так и не нашёл ей мать, что вовремя не заметил отклонений, что вместо стилиста ей надо было посещать психолога. Этих «что» и «надо было» витало в его мыслях бесконечное множество. – Только теперь мне ясно, насколько я был неправ, потакая её бесконечным капризам. Ей ещё в детстве следовало всыпать по первое число. Тоже мне, взяла манеру отваживать от меня женщин… Она думала, я не замечаю её гнусных пакостей, а я же просто давал ей свободу и не хотел подавлять! Холодной и расчётливой Лео претило открыто выражать эмоции, особенно на людях. Обычно она вела себя сдержанно и высокомерно. Маерсу иногда казалось, что, увидев восставшего из ада Люцифера, девушка любезно поинтересуется: «Как дела?» – и пойдёт дальше. Эту манеру поведения она превосходно скопировала с живого образца – собственного отца, который лишь в последние годы снял маску полного безразличия и отчуждённости. Но если дело касалось личной жизни Сайвера, Леонора вспыхивала, как сухая солома. Однажды, например, она нашла у отца спрятанную в ящике стола бархатную коробочку прямоугольной формы. Естественно, любопытство побудило девочку открыть футляр, и она обнаружила в нём изысканный браслет из двух переплетённых серебряных змеек. Лео решила, что это подарок ей на пятнадцатилетие, и когда отец пришёл вечером с занятий, попросила подарить ей украшение прямо сейчас, раз уж она рассекретила его сюрприз. Отказ был воспринят ею как личное оскорбление, а к ущемлённому самолюбию тут же примешались догадки – кстати, абсолютно верные, – и ревность. Дочь закатила знатную истерику: она выкрикивала какие-то бессвязные слова, круша всё, что попадалось под руку. Итогом того вечера стали разгром кабинета и гостиной, множество царапин от разбитых фужеров и неделя, которую Леонора провела в санатории, восстанавливаясь после нервного срыва. В тот раз Сайвер специально не останавливал дочь, наблюдая, как далеко она способна зайти, но сегодняшний инцидент не лез ни в какие ворота… Маерс, как любой здоровый мужчина с естественными потребностями, иногда приглашал в дом женщин, пока Лео была маленькой. После таких визитов Леонора допытывалась, когда же отец подарит ей братика или сестрёнку, но девочка ни при каких условиях не желала видеть в доме «маму». Естественно, перспектива воспитывать двоих детей в одиночку абсолютно не прельщала Сайвера, поэтому вопрос «о братике» быстро отпал. С тех пор, как Лео исполнилась семь, любую женщину, переступавшую порог апартаментов Маерсов, ждал настоящий террор. По мере того, как дочь подрастала, проблемы в личной жизни декана Артиса только усугублялись. Со временем начались скандалы, которые дочь закатывала ему каждый раз, когда он не ночевал дома или сильно задерживался у Маффи. Последним шагом Лео стал коварный план по увольнению ассистентки Маффи – француженки Анни, – спровоцированный тем, что дочь углядела симпатию отца к этой даме. Конечно, такое поведение не могло не заставить профессора вспомнить о родной матери своего ребёнка. На протяжении многих лет он долгими монотонными вечерами размышлял и анализировал: что могло бы получиться из их отношений с мисс Миховски, не будь он столь упёртым. Вывод, к которому он приходил, раз от разу был одинаков – ничего. – Между нами пропасть. Кто бы что ни говорил, двадцать три года разницы – это очень много, – рассуждал Маерс. – Совместная жизнь – это то, что можно сказать друг другу после секса. А что мне могла поведать Миховски?.. Пересказать параграф из учебника? Или обсудить наряд мисс Милз? Если уж менять жизнь, поворачивая устаревший агрегат с накатанной колеи, то чётко представляя перспективы, а быть для жены-малолетки наставником, подобием отца или выигрышным билетом для вида на жительство в Англии – удовольствие ниже среднего. Обычно это не приводит ни к чему хорошему. Одним словом, профессор не жалел, что не связал себя узами брака с мисс Миховски и не слишком стремился жениться на ком-либо, лишь бы найти для Лео няньку. Он просто устал от отсутствия свободного времени и от ответственности; раньше он думал и решал только за себя, а теперь ребёнок требовал от него колоссального внимания и самоотдачи. Безусловно, Сайверу очень помогала Кэтрин, которая практически стала крёстной для несносной бестии. Но гордый Сайвер не привык просить о помощи, поэтому тонкое искусство отцовства часто постигал путём проб и ошибок. – Но эти ошибки сегодня чуть не привели к трагедии, – подытожил он свои раздумья о недочётах в воспитании, устало закрывая глаза. Глава 40 Почти месяц после того инцидента Сайвер игнорировал любые попытки Леоноры объясниться, изводя её холодным молчанием. Со временем профессор ослабил оборону и перестал казнить себя, решив, что случившееся было не столь катастрофичным и любой отец имеет право на ошибку. Удивительно, но он ни на минуту не признавал, что в произошедшем была вина и Лео. Он безумно любил её и в конечном итоге всегда прощал ей все выходки. Постепенно конфликт сошёл на нет. Сайвер отметил, что после памятного скандала дочь, как ни странно, стала более общительной и приветливой с людьми. В один из январских выходных она попросила разрешения съездить с одногруппниками в Лондон. Маерс обрадовался и, конечно же, позволил ей прогулку с друзьями. В конце апреля «Маленькие звёздочки» погрузились в ежегодную министерскую проверку перед выпускными экзаменами – «наинужнейшую» процедуру, требующую колоссального количества бесполезно затраченного времени, моря исписанной бумаги и очередного нервного срыва Маффи. Директор был настолько занят, что временно снял с себя обязанности преподавателя и отдал часы по своему предмету на дополнительные занятия по необходимым студентам дисциплинам, каким – решали они сами. С дочерью он виделся лишь изредка. Как-то за чаем профессор счёл нужным обратить её внимание на то, что, несмотря на занятость, он по-прежнему внимательно следит за ее жизнью. – Я рад, что ты наконец снизошла до своих сверстников, – спокойным тоном начал Сайвер. – Тебе стоит позаботиться о красивом платье – бал не за горами. Проштудируй магазины Oxford street, а лучше – слетай в Париж, пройдись по Rue de Faubourg и подбери себе что-нибудь элегантное. Моя дочь должна блистать! – Угу, – задумчиво согласилась Леонора. – Где ты была вчера? – с лёгкой ноткой недовольства поинтересовался отец. – Я лёг спать около трёх, и тебя всё ещё не было… – Угу… – Мисс Маерс, вы соизволите почтить меня своим вниманием или так и будете угукать? – А? – Леонора, ты вообще заметила, что я заварил чай и принёс десерт? – Да, да, отец, – безучастно ответила девушка. – Я ещё не проголодалась, спасибо. Поведение дочери показалось Сайверу подозрительным. Она замыкалась в себе и становилась настолько задумчивой лишь тогда, когда попадала в действительно серьёзные переделки, что перед экзаменами было очень некстати. – Я чего-то не знаю? – настороженно поинтересовался профессор. – Всё по-прежнему, отец. Нет ничего, что бы могло тебя заинтересовать, – холодно ответила Лео, с раздражающим скрежетом возя вилкой по блюдцу.