— Конечно, тебе мои слова кажутся дикими. — Нотка горечи послышалась в ее голосе. — Певичка из клуба «Метро», раздевающаяся на сцене, — девственница, и тем не менее это так. — Ее затушенная сигарета еще дымилась. Марва не выбросила ее, а снова взяла и раскурила. — Да, многие мужчины, и в том числе Джил Оппенхайм пытались. Но бедные девушки не похожи на богатых. Когда. я училась в школе, моя невинность оставалась моим единственным богатством. Я надеялась дождаться хорошего и состоятельного мужа. Но время шло, сама я добилась небольшого успеха, а подходящий человек почему-то так и не появлялся. Я видела много секса, пела много похабных песен, 'множество пьяниц лапали меня, в конце концов все это стало мне отвратительно. По-моему, в отношениях между мужчиной и женщиной должно быть нечто еще, кроме… — Почему ты так говоришь? — спросил Феррон. Марва вновь взглянула ему в глаза. — Я так чувствую. Не понимаю, почему вы, мужчины, думаете, что женщине все равно с кем. Сейчас как будто бы огонь горит у меня внутри. И мне больно. Может, сейчас скажу не то, что надо. Но я хочу, чтобы это у меня произошло с человеком, которого я полюблю и буду уважать. — Слушай, Марва, — сказал он нежно, — ты говоришь, что никогда не была с мужчиной, и я верю тебе. Но ты напугана до смерти. Почему ты стараешься принудить себя делать то, что противоречит твоим представлениям? Она начала судорожно рыдать и не могла остановиться. — Я устала выглядеть такой, а в действительности быть другой. Теперь поняла: как бы я ни старалась, для многих все равно останусь «этой ненормальной Миллер». Даже девушки, с которыми я работала в Новом Орлеане, в Чикаго, в Нью-Йорке и которые хорошо ко мне относились, считали меня странной потому, что я не соглашалась на любого старого развратника, готового снять для меня квартиру и предоставить роскошный автомобиль. Когда я уехала из города, все думали, что Джил поставил меня в трудное положение, на самом же деле мы едва поцеловались пару раз. Я работала до изнеможения четыре года: танцевала в кордебалете, показывала стриптиз, пела за гроши. Хотела пробиться, стать независимой. И что же в результате? Я возвращаюсь, и жирный мужик из багажного отделения обращается со мной как с бродяжкой. Земляки улюлюкают мне вслед на улице и швыряют помидорами. Я возвращаюсь к дяде, которому все это время посылала деньги, и вот — он даже не посчитал нужным встретить меня, наверное, опять пьян. Феррон поцеловал ее мокрые от слез глаза. Он чувствовал себя прекрасно, ему никогда так хорошо не было. — Плачь, плачь, крошка. Тебе нужно выплакать все это, — но оставайся сама собой. У тебя сейчас душевный кризис. Ее глаза еще хмурились за пеленой слез. — Да, но все это не решает проблемы. — Да, — признал Феррон, — не решает. Он поцеловал ее горячие губы… и внезапно его волосы встали дыбом. Он спиной почувствовал взгляд: кто-то наблюдал за ним. Феррон резко повернулся. Пара желтых глаз сумрачно рассматривала их через приоткрытую дверь. Марва неохотно встала и отряхнула подол платья. — Это Банджо. — Банджо? — Гончая дяди Мэтта. Они с Банджо неразлучны. Значит, дядя Мэтт сейчас придет. Глава 6 Марва открыла дверь. — Эй, дружище! Тощие бока собаки были влажны и забрызганы грязью. Она подозрительно обнюхивала протянутую руку. Марва позвала: — Дядя Мэтт! Ей ответили цикады и лягушки. Марва повернулась и спросила собаку: — Где он? Феррон предположил: — Может, на кухне? Она взяла лампу и пошла через гостиную в кухню. — Где дядя Мэтт? — еще раз спросила она собаку. Пес постучал хвостом по полу и улегся. — От него толку немного, — сказал Феррон. Марва оглядела заднюю дверь, затем открыла завешенный полотенцем шкаф в углу большой, пустой кухни. Пахло затхлым. Газеты, которые застилали полки шкафа, пожелтели от времени. Кроме небольшого мешка с белой кукурузной мукой, малоаппетитного куска жирного мяса и заплесневшего кофе в коробке, на полках не было ничего. — Значит, дошло до этого, — произнесла Марва. — До чего? Старик, по-видимому, пропивает большую часть денег, на питание почти ничего не остается. Феррон взял у нее лампу. — Почему ты так думаешь? Марва показала ему содержимое шкафа. — Даже при нынешних ценах на двадцать пять долларов в неделю, особенно в Бэй-Байу, можно питаться лучше. — Ты посылала ему так много? — Да. Последние два года. Феррон открыл дверь во двор. Луна еще не поднялась, и лампа осветила только щербатое деревянное крылечко и ржавый ручной насос. — Почему бы нам не поискать в летнем доме, о котором ты говорила, а если там нет, то можно пройти к реке. Марва провела языком по губам. — А если его нет и на реке? — Тогда поедем к нам на площадку. — Это будет прекрасно: добрые люди в Бэй-Байу сразу получат пищу для разговоров. А теперь надо взять фонарь. Где-то был в чулане. Марва прошла по кухне и остановилась перед столом из простых досок, на котором валялись бумаги, придавленные жестяной шкатулкой. С лампой в руке к столу подошел Феррон. — А что это? Марва ответила: — Чувство ностальгии. На большей части бумаг и бланков был штамп собственности. — Очевидно, дядя перебирал эти старые документы до того, как ушел куда-то. Она взяла со стола листок почтовой бумаги. — Он получил-таки мое письмо. Поэтому я нашла свежую воду в моей комнате. Она поворошила бумаги на столе. — Что ты ищешь, — спросил Феррон. — Он оставил записку. Феррон опустил пониже лампу, чтобы ей было виднее. Заголовок одного из документов привлек его внимание. Он прочел первый параграф, затем второй и произнес: — Занятно. — Что занятно? — Кажется, старик не так беден, как ты думаешь. — Не глупи. Дядя жил только на деньги, которые я ему посылала.