Во второй половине дня жара все еще держалась. Эмили Хевитт, восседая между отцами города и их супругами на украшенной флагами трибуне, сооруженной в лесу, чувствовала себя в высшей степени неуютно: еще никогда в жизни она так не скучала. Высокий белый воротничок костюма для верховой езды буквально душил ее: брюки казались слишком узкими. Она испытывала чувство, которое было сравнимо разве что с незапланированным сидением в луже. Монотонно бубнил оратор. Смешанный с запахом жареной рыбы запах пота толпы буквально доводил ее до тошноты. И она поклялась самой себе, как, впрочем, клялась каждое Четвертое июля: уж в следу- ющем-то году непременно уехать из города на все лето. Правда, Эмили считала, что, будучи одной из Хевиттов, обязана выполнять свой гражданский долг. Дальний ее предок со стороны отца был когда-то мэром города. И город был назван в его честь. Другой уважаемый представитель рода был министром юстиции. И, хотя общественное положение и состояние давали Хевиттам определенные преимущества, они же налагали на них престижные, но достаточно тягостные, нудные обязанности. Эмили — маленькая женщина с золотистыми волосами в свои двадцать три года уже успела овдоветь. Занималась благотворительностью — она была президентом Лиги юниоров и директором больничного комитета, добывала денежные средства для содержания детского сада, где воспитывались цветные дети, являясь одновременно признанной меценаткой дома Элис-Монплентон для матерей-одиночек. Пока оратор выплескивал на толпу бесконечные словесные потоки, Эмили пыталась, правда, безуспешно, обмахиваться импровизированным веером — кусочком картона, создавая у своего лица какое-то подобие движения воздуха. Перспективы на вечер казались малообещающими. Для избранных в «Кантри-клубе» будет дан бал, в финале которого вспыхнет фейерверк. Хронические алкоголики, была уверена Эмили, не упустят подобной возможности и наверняка напьются по этому поводу — возможно, «примут» больше обычного. Хронические же донжуаны — браконару- шителй — при первой представившейся возможности побегут в кусты. Мей Арнольд, как всегда, уляжется не с тем мужчиной. А Хи Тайер, провожая ее в очередной раз домой, наверняка опять предложит руку и сердце… Она окинула взглядом толпу, высматривая Хи. Возможно, он, как обычно, уже дома, чтобы успокоить собственную совесть, поскольку сама она никак не может принять окончательного решения. И все же, пригласив к себе Хи заглянуть на минутку, так и быть, позволит ему унести себя на руках в спальню наверх. В четвертый, а может быть, уже пятый раз?.. Эмили чуть-чуть смутилась. Но не от мысли о том, что она ляжет в постель вместе с Хи, а оттого, что теперь никак не может вспомнить, сколько раз позволяла себе подобное — ведь для нее это так мало значило. И Эмили принялась интенсивнее пригонять картонкой свежий воздух к своему лицу. Если вспомнить, то и с Эвереттом у нее было то же самое. Нередко она размышляла о возможном браке. Но к чему он? Ведь она не получала никакого удовольствия от всех этих мимолетных связей. А если рядом будет один… Психолог из женского клуба утверждает, что в каждой женщине скрыта спящая тигрица, разбудить которую может только подходящий для этого случая мужчина. Так вот, если она права, то страстные всхлипы обоих обожателей, обладавших до сих пор ею, могли вызвать у Эмили лишь жалобное мяуканье. Не более. Даже после того как Хи, в эйфории, удовлетворенный, уходил домой, сама она лежала без сна, прислушиваясь к пению цикад и крикам лягушек в пруду, задавая себе вопрос: нормальна ли она вообще как женщина? И если бы нашелся наконец тот, который добился бы обладания ею просто и быстро, без всяких там наивных предисловий, тогда у нее, возможно, и появился бы вкус к этому тонкому, деликатному делу. Джейн Винсон, супруга судьи Винсона, осоловевшая от жары рядом с ней на трибуне, придвинулась поближе, прошептав: — О, Боже! И долго он намеревается так болтать? — Понятия не имею, — так же тихо ответила Эмили. Известие о налете на банк и смерти Гарри Миллера достигло лужайки, где была воздвигнута трибуна, около четырех с минутами. С самого начала, как, впрочем, и несколько месяцев спустя, в толковании деталей относительно этого налета появились противоречия. Точнее сказать, неразбериха. Только Гарри Миллер, один-единственный человек, мог сказать, сколько людей участвовало в этом нападении и как они выглядели. Но кассир был мертв. Не удалось установить даже точного времени налета. Он мог произойти как утром, так и после полудня. Наверняка стало известно лишь одно: сейф ограблен, и Сэм Харрис, владелец бензоколонки на углу Пятой и Джексон-стрит, который хотел разменять в банке пятьдесят долларов, нашел мистера Миллера убитым в два часа пятьдесят минут. Три пули в грудь и две в голову послужили причиной мгновенной смерти: кассир лежал на полу. В связи с тем что в этот день беспрерывно взрывались ракеты и хлопушки, невозможно было определить, как давно произведены выстрелы. Даже пожилые дамы и джентльмены, которые сидели на скамейке перед банком, не слышали выстрелов. А если и слышали, то в общем шуме не обратили на них внимания. О том, чтобы продолжать празднество, не могло идти и речи. Вскоре послехтого, как полицейская сирена взвыла первый раз, возвещая о прибытии шерифа Кронкайта, областного прокурора Хи Тайера и двух помощников шерифа, которые действовали в районе леса, цветные начали старательно выбираться из толпы. Вскоре и фермеры, прихватив свои корзины с припасами, пшфузились в машины и тоже покинули лесную лужайку. Эмили было жаль Гарри Миллера, но Тем не менее она обрадовалась, когда оратор наконец-то закончил свою пространную/речь. Кожаные брюки для верховой езды от обильного пота буквально прилипли к ногам,' и она, чувствуя неловкость и невозможность избавиться от этого дискомфорта, все же присоединилась к Салли Плейфорд, Джейн Винсон и Мей Арнольд, которые расположились в тени вечнозеленых дубов, где женский союз разбил палатку с освежающими напитками. — Все это так ужасно для бедняжки Ви, — сказала Эмили голосом, полным сострадания. — Я совсем недавно говорила с ней в клубе, и она так и сияла от счастья. Ви считает, что ребенок, с которым они так долго тянули, придал их жизни совершенно новый смысл — они словно заново начали жизнь. И вот теперь Гарри мертв. Мей Арнольд заинтересовалась, где же был в это время шериф. — Видимо, в постели, — фыркнула Джейн Винсон. — Ведь ни для кого не секрет, что он слишком стар для подобного рода деятельности. Ему следовало уйти на пенсию еще несколько лет назад. — Она пыталась говорить обо всем этом с достоинством, чтобы кто-то не подумал, что она сплетничает. — Я всегда говорила, что рано или поздно случится нечто подобное. Причем могу побиться Об заклад, что Том неоднократно советовал Гарри держать банк на запоре, особенно если он дежурил один. Мей Арнольд посмотрела на свои часики. — Ну вот, теперь Гарри поумнел. Если никто не возражает, я убегаю. Обещала купить кое-то Эду. Эмили между тем спрашивала себя, слушая болтовню приятельницы: и кого только та старается обмануть? Она бы на ее месте вела себя много скромнее. В городе и так знали все, за исключением, конечно, самого Эда, что у жены любовная интрижка с тренером по футболу Джеком Хайесом. И Мей, конечно, могла бы уговорить его не ездить на такой отвратительно вызываклцей машине. Просто поразительно, как нелепо выглядело это ярко-красное авто на фоне светло-коричневых стволов-сосен, окаймлявших проселочные дороги. Когда Мей исчезла, Салли Плейфорд сморщила носик. — Значит, отправилась за покупками для мужа? Так, так! — Она подергала себя за платье, чтобы оно хоть немного отстало от влажного тела. — Попомните мои слова: рано или поздно Эд застукает ее на месте преступления. И тогда ей будет грозить та же участь, что и Гарри. — Несомненно, — подтвердила Джейн Винсон. — Но Мей, видимо, считает, что игра стоит свеч. Вспомните, о чем нам рассказывала эта психологиня из Майами. Ну, насчет тигрицы… Эмили криво улыбнулась. — А, это о том, что в каждой женщине до поры до времени притаилась тигрица, которую в состоянии разбудить только истинный мужчина? — Если вы спросите об этом меня, отвечу, что удовольствуюсь ролью котенка, — смеясь заявила Салли. — Может быть, это не столь божественные ощущения, но зато… надежно. Эмили рассмеялась и начала пробираться к своей машине. У каждого свой вкус, решила она. Кроме того, все зависело от того, какие цели ставила перед собой женщина в жизни. В известном отношении она даже завидовала Мей Арнольд: Мей, видимо, испытала то, чего Эмили еще испытать не довелось. Когда они только приехали сюда, на эту лужайку, Эмили поставила свой кабриолет кремового цвета с прицепом для лошадей в тени деревьев, но за полдня солнце успело переместиться и теперь букваль-' но поджаривало именно этот участок леса. К счастью, Эмили оказалась достаточно предусмотрительной, попросив Бена сесть на Леди и отправиться домой. Если бы не это, лошадка Эмили стояла бы сейчас тут в самом плачевном состоянии. Кожаные сиденья машины были буквально раскалены. Эмили поморщилась и отвела машину с прицепом в тень. Потом вышла, сняла верхние кожаные брюки, стянула шейный платок и стала ждать, пока остынут сиденья. В легкой блузке и тонких брючках она почувствовала себя лучше, но ее по-прежнему снедала меланхолия. Вот прошла и еще одна утомительная неделя в хлопотах, связанных с помощью детскому саду и дому для матерей-одиночек. Казалось, чем больше собирали для них благотворительных пожертвований, тем больше девушек стремилось стать матерями-одиночками. Во всяком случае, на деле именно так почему-то и получалось. Еще она обещала, если праздник закончится рано — так оно и случилось — заехать в больницу, чтобы переговорить с управляющим о новых рентгеновских установках, которые должны были прибыть в самом скором времени. Совет попечителей никогда не одобрил бы таких расходов, и Эмили хорошо знала об этом. В итоге случится так, что она сама будет вынуждена выписать чек, спасая жизнь людям, до которых ей не было никакого дела. И все это лишь потому, что у нее водились деньги и сама она — одна из рода Хевиттов. Эмили прислонилась к дверце машины. Все показалось вдруг таким бессмысленным, а наступающий вечер лишь продолжал день. Все одно и то же, кругом те же лица, те же голоса. Может быть, ей все-таки выйти замуж за Хи? А вдруг ребенок придаст смысл ее жизни, как говорила Ви Миллер? Со временем Хи наверняка станет в городе известной личностью. Выборы на пост окружного прокурора стали всего лишь первой ступенькой его политической карьеры, которую он намерен сделать. v Эмили как бы взвешивала мысленноего шансы. Конечно, Хи был на десять лет старше ее, но ведь тридцать три года — еще не возраст. К тому же он не охотится за ее капиталом, у'него самого денег больше, чем у нее. Вот если бы Хи только нравился ей! Возможно, так бы оно и случилась, если бы он не вел себя как проклятый джентльмен. Она провела рукой по кожаному сиденью: оно успело заметно остыть. Эмили села в машину, закурила сигарету и выпустила дым в безоблачное небо. Да, брак с Хи Тайером мог бы в какой-то степени решить ее проблему. Во всяком случае, ей бы не приходилось постоянно и бесконечно скучать. Она обзавелась бы ребенком или, может быть, и двумя сразу, которые заполнили бы все ее существование; но, с другой стороны, всякие бытовые мелочи, такие, как мытье посуды, стирка пеленок, да и сами дети не казались ей слишком возвышенной заменой ее неудовлетворенности жизнью. Ведь в сущности каждая женщина имеет право на то, чтобы хоть немножечко чувствовать себя тигрицей. Она вздохнула, завела мотор и поехала в город. Еще не все участники праздника разбрелись по домам. Перед банком толпилось много народа, стояли три патрульные машины местной полиции и две — из полиции штата. Эмили решила, что не хотела бы оказаться среди преступников, ограбивших банк, если полиция их поймает. И вспомнила, что Гарри Миллер был одним из самых симпатичных людей в городе. ' Потом она поразмышляла о том, не следует ли ей все же остановиться, но в конечном итоге решила не делать этого. На месте преступления делать ей было абсолютно нечего, тем более что Хи все равно расскажет при встрече о подробностях, когда заедет за ней, чтобы отвезти на бал в «Кантри-клуб». Она пересекла почти весь город, направляясь к больнице, расположенной в противоположном его конце. Под лучами предвечернего солнца на территориибольницы работали четыре заключенных, голые до пояса, без головных уборов, с блестящими от пота загорелыми телами. Толстопузый и вооруженный до зубов надзиратель в костюме цвет та хаки прятался в тени дерева и не спускал с них глаз. Тот факт, что заключенные работали в черте города, казался Эмили просто недопустимым. И не только ей, но и некоторым другим представителям рода Хевиттов. С тех пор как Кронкайт занял место шерифа, заключенные привлекались к работе постоянно: они убирали и увозили мусор, приводили в порядок территорию общественных учреждений и лесопосадки ближнего пригорода. Шериф утверждал, что бесплатный труд позволяет снизить некоторые налоги — это несомненно являлось истиной. Кроме того, в законодательстве не было ни слова, против подобной практики. Что ж, может быть, теперь, после нападения на банк и убийства Гарри Миллера, шериф откажется от своей идеи, не дожидаясь, пока какой-нибудь заключенный совершит более тяжелое преступление. Проезжая мимо, Эмили внимательно посмотрела на вооруженного, надзирателя и сосредоточила все свое внимание на том, чтобы не сбить машиной какого-нибудь заключенного, толкавшего перед собой тележку, полную веток и мусора. При этом она не заметила грабель, валявшихся рядом, на дорожке, зубьями вверх. Деревянная ручка ударила в заднюю часть машины, а металлические зубья вонзились в правую заднюю, мгновенно зашипевшую продырявленную покрышку. Надзиратель вышел из себя. — Черт бы вас побрал! — ругался он, выскочив из тени дерева на солнцепек. — Кто, подонки, оставил грабли на дороге? Светловолосый парень лет двадцати ответил ему: — Попридержи язык, Мэрфи! Мы же в дамском обществе. Трое других заключенных прервали работу и с нескрываемым восхищением уставились на Эмили, когда та вышла из машины, чтобы обследовать пострадавшее колесо. Она тоже столкнулась с ними взглядом. Один из них, загорелый, коротко подстриженный, вовсе не был похож на заключенного. Он с успехом сошел бы за благовоспитанного студента, которого наняли на работу, чтобы он имел возможность оплатить свое обучение. Мэрфи сочно сплюнул табачную жвачку. — Мне очень жаль, мисс, что так случилось. От жирного копа разило виски. — Вы и должны жалеть! — запальчиво ответила Эмили. — Что я вижу? Кто позволил вам заставлять работать этих людей Четвертого июля? В день официального народного праздника? Надзиратель провел по губам тыльной стороной ладони. — Но праздник не имеет отношения к этим парням, мисс! Они приговорены к длительным срокам заключения. И если капитан говорит мне, что они должны работать, то, значит, так и будет. Блондин, явно критически относящийся к способу выражения мыслей надзирателя, лукаво подмигнул Эмили. — Во всяком случае, никто не сможет, мисс, заподозрить нас в том, что мы ограбили банк. И это, вероятно, единственное, чего они не в силах нам пришить. Эмили поймала себя на мысли, что против собственной воли ответила на улыбку арестанта. Нет, этот парень не мог быть никудышным. Во всяком случае, уж совсем отпетым негодяем. У него такие невинные голубые глаза. Неожиданно надзиратель сильным и ловким ударом кулака сбил парня с ног, заметив бесстрастно: — Ты давно напрашивался, Моран. А теперь поднимайся и иди поменяй колесо у машины мисс. И, если я услышу от тебя еще хоть одно неподобающее замечание, завтра получишь карцер. — Слушаюсь, сэр, — ответил парень с наигранной почтительностью. Под зорким взглядом надзирателя Моран поднялся на ноги, вытащил из замка зажигания ключ и, открыв багажник, без особых усилий извлек оттуда запасное колесо. Эмили столь же запальчиво отреагировала на слова надзирателя: Вот уж этого совсем не нужно было делать! Вы не имеете никакого права бить человека! Я доведу этот факт до сведения шерифа и окружного прокурора! Жирный коп не испугался. — Ради Бога, мисс! Они отлично знают Морана. — У нас есть несколько неприятных типов, но Моран самый поганый из всех. Я вам советую немного отойти от машины, пока он не показал один из qbomx мерзких трюков. Эмили не. двинулась с места, оставшись стоять у дверцы, а светловолосый ловко приподнял домкратом машину и снял поврежденное колесо. Еще никогда ей не приходилось видеть человека столь1 прекрасного телосложения. Бронзовый торс был мощным и в то же время гибким, мускулистым, что явно свидетельствовало о незаурядной мужской силе. Мышцы рук двигались играючи, среди резко очерченных линий лица особенно выделялись разбитые надзирателем губы. Эмили протянула ему носовой платок. — Вот, пожалуйста, сотрите кровь. Моран спокойно взял платок, улыбка едва тронула его губы. — Спасибо. Странно как-то, что вы не испытываете передо мной страха, мисс Хевитт.