– Пойду на футбольный матч своей девушки, а затем пообедаю с ее родителями, – сказал Хэнк, когда я ему обо всем рассказала. – Неплохой выдастся вторник. Своей девушки! Надеялась ли я когда-нибудь услышать эти слова? Конечно же да. Говорили ли мы об этом? Нет. А потом он просто ввернул это слово «девушка» – и все! Я боялась даже вздохнуть, уверенная, что в то же самое мгновение из моей груди вырвется жалкий писк, настолько я была ошеломлена услышанным. – Так что я увижу тебя после? – Мне удалось наконец справиться с чувствами. – Я буду там. И помни, ты обещала мне хет-трик! Черт! Я надеялась, что он забыл о моей глупой болтовне. И теперь я смотрела на трибуны, где сидела толпа зрителей. Обычно друзья или родственники на играх меня не беспокоили, но сегодня все было иначе. Где-то сидели девчонки с курса хороших манер, и впервые посмотреть на игру пришел мой самый настоящий парень из плоти и крови. И зачем только я пообещала, что забью три гола? Надеюсь, Хэнк догадался, что это была шутка, верно? Вот что получается, когда не черта не умеешь флиртовать. Зрители хлопали в ладоши, и команда выстроилась на поле для последнего напутствия тренера. – Сохраняйте дистанцию, доверяйте своим товарищам по команде, – сказала Нэш. Мы все кивнули. – Вы тренировались, вы готовы. Расслабьтесь и станьте сегодня лучшей версией себя. – Снова киваем. – Хорошо. Старт на счет три. Через несколько секунд я стояла на центральной линии, одна нога на мяче. Нужно расслабиться. Прозвучал свисток, и я сделала пас Мэрайе. – Она была восхитительна, – сказал Хэнк папе. Хэнк ехал на переднем сиденье, а я устроилась сзади. На дороге к Абердину огромный внедорожник отца то и дело подпрыгивал на камнях грунтовой дороги. Когда мы проезжали мимо очередного пастбища, отбившаяся от стада корова лениво подняла голову, проводила нас равнодушным взглядом, а затем снова принялась жевать траву. – Мне повезло, – улыбнулась я. – Три гола – это не просто удача. – Хет-трик?! – воскликнул папа, оглядываясь назад. Я кивнула, а затем покраснела от смущения. И все из-за Хэнка, который хвастался моими достижениями перед моим же отцом. – Первый был с тридцати ярдов, – не унимался Хэнк. – На самом деле там было около восемнадцати, – поправила я его. – В любом случае расстояние было приличным, а она отправила мяч левой ногой прямо в угол сетки. – Она всегда била сильнее именно левой, – поддержал Хэнка папа. – Даже когда была крошкой, мы выходили на двор и пинали мяч, она уже предпочитала левую ногу. – Это был не просто удар, – воодушевленно продолжил Хэнк. – Это был первоклассный удар. Великолепная работа, все было продумано до мелочей. На самом деле все получилось случайно. Я получила мяч, пока бежала к верхней части поля, и подумала, что перекину его прямо Мэрайе, но в это мгновение ее заслонил защитник. Поэтому я снова перекинула мяч, уже на левую ногу, увидела просвет между игроками и ударила по нему что есть силы. Мяч легко полетел, а затем попал прямо в верхний левый угол ворот, как если бы я так и задумала. Вратарь от изумления даже с места не двинулся. – Затем незадолго до перерыва она снова забила. – Это все Кэт… – Я пыталась быть честной. Второй мой гол действительно был заслугой Кэт. Она обыграла защитника до конца линии, а затем дала идеальный пас, обыграв еще и вратаря. Никто не заметил меня, это был простой удар с лета. – Но забила ты. – Хэнк оглянулся на меня и улыбнулся. – Даже сломанные часы дважды в день не врут, – фыркнула я. – А третий? Это был лучший гол, который я когда-либо видел! – решительно заявил Хэнк. – Так, а сколько футбольных игр ты вообще видел? – спросила я. – Одну, – признался Хэнк, и мы все рассмеялись. Это и правда был лучший гол из всех мною забитых. – Они были сзади, давили, а открылись для контратаки с длинного мяча, – начала объяснять я. – Я вырвалась вперед, как только Линдси отобрала мяч одним касанием, затем за миллисекунду паснула защитнице. Это была игра, в которой невозможно было объяснить, как ты сделала то, что сделала. Это, без всякого сомнения, результат тысяч часов практики. Ну и еще инстинкт сработал… На самом деле я даже не пыталась забить три гола. После свистка я забыла о своем опрометчивом хвастливом обещании и так ни разу за всю игру и не вспомнила о Хэнке, сидящем на трибунах. Все случилось как-то само собой. Тренер Нэш впечатлилась. Она потом сказала мне, что это была переломная игра, в которой я наконец-то смогла раскрыться и проявить все отпущенные мне при рождении уверенность и самообладание. – Люди скандировали ее имя! – восторгался Хэнк. – После этого две девочки попросили у нее автограф. – Они с курсов хороших манер, на которые я хожу! – Кто-нибудь просил у вас автограф на этой неделе? – спросил Хэнк у папы. – Нет. Похоже, что это была чертовски крутая игра, дорогая. Извини, что пропустил, – сказал папа. Я была уверена, он был счастлив, не только оттого, что я забила голы, но еще и потому, что у меня наконец-то появился парень, да еще и такой классный. Парень, который по-настоящему гордится моими достижениями. – Я так обрадовался, что купил кое-какую фанатскую ерунду, – сказал Хэнк. – Ты милый. – Я улыбнулась ему и положила руку на большую синюю перчатку с оттопыренным большим пальцем, валявшуюся на заднем сиденье. Это было довольно романтично. Папа остановил грузовик, и, когда мы вышли, я схватила ружье со стойки. Хэнк попытался взять меня за руку и только тут заметил дробовик. – Мне начинать бояться? – улыбнулся он. – Только змей, – уточнила я, беря его за руку. Хэнк внезапно опустил глаза и заметил, что мы с папой надели грубые высокие ботинки. – Неправильная обувь, – вздохнул он, кивая на свои кроссовки. – Я сумею тебя защитить. – Я улыбнулась и сжала его руку. Сарай, который мы увидели, вырастал будто из земли; сильно просевший под тяжестью времени, он был такой же неотъемлемой частью абердинского пейзажа, как любое здешнее дерево или холм. Это был массивная постройка с просторным первым этажом. Под двухскатной крышей находился тесный чердак. С обеих концов в сарай вели большие двустворчатые двери, а через двери поменьше можно было попасть на сеновал и в загон для скота. Бревна из красного кедра, которые за сто сорок лет жизни сарая техасские ветра отполировали до блеска, давно уже стали оранжево-красными, небольшими темными вкраплениями. – Мой прапрадедушка построил его примерно в 1873 году, – сказал папа. – Это вообще было первое здание, которое он построил на этой земле, потому что тогда у фермеров была одна забота – коровы, и если они умирали, ты тоже получал неплохой шанс отправиться в поездку в один конец. Он жил здесь с коровами почти десять лет… Хэнк оглянулся, чтобы убедиться, что папа говорит это всерьез, а он и правда не шутил. – Тогда были другие времена, – задумчиво закончил он. Хэнк взял меня за руку, и мы подошли ближе. Он протянул руку, чтобы дотронуться до дерева – оно было гладким, как мрамор. – Мы сейчас его почти не используем, храним здесь лишь немного смолы и немного сена, но я подумал, что именно тут надо начать экскурсию, потому что отсюда, – папа указал на чердак, – открывается лучший вид. Сарай стоит на самой высокой точке. – Это… удивительно, – выдохнул Хэнк. Папа открыл двери, включил свет, и мы вошли. Пустые стойла. Старое седло лежало на поручне. Отец подошел к лестнице, ведущей на чердак, где хранилось сено. Там, прибитая к одному из старых бревен, висела кожа гремучей змеи длиной шесть футов. Хэнк уставился на нее. – Вы шутите… – нервно усмехнулся он. – Она была особенной, – сказал папа. – Когда Меган было восемь, мы зачем-то пришли сюда, и она прикончила эту гадину. Хэнк ошарашенно посмотрел на меня: мол, что, правда? Я кивнула. – Что ты сделала? – спросил он, пораженно уставившись на меня. – Именно то, что и должна была: ничего, – гордо сказал папа. – Змея хотела напасть и уже приготовилась для броска, а Меган просто смотрела прямо на нее. А ведь большинство детей… Да что я говорю, многие взрослые, женщины и даже мужчины, начинают кричать, метаться в истерике и чаще всего получают хорошенький такой укус. Но только не моя Меган. Она просто неподвижно стояла, а потом прошептала: «Папа, здесь гремучая змея». Я схватил дробовик, подошел к ней и отстрелил ей голову. Хэнк выглядел ошеломленным. Папа похлопал меня по плечу: – Я снял с нее кожу и прибил ее сюда, чтобы дочка всегда помнила о произошедшем. – Конечно, как я могу забыть, ведь папа рассказывал эту историю всего-то раз сто, не больше, – хмыкнула я. – Я удивлена, как это одна-единственная змейка со временем не превратилась в целый клубок гремучих змей. – Шутила я, хотя втайне страшно гордилась собой, и мне нравилось, что папа помнит эту историю и что она явно впечатлила Хэнка. Наверху папа распахнул окна, и солнечный свет хлынул на чердак. Вид отсюда открывался действительно потрясающий. На севере пастбища простирались до самого горизонта, и казалось, что присмотрись чуть внимательнее – и увидишь Оклахому. С другой стороны лежал Абердин, тек ручей и бродило стадо коров. Казалось, что распахнув эти окна, вы смотрите в прошлое. – Ух ты! – воскликнул Хэнк и тут же принялся фотографировать вид на телефон. – Это нечто. – Он посмотрел прямо на папу. – Здесь есть все, что нужно для первоклассного жилого комплекса: великолепная земля, много воды, история, идеальное расположение, место достаточно удалено от города, но и не слишком далеко. Да одни эти фотографии уже идеальная реклама. Папа указал на Эльдорадо, видневшееся вдали, которое Хэнк сразу не заметил, и вздохнул: – Это то, что я терпеть не могу. Дома выстроены друг на друге, как в Китае. – Людей много, – пожал плечами Хэнк и снова оглянулся по сторонам. – Но здесь я бы не стал строить ничего подобного. Ни за что! Нет, сэр, я бы пошел по другому пути, сорок или пятьдесят акров – большие участки, а там, где протекает ручей, я бы и вовсе запретил любое строительство, оставил бы этот зеленый пояс в неприкосновенности. – А так и правда можно сделать?