Ведь все это время я верила в то, что он влюбился в меня. Где-то в глубине души. Поэтому могла играть в секс-онли. Могла терпеть эмоциональные качели. Выдержала испытание секретаршей. Потому что внутри меня дрожал этот теплый огонек. В нем были слова «Я в тебя влюбился» и маленькая табличка рядом: «Все будет хорошо». Он просто использовал свои манипуляции, те, о которых говорил мне в кабинете. Мне было нужно это тепло — он его дал. А я в ответ отдала ему себя. И попалась. Как дура. — Существует ли вообще любовь? — он целует мои глаза, забирая с них слезы. — Есть страсть. Согласись, у нас ее более чем достаточно! Я киваю, потому что горло сжимает спазм. С этим я согласна. — Есть привязанность. Желание быть вместе и радовать человека. Это ведь тоже есть? Иначе почему я хочу после адского дня поехать не отсыпаться домой, а к тебе? Снова киваю. Это очень разумные слова. Я не могу с ними не согласиться. Я могла бы их сказать и сама. Но почему-то у меня ощущение, что у меня отняли что-то очень важное и ценное. Мой секрет. Мой маленький кусочек счастья. Кажется, Альберт понимает, что происходит что-то не то. — Я же говорил тебе про вопросы, к ответам на которые ты не готова. Кладу руки на его грудь и чувствую как размеренно и сильно бьется его сердце. Мое же трепыхается в нервной аритмии, то отправляясь в горло, то ухая куда-то в живот, то останавливаясь совсем. — Готова, — выталкиваю я слово из пересохших губ. — В конце концов, — не выдерживает он. — Может быть, я не могу сказать тебе, что люблю, не покривив душой, но я точно отвечаю за свои чувства. Знаю, что могу и чего не могу. Не строю иллюзий, которые потом могут разрушиться и разрушить чью-то жизнь. Как сделал твой муж. А вот это удар под дых. Он ни-че-го не знает ни о Сашке, ни о наших отношениях. Он не имеет права судить! Я выпрямляюсь и смотрю уже совершенно сухими глазами на него. — Нет, — отвечает он на мой взгляд. — Даже не думай. Я тебя два раза догонял и больше не отпущу. Нет-нет-нет. Он притягивает меня к себе и обнимает. Я кладу голову на его плечо, глажу пальцами по спине, но пальцы у меня ледяные. И в груди огромный кусок льда, который и не думает таять, даже когда мы сплетаемся телами так тесно, что попади между ними песчинка — растерла бы их в кровь. Даже когда он входит в меня быстро и яростно и трахает так, что тяжеленная кровать с каждым толчком сдвигается с места. Даже когда он доводит меня до оргазма руками и губами, и языком, и снова руками, и я кричу, не думая о соседях. Даже когда я засыпаю в его руках, а он снова остается до утра. Я просыпаюсь от этого ощущения ледяного осколка в груди. Мне снова холодно спать зимой, даже в объятьях Альберта. Лес Не стала его будить. Выбралась из кольца горячих рук, завернулась в плед и ушла на разгромленную кухню. Закрыла дверь, сижу, ем торт ложкой. Кажется, вышло вкусно. Не уверена. Там в квартире хлопает дверь ванной, слышен голос Альберта, на повышенных тонах что-то кому-то говорящий, видимо, в телефон. Я ем торт. Надо будет — уйдет. Замок автоматический. Жаль, сигарет нет. Открывается дверь, входит Альберт. В одних трусах, без очков, взъерошенный, сонный. Уютный. — Собирайся, — говорит он. — О, сама делала? Дай попробовать. И нагло лезет вилкой в мой торт! — Куда?! — спрашиваю я Альберта сразу по двум пунктам. Он засовывает кусочек в рот, прожевывает и смотрит на меня с интересом. — Невероятно. У тебя таланты не только в постели. — У меня много талантов, — отнимаю у него вилку. — Отдай, — он забирает ее обратно и ест еще кусок. — Надо сначала позавтракать, дорога долгая. — Разве у тебя не полно работы? — Уже нет, — он поднимает меня со стула, садится сам и усаживает на колени прямо в пледе. И следующий кусок торта засовывает мне в рот. — Тебя оставишь на денек — ты на Северный Полюс сбежишь. — А министр? — Министр был вчера. По субботам он тоже хочет отдыхать. Альберт переставляет торт поближе к себе и приступает к нему уже основательно. Конечно, это приятно — видеть, в каком он восторге от моей еды. Хотя вон Сашка тоже в восторге, а от развода это не спасло. Я загоняю мысли о вчерашнем разговоре поглубже. Всегда так делаю, когда нет никаких сил вынести реальность. Не хочу об этом думать. Я слишком много думаю. Возможно, в этом моя проблема, а не в том, что мужчины вокруг меня никак не могут определиться, что такое любовь, и любят ли они меня. — Так вот. Едем в тот дом, помнишь, я фото сбрасывал? Возьми зимнюю одежду, будем кататься на лыжах. Или на санках. И погуляем. — Купальник? — спрашиваю я, ловким движением слизывая крем с его губ. — Там был бассейн. — Дома тебе одежда не понадобится, — сообщает Альберт. — Никакая. — Два дня непрерывного секса? — ужасаюсь я. — А мы не сотремся? — Ну, я же сказал — еще на лыжах покатаемся, — невозмутимо возражает он. — В перерывах. Господи, ты в этот торт героин положила, что ли? Не могу оторваться! Я очень-очень стараюсь снова стать веселой и нормальной. И когда мы садимся в машину, которая долго едет по шоссе вдоль запорошенных снегом высоченных елей, потом сворачивает в глухой лес, безмолвными стенами возвышающийся над пустынной дорогой, с удовольствием тискаюсь с Альбертом. Позволяю ему довести себя до оргазма прямо на федеральной трассе, сажусь сверху, когда мы сбрасываем скорость, чтобы пробраться по давно не езженой дороге, и каждый раз, когда колесо проваливается в сугроб или подскакивает на кочке, получаю дополнительное удовольствие. Временами Альберт бросает на меня острые внимательные взгляды, но я встречаю их безмятежной улыбкой. Все хорошо. Мне нравится этот дом, уже прогретый к нашему приезду, но пустой, так что в нем действительно можно ходить голой. И вид из гостиной с огромными окнами на снежный лес нравится тоже. Плавать без купальника в бассейне непривычно, но как-то невероятно освобождает. Заниматься сексом у огромного камина на чьей-то шкуре немного отдает мелодрамами и чересчур похоже на любовные романы, но оказывается приятно и нежно. Когда Альберт достает большую бархатную коробку, а оттуда извлекает знакомое мне колье, серьги и браслеты, я с готовностью принимаю их тяжесть на себя. Вспоминаю, как было волшебно и беззаботно в Доминикане. А мне тогда казалось, что я замороченная! На самом деле там было невероятно легкое счастье без примесей, и сверкающие в свете живого огня сапфиры сейчас возвращают меня туда. И даже кажется, ледяная заноза в груди тает как сахар в кипятке. Альберт укладывает меня на белую шкуру, стоит на коленях передо мной. И хотя его член с готовностью встает, он ничего не делает, чтобы в очередной раз насладиться своим сапфировым фетишем. Нет. Он просто смотрит. Смотрит так, что его взгляд ощущается как физическая ласка. А потом говорит: — Карин, выходи за меня замуж. Вот умеет человек подобрать подходящее место и время! Не отнять. Я сажусь, подтягивая колени к груди и ласково интересуюсь: — Ты совсем дурак? Мы друг друга знаем меньше месяца! — Лучший способ познакомиться — брак, — он тоже садится напротив меня в более расслабленной позе. Вместо нормального секса у нас будет церебральный. То есть, в мозг. Великолепно. Я начинаю злиться: — Нет. Я там была, мне не понравилось. — Ты мне отказываешь? — с любопытством и легким удивлением спрашивает он. В голосе нет ничего угрожающего, но глаза смотрят слишком ярко и чисто. Куда девалась поволока страсти, которая туманила их еще пять минут назад? Всегда собран. Всегда просчитывает варианты. Аналитик — и манипулятор. Я помню. — У тебя даже кольца нет, — откликаюсь я. — Есть, — он встает, накидывает на себя халат, валяющийся на диване, и что-то еще достает из той бархатной коробки. Протягивает — и я вижу кольцо с огромным сапфиром, даже больше тех, что в серьгах.