Оп! И я не успеваю — он уже в руках у Маргариты. — «Заеду в семь», — читает она и перекидывает телефон Алисе. — Слышишь, в семь у нас по расписанию цунами из Атлантического океана. Задраить все люки! Алиска цокает языком и смотрит на меня чуть ли не с завистью. У нее тоже давно никого нет, хотя она исправно ходит каждую пятницу на свидания из Тиндера. Хотя, почему — тоже? У меня же теперь есть. Просто секс. Сегодня. В семь. Меня накрывает пронзительным волнением. — Эй, смотри, она покраснела! — Атлантический… — вертит пальчиком на столе телефон Алиса. До семи еще половина рабочего дня, и ее надо как-то прожить. Под взглядами подруг, под ворохом бумаг, под гнетом близящейся командировки. В голове тупо бьется — вот он тебя так и будет вызывать смсками потрахаться. Но я же сама так хотела? А потом расплачиваться дорогими подарками. И это меня бесит гораздо сильнее. Даже сильнее этой смс. Но даже побеситься мне опять не дают. В компании переаттестация, впереди увольнения и курсы повышения квалификации. Все стоят на ушах и постоянно бегают к нам — по делу и просто в поисках утешения. Всех проблемных посылают ко мне, как самой отдохнувшей. — Карина у нас набралась моральных сил и энтузиазма! К вечеру хочется только напиться и умереть. Поэтому полшестого я выставляю две бутылки рома рядом со своим монитором, мягко намекая, что рабочий день подходит к концу и хороших девочек ждут подарки. А что ждет плохих, я узнаю в семь… В сумке под руку лезут его часы. Отдам сразу, как встретимся, а потом серьезно поговорим. Не уверена, что готова быть содержанкой. Кстати, я же говорила — хтонь, тьма и мелкое тиранство. Еще не сошел загар, а уже столько проблем с этими отношениями. Ровно в шесть щелкает замок в двери: — Наливай! И Сашка был прав — пятница пришла досрочно. Принесла золотистый ром, тяжелые манго, бумажные пакеты, пахнущие шоколадом, ванилью и кофе, фотографии бесконечной лазурной глубины, невероятной зелени, безоблачного неба, веселых женщин в яркой одежде, мужчин с мачете в руках. Только одного мужчины там нет. Он вечно за кадром, но я чувствую его запах, когда маленький наш кабинет наполняется карибскими воспоминаниями. Девчонки становятся веселее, смеются громче, и мою собственную кровь зажигает золотой ром. — Расскажи, Карин! — А правда, что негры пахнут иначе? — И что у них такие большие… — Он мог по три раза за ночь? — Как его звали? — А может, и не один? — Ну, Карин! — А у меня однажды был мулат. Такой огромный, темный, мы с ним в постели были как сливки и шоколад, — делится разомлевшая Марго. — Дубина у него была ой-ой, еле влазил! — И как, лучше мужа? — подкалывает Алиса, и они, к счастью, отвлекаются. Привычка — от меня никогда не услышишь таких историй. И даже сейчас, когда они уверены, что мне есть о чем рассказать, проще раскрутить нашу штатную повелительницу случайных связей. — Знаешь, с таким размером, он может вообще ничего не делать, только лежать! — хохочет Маргарита, а я морщусь. Украдкой посмотрела на часы. Половина седьмого. — Карина! — пока я мечтала, истории кончились, и все внимание вернулось ко мне. — Я не спала с местными! — отвечаю настолько быстро, что проговариваюсь. С местными — нет. Но они к счастью, слишком пьяны, чтобы это понять. Во мне всего лишь несколько глотков рома, мне лихо и весело, сердце бьется быстрее, глаза горят и невозможно ждать, ждать… — Наша Кариночка что-то скрывает, — пьяно качает пальцем Алиса. Я смотрю на Яну, надеясь, что она меня защитит, но она уже тоже выпила. Вот тебе и спортсменка! — А я знаю, как узнать, такая ли она праведница! — восклицает Марго. — Я тоже поеду в Питер! От нас там нужно десять человек, никак не могли найти последнего, а тут такой повод. Нет, только не это! — Поселимся вместе, может быть, что-нибудь веселое замутим на двоих, — глаза у Марго нехорошо сверкают. — Или даже не на двоих… Нет, нет, не надо! Телефон толкается в кармане короткой вибрацией. Смс. «Жду внизу». Кстати, откуда он знает, где я работаю? Некогда думать, снова некогда думать — я хватаю куртку и сумку, шлю девчонкам воздушный поцелуй и выбегаю раньше, чем они успевают меня остановить. На улице морозный воздух врывается в легкие, стирает румянец с горящих щек. Я так и не надела куртку, но мне не холодно, у меня внутри Карибы. И когда ко мне подруливает черный «мерседес» и его дверца открывается в темную глубину, заставляя пережить легкое дежа-вю, вспомнить утро перед прогулкой на яхте, я ныряю туда, в пещеру чудес, меня подхватывают знакомые руки, и становится еще жарче. Машина — От тебя пахнет Карибами, — шепчет Альберт мне на ухо и жарко целует, так что я и в самом деле чувствую солнце Центральной Америки. От его дыхания встают дыбом все волоски на теле и сводит низ живота. Между нами и шофером ползет вверх непрозрачная перегородка, машина трогается, и за затемненными окнами начинают мелькать огни ночной Москвы. Я просто хотела отдать ему часы и уйти, но сейчас даже не спрашиваю, куда мы едем. Я сижу у Альберта на коленях, его губы хозяйничают где-то в районе шеи и каждое их касание обжигает меня, заставляет покрываться мурашками. Сумка и куртка летят куда-то на пол, я зарываюсь пальцами в седые волосы и откидываюсь назад. Ему приходится ловить меня, укладывать на сиденья из черной скрипящей кожи. Я тяну его за галстук к себе, но он аккуратно и непреклонно высвобождает его из моих рук и смотрит. В темноте и мелькающих огнях не видно глаз, только оправа очков бликует от фонарей. Я жду, что жадные губы вернутся, что мне позволят снять с него пиджак и прижаться, но Альберт не торопится. Он склоняется надо мной — я сегодня в брючном костюме и уже жду, что первым падет пиджак, но он расстегивает мои брюки, стаскивает их до середины бедер и жестом предлагает снять их окончательно. Я, все еще возбужденная, моментально стаскиваю их заодно с сапогами. Альберт поддевает пальцами край трусов и тоже тащит их вниз. Приходится поднять бедра и остаться сидеть по пояс голой — снизу, как на приеме у гинеколога — прямо на прохладной коже. Это будоражит, но чем дальше, тем больше вызывает недоумение. Мягко, но непреклонно, Альберт опрокидывает меня на спину на широкое сиденье, его прохладная рука ложится на низ живота и все мышцы сокращаются, словно стремясь впустить его немедленно. Рука скользит ниже и ниже, пальцы касаются промежности, пробегают до самого ануса, и я шиплю сквозь зубы от расчетливого этого жеста, будто он и правда лишь по долгу службы проверяет комплектность органов. Это возбуждает и тревожит одновременно — такая отстраненность. Два пальца проникают внутрь меня, касаются чувствительного местечка на верхнем своде и я безбожно теку. И на черной коже обивки остаются мокрые следы блестящие в свете проносящихся мимо фонарей. Кажется, Альберт улыбается, хоть я и не вижу его лица. — Иди ко мне! — практически умоляю. Мне холодно и непонятно, я хочу обратно в наши жаркие сплетения тел, в наше безумие. Он расстегивает пуговицы на брюках, высвобождая стоящий член, невозмутимо возится с презервативом, и я покорно жду его, лежа на сиденье с раздвинутыми ногами. Он пристраивается между ними, закидывает себе на плечи и наконец медленно входит в меня. Я горячая, но влага снаружи и смазка на презервативе уже остыли, поэтому я вздрагиваю от первого холодного касания. Но он скользит все дальше и глубже, пока не входит до конца, нагибается, складывая меня почти пополам. Я вцепляюсь пальцами в скользящую подо мной черную кожу, почти упираюсь ступнями в потолок машины. Альберт начинает двигаться, придерживая мои лодыжки. Размеренно, но быстро, не останавливаясь, не меняя темп. Галстук качается перед моим лицом, в стеклах очков мелькают отражения огней за окнами машины. Она покачивается и дергается, налетая на выбоины на дороге и тогда я вскрикиваю. Я хочу поцеловать Альберта, но в такой позе это совершенно невозможно, а он как будто и не стремится. Разводит мои ноги в стороны и невозмутимо следит, как его член входит в меня, как подо мной скапливается лужица смазки. Потому что несмотря на унизительность этой случки по заказу, я безумно, до боли возбуждена. Но то, что он делает со мной — не насыщает, не дает удовлетворения. Тугой узел в животе скручивается только сильнее. Даже когда он кончает и тут же отстраняется, чтобы привести себя в порядок. И больше не касается меня. Я сама как-то понимаю, что надо найти свою одежду и путаясь, натянуть обратно. Машина уже остановилась, Альберт сидит рядом и смотрит в окно. Там темно, но идет снег и залепляет стекло огромными мокрыми хлопьями. Я тороплюсь и прищемляю молнией сапога палец. Скорее, скорее! Подхватываю сумку и куртку и выскакиваю из машины. Мы у моего подъезда. На лицо, на ресницы падает снег, мешая смотреть, тает, превращается в мокрые дорожки на щеках.