В течение четырех минут Энн рассказывала о бутербродах, которые следует подавать к чаю, а также о том, где в Далласе следует покупать хлеб и настоящие английские сливки. Потом Энн перешла к выпечке. В какой-то момент я отключилась и принялась фантазировать о том, как рано уйду с вечеринки Лорен вместе с Хэнком, и напомнила себе, что нужно заранее договориться с Джулией, чтобы она не помешала в самый неподходящий момент. – После того как чай заварится, разлейте его по чашкам. Держите чайник правой рукой и помогайте себе левой, чтобы удержать крышку на месте. Энн уверенно наклонила чайник, из носика которого полилась ароматная жидкость. Мне даже показалось, что чай сейчас перельется через край, но Энн остановилась в самый последний момент, не пролив ни капли. Она спросила каждого из нас, как мы предпочитаем пить чай, и внимательно выслушала ответы. Сливки она налила так же ловко, как и чай, а сахар зачерпывала идеально ровными, одинаковыми горками. Потом она показала нам, как следует держать блюдце и брать чашку. Мы все сделали глоток. Я поморщилась. – Мисс Макнайт, вам есть что добавить? – Просто… я хочу сказать, это ведь чай. Никто на самом деле не любит чай. На вкус он как вода из ванны. – Девчонки вздрогнули, а Изабель и вовсе пролила чай на блюдце. – Я уверена, что никогда за всю свою жизнь никого не стану поить чаем, так зачем мне знать, как его подавать? – Чай, как и любой другой напиток, приготовленный для гостей, это повод, чтобы провести время за разговором с теми, кто вам небезразличен. Чаепитие создает приятную, расслабляющую атмосферу, а ваше внимание к деталям отражает ваше отношение к гостям. Если же гость вы, то ваше внимание свидетельствует о вашем отношении к хозяину. В 4:59 вечера я бросилась к дверям: – Спасибо, Энн, отличный был урок. – Мисс Макнайт? Я остановилась у выхода: – Да? – Не могли бы вы остаться и помочь мне прибраться? Она что, шутит?! – Мне очень жаль, Энн, но я не могу. Я уже опаздываю в одно место. – О, я так и поняла. Впрочем, вы так явно демонстрировали свою нервозность на протяжении последнего часа, что мы все это поняли. Вообще-то я не должна была формулировать свою просьбу как вопрос. Просто останьтесь и помогите мне прибраться. И что мне оставалось? Я положила обратно свою сумочку и с тоской посмотрела вслед девчонкам, выходящим из дома. Я помогла Энн сложить тарелки и ложки и отнести их на кухню. Когда все лежало на стойке с раковиной, я наконец психанула и слетела с тормозов: – Ну, и что дальше? – Их нужно помыть. – Разве это не то, для чего нужна посудомоечная машина? – Это, – указала Энн на тарелки, чашки и блюдца, – двухсотлетний английский фарфор, доставшийся мне в наследство от матери. Его моют только руками и вытирают полотенцем. Я раздраженно включила воду и взяла губку, а Энн достала из ящика маленькое полотенце. Когда вода стала горячей, я выдавила на губку моющее средство, и Энн, стоявшая рядом со мной, протянула мне первую чашку. Я взяла ее… и тут вдруг поняла, о чем она говорила. Чашечка была такая легкая и… нежная, как безе. Я посмотрела ее на свет, фарфор был почти прозрачным. Дизайн был выдержан в китайском стиле, ярко-синий. Я мыла ее осторожно, внезапно испугавшись, что могу нечаянно разбить или отколоть ручку. Я передала чашечку Энн так же аккуратно, как если бы держала в руках новорожденного. – По какой-то причине, совершенно для меня неясной, я подозреваю, что внутри вас, Меган, живет прекрасная молодая женщина, – сказала Энн после того, как вытерла третью чашку. – Вот только я понятия не имею, как до нее добраться. – Извините, – вздохнула я. – Просто у меня на этой неделе действительно очень много дел. – У всех нас бывают ситуации, когда мы хотим находиться где-то еще, но проявлять нетерпение – значит вести себя грубо. Поспешность и мудрость вообще никогда не идут рука об руку. Энн замолчала, я тоже не проронила ни слова, домыла чашки и перешла на блюдца. – Быть любезной – значит вести себя так, словно нет на свете другого места, в котором бы ты сейчас хотела находиться сильнее. Даже если это неправда. Я ополоснула молочник и теперь трудилась над чайником. – Вы понимаете, что все эти маленькие девочки смотрят на вас? – В самом деле? – Я замерла. – О да, слышали бы вы их. Вы, Меган, именно та девушка, которой они все хотят быть, когда вырастут, – спортивная, но вместе с тем женственная, вы одеваетесь так, как нравится вам самой, но при этом вы будете танцевать на балу «Блубонет». Они следят за вами, ищут в вашем поведении подсказки, что следует говорить и как себя вести. И я не думаю, что раздражительность – это тот пример, который вы хотите подать им, не так ли? – Да, вы правы, Энн. – Я понимаю, что она вам не нравится, но обратите все же внимание на Лорен в эти выходные, на то, как она себя ведет, что делает. Она может быть очень обаятельной и любезной. – Энн закончила вытирать молочник. – Хотя я не уверена, что это естественное ее состояние. О, МОЙ БОГ! Неужели Энн только что подколола при мне Лорен? Впрочем, шутила ли она? Я ничего не могла прочитать по ее спокойному, непроницаемому лицу. Не было ни улыбки, ни легкого мерцания в глазах, ни на секунду наморщенного носа… Но все же я была уверена, что только что услышала колкость. – Я обращу на нее внимание. И… спасибо, Энн. Она больше ничего не сказала. Вскоре вся посуда была перемыта и высушена, а я стала собирать свою сумку. – Фарфор вашей матери прекрасен, – сказала я на прощание. – Большое спасибо за то, что ничего не разбили. – И снова нельзя было понять, шутит Энн или нет. В тот вечер мой чемодан – собранный, выпотрошенный, собранный снова и снова выпотрошенный, замененный на больший и собранный снова – стоял у двери, как собака, ожидающая прогулки. Завтра мы поедем на выходные к Лорен, целых два дня унылых пафосных разговоров, охота на фазана, приготовление еды на открытом воздухе… И в центре всего этого светского буйства – принцесса Лорен, представляющая сценку «джинсы и бриллианты». Я закончила смазывать и чистить свой дробовик, положила его в чехол и поставила у двери рядом с чемоданом. А потом вдруг решила перепроверить, все ли молнии на нем застегнуты, да и вообще все ли в порядке. – Что с тобой? – спросила Джулия. – Я не знаю! Но могу думать только о Хэнке! – воскликнула я. – Добро пожаловать в мир, где у тебя есть парень, – спокойно сказала сестра. – У меня был парень и до этого! – Когда? – Фред, младше меня на год, помнишь? – ответила я. – Фред был не настоящим парнем. Это было правдой. Я не думала о Фреде так много за те несколько месяцев, которые мы встречались, как о Хэнке за пять дней с тех пор, как мы лежали на диване в нашей гостиной. – Итак, мы обо всем договорились? – спросила я. – Я не хочу, чтобы вы с Заком вошли в самый неподходящий момент. – Да. Эмодзи «красное сердце» означает, что вы заняты. Я придвинула чемодан ближе к двери и проверила, что его ручка надежно закреплена. Воооу! «Могу ли я зайти?» Было девять часов, и Хэнк хотел «зайти». Я подумала, что могу упасть в обморок. «Конечно!» Я ответила и сказала Джули, что Хэнк уже в пути. Я не знала, как далеко он был от моего дома, и забеспокоилась, не стоит ли мне переодеться. – Она милая, правда? – спросила я, указывая на свою пижаму. – Ты выглядишь великолепно, – заверила меня сестра. – Она не выглядит неряшливо? – снова забеспокоилась я, и Джулия бросила на меня полный жалости взгляд: – Нет, все хорошо. – Нет, не хорошо! Я гуглила его! – И что ты нашла? – Ничего особенного! Всего лишь миллиард Генри Уотерхаусов, среди которых один-единственный человек носит звание капитана. Я нашла его – он работает в сфере недвижимости, в офисе на Центральной скоростной автомагистрали. – Тогда он может быть уже недалеко, – сказала Джулия. Я побежала в ванную и накрасила губы, попытавшись сделать их чуть больше, чем они были на самом деле, затем подошла к окну и посмотрела на парковку. Прямо напротив нашей двери место пустовало, но я еще не видела машину Хэнка. Тогда я метнулась в свою спальню и яростно принялась копаться в шкафу, за минуту перебрав десятки вариантов, но так и не придумала, что бы такое особенное мне надеть. Когда Хэнк постучал, я на полном серьезе раздумывала, не снять ли мне пижамные штаны, оставшись в одной рубашке, но, глядя на себя в зеркало, я так и не смогла решить, будет ли это выглядеть сексуально или все же нелепо. Но так или иначе тянуть дальше было некуда. Я кинулась в гостиную и развалилась на диване, делая вид, что увлеченно читаю историю Римской империи. Джулия подошла к двери, и как только она повернула ручку, я поняла, что держу книгу вверх ногами. – Привет, Хэнк, – улыбнулась Джулия. Я как можно более медленно произнесла про себя «Один Миссисипи», а затем подняла голову. – Привет, – сказал он нам обоим. – Привет, – отозвалась я и подумала, не кричала ли слишком громко.