– Радарное патрулирование, – между тем повествовал Игнациус Дарлине, – очевидно, в достаточной мере надежно. По всей видимости, мы с таксистом оставляли на их экране след маленькими точками от самого Батон-Ружа. – Так ты и на экран попал, – зевнула Дарлина. – Подумать только. – Игнациус, нам пора, – вмешалась миссис Райлли. – У меня уже в животе урчит. Она повернулась и сбросила свою пивную бутылку на пол, где та разлетелась фонтаном коричневых зубастых стеклышек. – Мамаша, вы что – сцену мне устраиваете? – раздраженно осведомился Игнациус. – Неужели вы не видите, что мы с мисс Дарлиной ведем беседу? У вас же с собой есть кексы. Вот и жуйте их. Вы вечно жалуетесь, что никогда никуда не выходите. Полагаю, вы должны наслаждаться ночной жизнью. Игнациус вернулся к радару, а миссис Райлли залезла в коробку и съела шоколадный кексик. – Хотите? – предложила она бармену. – Миленькие такие. У меня и славные винные кэксики еще есть. Бармен сделал вид, будто ищет что-то у себя на полках. – Я носом чую винные кексики, – вскричала вдруг Дарлина, глядя мимо Игнациуса. – А и возьми, голубушка, – протянула ей выпечку миссис Райлли. – Я, наверное, тоже один отведаю, – сказал Игнациус. – Могу себе вообразить, вкус у них довольно неплох – особенно с бренди. Миссис Райлли разложила коробку на стойке. Даже мужчина с формуляром согласился взять миндальное печенье. – Вы где такие славные винные кексы брали, дама? – спросила миссис Райлли Дарлина. – Хорошие и сочные. – А вон там, у «Хоумза», голубушка. У них хороший сортимент. Много разнобразия. – Они довольно вкусны, – снизошел Игнациус, запуская вялый розовый язык в усы на поиски крошек. – Я, вероятно, один-другой миндальный еще съем. А кокосовые я всегда считал питательными кормами. И он целеустремленно зарылся в коробку. – Что ж до меня, так мне всегда после еды кэкс подавай, – сообщила миссис Райлли спине бармена. – Спорнём, вы хорошо готовите, а? – спросила Дарлина. – Мамаша не готовит, – догматически изрек Игнациус. – Она испепеляет. – А я вот готовила, когда замужем была, – сказала им Дарлина. – Хотя я как бы много таких консервированных штучек брала. Мне вот такой вот испанский рис нравится, у них всегда бывает, и спагеты такие с подливой. – Консервированная пища – извращение, – вымолвил Игнациус. – Подозреваю, в конечном итоге она крайне вредна для души. – Х-хосподи, опять у меня локоть начинается, – вздохнула миссис Райлли. – Прошу вас, сейчас я говорю, – вспылил ее сын. – Я никогда не ем консервированной пищи. Однажды поел, так сразу почувствовал, как у меня наступает атрофирование всех внутренностей. – У тебя хорошее образование, – сказала Дарлина. – Игнациус коле?ж кончил. А потом еще четыре года там ошивался, магисра получал. Игнациус кончил башковито. – «Башковито кончил», – с вызовом повторил Игнациус. – Определяйте, пожалуйста, свои понятия четче. Что именно вы подразумеваете под «башковито кончил»? – Не смей с мамой так разговаривать! – возмутилась Дарлина. – Ох, да он ко мне так плохо иногда относится, – провозгласила миссис Райлли и заплакала. – Вы себе представить не можете. Как подумаю, сколько всего я для этого мальчика сделала… – Мамаша, что вы мелете? – Ты меня не ценишь. – Прекратите сейчас же. Боюсь, вы потребили чересчур много пива. – Я для тебя все равно что мусор. А я хорошая, – всхлипнула миссис Райлли и повернулась к Дарлине. – Я всю страховку его бедного дедушки Райлли спустила, только чтоб он в коле?же восемь лет учился, а он с тех пор только дома валяется, да на тиливизер смотрит. – Постыдился бы, – сказала Дарлина Игнациусу. – Такой здоровый мужик. Погляди только на свою бедную мамочку. Миссис Райлли рухнула на стойку, рыдая и сжимая в кулаке стакан с пивом. – Это смехотворно. Мамаша, сейчас же прекратите. – Если б я знала, что ты такой жестокий, мистер, я б ни за какие коврижки не стала твоих сумасшедших россказней про автобусы слушать. – Вставайте, мамаша. – Да ты, похоже, и чокнутый к тому ж, – продолжала Дарлина. – Могла б и догадаться. Только посмотри, как бедная женщина плачет. Дарлина попыталась столкнуть Игнациуса с табурета, но тот лишь повалился на родительницу. Миссис Райлли неожиданно перестала рыдать и ахнула: – У меня ж локоть! – Что тут происходит? – В дверях бара, обитых зеленовато-желтым, как шартрез, кожемитом, стояла женщина. Статная, не очень юная, прекрасное тело затянуто в черное кожаное пальто, блестящее от мороси. – Стоит оставить заведение на пару часов по магазинам прошвырнуться, и поглядите только. Каждую минуту надо сидеть, наверное, чтоб вы, народ, мне всю мою инвестицию не испохабили. – Просто двое пьянчуг, – пожаловался бармен. – Я им от ворот поворот пытаюсь дать с тех пор, как они сюда зашли, а они липучие, что твои мухи. – А ты, Дарлина? – повернулась к блондинке женщина. – Вы с ними – большие друзья, а? На табуретках тут в бирюльки с этими субчиками играешь, как я погляжу? – Этот парняга свою мамочку гнобит, – объяснила Дарлина. – Мамочку? У нас тут теперь еще и мамочки завелись? Бизнес совсем завонялся. – Прошу прощения? – встрял Игнациус. Женщина его проигнорировала и вперилась взглядом в разломанную пустую коробку из-под кексов: – Кто здесь пикник себе устроил? Черт побери. Я вам, народ, уже говорила про муравьев и крыс. – Прошу прощения, – снова встрял Игнациус. – Здесь присутствует моя мать. – Вовремя вы здесь всякой срани понаразбивали, – я как раз себе уборщицу ищу. – Женщина посмотрела на бармена. – Выставь эту парочку отсюда. – Слушаюсь, мисс Ли. – А вы не гоношитесь так, – оскорбилась миссис Райлли. – Мы уже уходим. – Совершенно определенно уходим, – подтвердил Игнациус, ковыляя к двери и оставив мать позади сползать с табурета в одиночестве. – Поторопитесь, мамаша. Эта женщина похожа на фашистского коменданта. Она может нас ударить. – А ну постойте! – завопила мисс Ли, хватая Игнациуса за рукав. – Сколько эти субчики нам должны? – Восемь долларов, – ответил бармен. – Да это же разбой с большой дороги! – загрохотал Игнациус. – Вы будете говорить с нашими адвокатами. Миссис Райлли расплатилась двумя из трех банкнот, отданных ей молодым человеком, и, качнувшись мимо мисс Ли, проговорила: – Мы-то знаем, когда нас не хочут. Мы свои дела в других местах вести будем. – И правильно, – отозвалась мисс Ли. – И валите. Дела с такими типами – сплошной поцелуй смерти. Стоило набивной двери закрыться за семейством Райлли, мисс Ли изрекла: – Никогда мамочек терпеть не могла. Даже свою собственную. – А моя была шлюхой, – вымолвил мужчина с формуляром, не отрываясь от газеты. – В мамочках дерьма навалом, – поделилась житейским наблюдением мисс Ли, стаскивая кожаное пальто. – Так, а теперь мы с тобою немножко побеседуем, Дарлина. За дверью миссис Райлли, ища опоры, вцепилась в руку сына, но, как бы ни старалась, вперед они продвигались очень медленно – казалось, боковые движения даются им легче. В их походке стал прослеживаться рисунок: три быстрых шага влево, пауза, три быстрых шага вправо, пауза. – Уж-жасная женщина, – выговорила миссис Райлли. – Отрицание всех человеческих качеств, – прибавил Игнациус. – Кстати, как далеко мы от автомобиля? Я очень устал. – Он на Святой Анне, Туся. Пара кварталов – рукой подать. – Вы оставили в баре свою шляпку. – О. А я продала ее тому молодому человеку. – Вы ее продали? Но почему? А вы меня спросили, желаю ли я, чтобы вы ее продавали? Я был очень привязан к этой шляпке.