Дорогая мисс Миховски! Получил ваше очередное письмо по поводу слухов о подброшенном ребёнке. Сам я к этой истории не причастен, но, расспросив коллег, с уверенностью сообщаю, что найденного младенца отдали на усыновление. Не волнуйтесь. Ребёнок обрёл семью, по закону имя родителей не разглашается. Надеюсь никогда не увидеть вас в окрестностях нашего колледжа, иначе я заявлю на вас в полицию и напишу очередную жалобу в миграционную службу. С наилучшими пожеланиями, директор Ник Хитроу Сайвер брезгливо отбросил в сторону старое письмо и, с сожалением взглянув на Надин, спросил: – И ты поверила этой писанине? – В каком смысле? – Ты поверила в то, что накалякано в этом идиотском письме? Ты в своём уме? – Не понимаю, к чему… – Миховски, я был о тебе более высокого мнения, – Маерс отрицательно покачал головой, отказываясь верить в происходящее. – Что в нём не так? – дрогнувшим голосом спросила Надин. – Директор так трясся за свою задницу, что в жизни бы не написал на тебя жалобу. Максимум, на что он способен, – это угрозы. – Кто-то же донёс в миграционную службу! Когда меня депортировали, то трясли перед глазами каким-то пасквилем. – Надин, повторюсь: я ничего об этом не знаю. Меня волнует другой вопрос: как ты могла поверить, что я отдал своего ребёнка чужим людям? Ты в своём уме? Почему ты не искала меня? Почему ты осаждала мой кабинет по любому поводу, но резко забыла сюда дорогу, когда это действительно понадобилось? – Нет, ты же… то есть вы же ясно дали мне понять, что между нами ничего не может быть… – О Боже, у тебя до сих пор всё либо чёрное, либо белое. Ты не понимаешь, что возможность любить дана не всем? Отношения, Миховски, бывают разными. Я не собираюсь сейчас читать лекцию об упущенных возможностях, ибо ты права – между нами действительно ничего не может быть. Я даже не стану задавать вопрос, который мучил меня многие годы, – Сайвер покачал головой, обдумывая дальнейшие действия. – Я сделаю лишь одну вещь. Пройдём со мной. С этими словами Маерс чуть ли не бегом направился в свои новые апартаменты, в которых они с дочерью переехали после смерти Хитроу. Надин шла – вернее, бежала – за ним, едва успевая передвигать ватные ноги. Она чувствовала, что что-то упустила, только вот что? Спустя столько лет ей предстояло это узнать… Маерс зашёл к себе кабинет, в котором всего несколько часов назад говорил с Леонорой о её матери. Открыв верхний ящик стола, он извлёк похожий конверт. – Вот, читай. Надин судорожно пробежала глазами по строчкам, с трудом фокусируя взгляд. За ту минуту, которую она держала в руке данное профессором письмо, она вспомнила все годы страданий и мучений, которые прожила вдали от любимого мужчины и своего ребёнка. Строчки путались и прыгали перед глазами, будто насмехаясь над ней. – Я ничего не понимаю, – недоумённо скривила губы Надин. – Зачем вы мне это дали? Какие-то отчёты перед министерством… – Жаль, у тебя нет карточки успеваемости, я бы влепил минус за несообразительность, Миховски. Обрати внимание на особенности стиля писем и адрес почты. И, кстати, Ник никогда в подписи не указывал занимаемую должность… Это так, к слову. Сайвер протянул ей обратно до боли знакомое письмо. Надин выхватила из рук Маерса другие бумаги и сверила шапки писем. – Сайвер… – её голос дрогнул. – Как это возможно? – Ты что, никогда ничего не получала от Хитроу? Раздатки, опросники, электронные версии лекций? – Нет, он у нас ничего не вёл… – Воистину, дурь необъяснима, – подытожил профессор. – Кто это написал?! – с истерическими нотками в голосе выкрикнула Надин, тыча пальцем в затёртое до дыр письмо. – Сейчас этого не узнать – зарегистрировать ящик на имя директора или сделать дополнительный – не составляло труда даже в те годы. В глазах Надин потемнело, изображение поплыло, и предметы утратили свои очертания. Маерс подхватил чуть было не потерявшую сознание женщину и усадил её в кресло. Впервые в жизни ей нечего было сказать – она совершила ошибку, приняв на себя ответственность, ни с кем не посоветовавшись. Это же элементарная безалаберность – не проверить важную информацию! Но, с другой стороны, почему она должна была проверять сведения, исходящие от Хитроу? Он был директором, членом Верхней палаты Лордов, Председателем Международной конфедерации и прочая, и прочая… Она ни на минуту не усомнилась в правдивости его слов, ибо, как и многие, полностью доверяла Хитроу. Она даже не отправила ему ответ… К горлу подступил ком, голова налилась свинцом. Ей, в который раз за эти годы, захотелось умереть. Она чувствовала, что летит в пропасть и никак не может разбиться… Профессор Маерс стоял у окна и расфокусированным взглядом смотрел в бесконечность. Он так долго искал ответ, а тот оказался настолько банальным… Он знал, у кого был доступ к почте директора, знал, кто мог зарегистрировать дополнительный ящик, а потом его незаметно удалить. Он знал, к кому на стол попадают запросы о подтверждении виз для иностранных студентов… – Я отомщу этой мрази, – прошипела Надин – она поняла, что это была Маффи. – Запомни, Миховски: лучшая месть – это забвение. Оно похоронит врага в прахе его ничтожества. Эти великие слова принадлежат Бальтасару Грасиан-и-Моралесу, и я… – Давай без философии, Сайвер. Я не знаю, что сказать, я как в тумане… Он обернулся, устало глядя на неё: – Не смею перебивать. Немая Миховски – мечта фантаста. – Не старайся меня задеть, я столько выстрадала, – по лицу женщины потекли слёзы. – Только из-за собственного идиотизма. – Каждый день, каждую ночь, столько лет… – Миховски, хватит. Ты сама написала себе этот сценарий и усердно играла в нём главную роль. Твоя ошибка в том, что ты не сказала мне правду. Понимаешь, Миховски? Правду… Или не была уверена, мой ли это ребёнок? – Твой. Кроме тебя у меня ни с кем не было близких отношений. На некоторое время они оба замолчали, углубившись каждый в свои мысли. Сайвер отчего-то вспомнил Миллиртона, который уже одиннадцатый год состоял на учёте в психиатрическом отделении центрального госпиталя. Однажды, на встрече выпускников ребята сняли катер и отправились в небольшой круиз. Вечер прошёл настолько бурно, что они решили охладиться в мутных и холодных водах Темзы. Стали прыгать с катера, и один человек попал под винт… Увиденная страшная смерть повергла Миллиртона в настоящий шок; она увлекся алкоголем, его психика пошатнулась, и теперь психиатры безуспешно пытались вернуть ему способность адекватно воспринимать действительность. Его не изолировали от общества, но признали недееспособным. Он вёл бумажную работу в историческом отделе какой-то государственной организации, переписывая и дополняя историю старинных родов Англии. – Кэтрин – одинокая несчастная женщина, – заговорил Сайвер. – Ты вспыхнула и прогорела, а она была с нами все эти годы. Помогала мне с Лео, ждала и надеялась, но так и не дождалась… – он горько усмехнулся. – Так что мстить, мисс Миховски, просто бессмысленно, – произнёс профессор, обращаясь скорее к самому себе, чем к Надин. А сама Надин думала только о том, как наверстать упущенное и завоевать доверие дочери и Сайвера. Она наделала много глупостей и теперь не имела права ни на одну ошибку, ни на один промах. – Прости меня. Я столько всего натворила… – вытирая слёзы, Надин подошла к Маерсу и коснулась его лица влажной ладонью. – Ты нужен мне. Вы оба нужны мне. Я была уверена, что ты отдал девочку в приют, я так тебя ненавидела! Она красивая? – Да. – Он поправил галстук. – Зачем ты написала отказ? – Тогда я ещё не знала, что Маффи просто не подтвердила визу, думала, она заявила на меня не только в миграционную полицию… Я очень боялась, что меня посадят в тюрьму. Здесь или в России, без разницы. Бабушка была очень старая, а младшая сестра закончила 9 класс… Леонору бы отправили в детский дом. Что бы с ней стало? Воображение Сайвера нарисовала страшную картину трущоб и ораву чумазых ребятишек в рваных штанах. О такой мотивации поступка Надин он не думал. – Столько лет я молилась за неё, пыталась найти ту сестру из Красного креста, но она как сквозь землю провалилась. Я писала в органы опеки, в детские приюты – никаких сведений! А потом я получила то письмо от Хитроу. Сайвер, восемнадцать лет я жила в аду! Она выглядела несчастной и затравленной, с покрасневшими от слёз глазами. Профессору стало её жалко, он машинально обнял Надин, а она, почувствовав крепкие мужские руки, прижалась к нему ещё сильнее и потянулась к губам. Её поцелуй был настолько горьким, что Сайвер не смог её остановить… – Замечательно, – раздался ледяной голос. – Теперь ты своих шлюх сюда таскаешь?! Надин вздрогнула от неожиданности и, встретившись глазами с пронизывающим взглядом стоящей в дверях девушки, испугано уткнулась лицом Маерсу в грудь. Миховски показалось, что её сердце пропустило несколько ударов. На какое-то мгновение она даже лишилась дара речи. – Знакомьтесь, – протянул Сайвер, посмотрев на Лео. – Надин Миховски – моя бывшая студентка, – и, отстранив от себя дрожащую женщину, добавил: – Леонора Ирис Маерс – наша дочь… Глава 50 – А глаза у неё Сайвера, правда? – произнесла счастливая бабушка Миховски, держа на руках свою пятимесячную внучку. – Нет, Надин, у неё мои глаза, – капризно поправила Леонора. – Ну, а твои глаза на чьи похожи? – На папины, – не задумываясь, ответила дочь. – Ладно, уговорила. Ты на деда похожа, – обращаясь уже к малышке, ласково проворковала молодая мама. – Я что, по-вашему, такой же маленький плаксивый лягушонок? – поинтересовался появившийся ниоткуда Маерс. – Хотя женская грудь меня привлекает не меньше, тут наши интересы совпадают… Он аккуратно погладил внучку по животику и чмокнул дочь в висок.