Феррон подумал. — Кажется, действительно предлагал деньги. Это меня тоже возмутило. — Крнечно, ты же не знал прошлого Марвы, и чего нам церемониться с этой дорогой шлюхой? Вот какое дело мы тебе предлагаем. Может, ты говоришь правду. Может, ты не убивал старика. Его было нетрудно убить. Любая женщина могла пристукнуть его такой тростью. Скажи, что Марва угробила старика ради денег, затем отдалась тебе, чтобы ты молчал. Так ты становишься свидетелем обвинения. Мы выдвигаем против тебя обвинение в соучастии и отпускаем тебя с отсрочкой приговора. Феррон покончил со своей яичницей. — Когда же все это могло случиться? Я спрашиваю, когда Марва убила старика? — Сразу же, как только вы вошли в дом? — Где же находился я во время убийства? — Можешь сказать, что ожидал ее наверху. — В это время она убила старика ради денег, о которых не знала, затем протащила труп триста ярдов и бросила в болото. А кроме того, как вы объясните выстрелы? — Я не верю, что стреляли именно в вас: либо ты, либо Марва застрелили Банджо, когда собака кинулась защищать старика. — Вы с ума спятили. Тэйер встал. — Так мы представляем себе это дело. Подумай над этим, Феррон. Я разослал полдюжины телеграмм с запросом о тебе. Уже завтра, до двух часов пополудни, я буду знать о тебе все, что необходимо знать. И если ты откажешься от нашей игры, и если обнаружится: за тобой что-то уже есть, то Бог свидетель, я лично провожу тебя к электрическому стулу. Воздушный шарик в животе у Феррона вновь начал раздуваться. Он недооценивал Тэйера. — Кто же это так хочет погубить девушку? — спросил он. — Почему вы так торопитесь уничтожить ее? Тэйер вытер кожаную подкладку своей стетсоновской шляпы носовым платком. — Только не я. Честно. Она сказала правду вчера ночью в доме своего дяди — я приударял за ней перед тем; как она уехала из города. Но, Бог мой, а кто этого не делал? Но она отказалась. Ну и пусть. Сейчас я хочу> только распутать эту мерзкую историю и чтобы было как можно меньше вони. — По приказу Оппенхайма. — Да, — признался Тэйер. — Старик Оппенхайм выплачивает немалую долю налогов. — Он надел шляпу и направился по дорожке к своей машине. — Проклятый коп, — сказал Джоуи. — Все они одинаковы. Каж- * дый готов продать собственную мать за обвинительный акт. Что у него на уме? Чего он хочет? — Стать шерифом, — ответил Феррон и закурил сигарету. Сухой и горячий дым вкусно заполнил рот. Если Тэйер проводит проверку, то вскоре узнает о трех годах заключения за убийство. Узнает также о долге банку в Батон-Руж в шестнадцать тысяч долларов. А в шкатулке старика было восемнадцать тысяч долларов. Феррон подсчитал в уме. Восемнадцать тысяч триста шестьдесят долларов минус четыре двадцатидолларовых, одна десятидолларовая и одна пятидолларовая бумажки, которые в спешке оставил в шкатулке убийца старика Миллера. Несмотря на опущенные боковые полотнища, в кухонной палатке, стояла почти невыносимая жара. Феррон начал вспоминать события прошлой ночи. Марва заходила на кухню до того, как они пошли туда вместе. Он теперь ясно вспомнил. Это было сразу же, как они приехали в дом. Она. попросила его подождать в гостиной, пока ходила искать дядю. Но вернулась достаточно быстро, и, конечно, не могла за это время убить и тем более перетащить труп старика в болото. Но, кроме того, они же видели стаю кружащих ястребов еще с платформы станции. — Ты не знаешь случайно, какой порядок назначения окружного следователя в этом штате? — спросил он Джоуи. — Мне кажется, — ответил повар, — что он должен быть медиком. А что? — Старик был мертв уже два часа, когда мы приехали туда. — Что за дьявольщина! Все здесь на площадке знают это, вернее, знают, что ты не убивал старика. — Ребята говорят об этом? — А о чем мы должны говорить — о Маленкове? Или о том, на сколько пунктов выросли акции «Крнникот Коппер» или «Доу Ке- микл»? Если полиция зацапает тебя, все мы останемся без работы. Феррон погасил сигарету. — Будь добр, Джоуи, налей кофе в термос. И положи в бумажный пакет несколько кусков хлеба с маслом, немного яиц и бекон. — Ясно. Как скажешь. Через пять минут, мистер Феррон. Я сварю еще кофе. В ожидании кофе Феррон пошел к трейлеру Беби Иды. Она смачивала волосы жидкостью для завивки, волос, и выглядела недовольной. — Знаешь, Эд, если бы голова у меня была такая же большая, как задница, то мне пришлось бы тратить целый ящик этого снадобья на один раз. Вообще-то и сейчас немало тратится. Сама не знаю, почему мне хочется выглядеть красивой. Может, это ностальгия по тем давнишним временам, когда я еще не растолстела. — Не окажешь ли мне услугу, Ида? — спросил Феррон. Она подозрительно посмотрела: — Какую? — Приюти девушку в своем трейлере на ночь или две. — Ты имеешь в виду девушку Миллер? — Да. — Может, возьмешь ее в свой трейлер? — Пожалуй, не возьму. Кроме всего, у меня только одна кровать. — А сколько кроватей еще нужно? Беби Ида накрутила прядь волос на бигуди. — Женись на какой-нибудь милой даме и успокойся, я тебе говорю. А ты что делаешь? Едешь в город и впутываешься в историю с шикарной девкой и убийством. Пойми, Эд, я не нападаю на нее. При той цене, которую, она берет, девица должна быть хороша в своем деле. Если бы мне давали по пятьсот долларов в ночь за мое прекрасное белое тело — за все шестьсот сорок футов его веса, то, поверь, я не стала бы сидеть перед аттракционами, продавая собственные фотографии этим мужланам за несчастные гроши. — Может она воспользоваться твоей запасной кроватью? — Почему нет? Когда она собирается переселиться? — Не знаю, еще не говорил с ней. Феррон вернулся в кухню и забрал бумажный пакет с едой, который приготовил Джоуи. Чувство вины усиливалось. Теперь Эду стало ясно: раз они с Марвой увязли в этой истории вместе, то он не должен был оставлять ее одну в пустом доме. Но тогда он поступил импульсивно. Слишком сильно подействовала на него ее фотография. Он включил стартер грузовика, использовавшегося для перевозки оборудования аттракционов, лестниц и метел. Балл Горэм, с игральными картами в руках, поднял боковой полог палатки. — Все в порядке, Эд? — Да. Все хорошо. Я на минутку съезжу в город, затем к дому Миллера, заберу свою машину. — Может, возьмешь кого-нибудь из ребят пригнать грузовик обратно? — Не надо. Я хочу уговорить девушку Миллер переехать к нам на площадку до судебного расследования. Она может привести машину. — Как скажешь, — ты владелец аттракционов. Когда Феррон ехал по дороге в город, в церкви начал звонить колокол, поплыл мягкий, мелодичный звук. В этот час деловые кварталы были пустынны. Только несколько семей горожан, одетых в лучшие воскресные костюмы, направлялись к церкви. Кафе и пивные были закрыты. Помимо звона колокола явственно слышалось шлепанье печатного пресса в типографии издательства «Пикайун» Этот звук казался необычно громким в неестественной тишине улицы. Дверь почты оказалась открытой. Феррон остановил машину и вошел внутрь. Матовые стекла окон за металлической решеткой были закрыты, но мелькало что-то белое и слышался шорох конвертов, падающих в ящик, — кто-то сортировал почту. Он постучал в одно из окон: — Мисс Мерри! Рыжеволосая девушка открыла окно. Она была одета для церкви — в изящном синем костюме с белым воротником и тоже изящной шляпке. Рядом на столе лежала пара белых перчаток и молитвенник. — А, это вы, — протянула она. — Мы по воскресеньям не работаем, мистер Феррон. Я только разбираю десятичасовую почту. Но коль скоро вы уже здесь, распишитесь за заказное письмо, оно пришло на ваше имя сегодня утром. Феррон расписался на квитанции, которую она подсунула под решетку, и не стал вскрывать конверт: и так знал, что написано. Банк Батон-Ружа хотел получить свои деньги. Ханна снова принялась за сортировку писем. — А теперь прошу извинить меня. Мой жених через несколько минут заедет за мной, и я хотела бы попасть в церковь вовремя. Феррон внимательно наблюдал за ней через решетку. — Какую позицию вы занимаете, Ханна? — спросил он. — По какому поводу? — Вы верите, что мы с Марвой убили ее дядю? Ханна засмеялась: — Не говорите глупостей. Ребята просто потеряли головы вчера ночью. Да и все мы, я думаю. — Но вы не любите Марву? — Мы никогда не были закадычными подругами, но нельзя сказать, что я не люблю ее, просто безразлична к ней. Я думаю, она сделала глупость, что вернулась домой. Ее жизнь в Нью-Йорке не мое дело, но нечего ей выпендриваться перед нами.