В животе сжалось, дышать стало невмоготу. — Погоди, Лен, секунду… Подложи подушку. Ленка все сделала молниеносно, бормоча по ходу — между прочим: — Я же тебя знаю — ты всегда идешь на боль. Чтобы все самой пересилить. Знаешь, я не верила в это и в то же время была совершенно уверена… — Не пропустили. Не успели, — выдавила она из себя. — Вот и слава Богу! — как бы подытоживая, легко сказала Ленка. — Я тоже так думала. А то бы ты не пережила. Тебе нужно дальше всё про всё рассказать?.. Подумай. Хочешь "да", хочешь, "нет". И так уже все ясно… И еще ясно мне, почему ты с этим ментом разбежалась. — Да… — Что "да"? — Я расскажу, — собралась она. — И все. И Ленка просто стала молчать. Во Владике ее взяли секретарем в суд. Потом она развязала… Как-то очень скоро все случилось. Познакомилась — вот смех! — с прокурором, который учился в Москве, на юрфаке. Общих знакомых нашли, кого-то из преподавателей повспоминали, оценки у них одни и те же хватали — так и понеслось… Была с им в какой-то компашке… Он иногда покуривал, для ради понта. Поссорилась с ним в тот вечер — и свалила. Прихватив "косяк" — назло и про запас. Где-то на окраине дело было, она даже адрес тех прокурорских друзей не знала, он ее привез туда на своей праворульной, почти новенькой "камри". Свалила в темноту и, дура, решила проветриться, пройтись… Часа в два ночи. Тепло было. Тут ее и прихватили. Ментовская машина даже не подъезжала. Тормознула впереди, метрах в тридцати, ударила светом фар. Она их лиц тогда не увидела. — Ого, какая хорошая? Куда движемся, красавица, на ночь глядя? Следующий кадр — сразу заднее сиденье в темной, воняющей перегаром коробке. — Ого, какой амбрэ! Ты чо, красавица, по конопляному полю на пузе ползала? Ей хочется ржать, она давится и прыскает. Следующий кадр — обезьянник. Ее все еще давит ржачка… У ментов настольная лампа — старая, как у мамы была: металлический рожок-цветок с облупленным краем. Один из трех ментов отворачивает рожок в сторону — эдаким галантным жестом, чтобы, вроде как, не светило ей в глаза. Почему-то все менты молчат. Очень долго молчат и мнутся. Ей становится странно, но еще не страшно. Она смотрит на одного, на другого. Почему-то они все сосредоточены, сопят. — Салага-то где наш, курсант где? — вдруг тихо спросил один. — Что, забыл? Он на вызове там, в Седанке, на бытовухе, — отозвался другой. — Ну, пусть потом отдохнет… Сделай, а? — по-дружески приказал первый. — Да успеем, чего… — хмыкнул второй. А третий просто стоял в дверях… И тут они сделали ошибку. Они посмотрели на нее все трое разом. Она увидела их взгляды — все сразу. Так смотрит стая, которая сейчас поднимется и разорвет добычу. И она увидела, как ее будут убивать. Пропустят — и убьют. Может, просто пригрозят?.. Скорее всего отвезут — и скинут куда-нибудь в воду… — Может, они все-таки не хотели тебя убивать? — осторожно проговорила Ленка. — Знаешь… типа, не суди… Это ж не отморозки какие-то… — Да, Ленка. Если бы я так думала тогда… и если бы так оно и было… знаешь, все кончилось бы еще хуже, чем кончилось… — ответила она, едва ворочая языком. — По крайней мере, для меня. Я знала… Просто я должна была тогда знать, что они убьют меня. — Ну чё… — сказал тот, что сидел за столом. — Не будем давить массой. Детей не надо пугать. Погодьте там, я поговорю пока, мы поговорим тут… Двое вязко вышли. Плотно закрыли дверь. Тот вязко поднялся и зашел к ней в обезьянник. — Встань-ка… Она поднялась. Кайф куда-то провалился. — Где у тебя?.. Где прячешь? Она и не отпиралась, чтобы избежать дурного обыска с лапаньем. Сразу достала мятый "косяк" из-под лифчика. Он был таким сплющенным, как килька, что она заржала. Но сразу как-то заткнулась, будто гвоздем под кадык ткнули. — Правильное место, — кивнул мент. — А в другом… Он резко и умело сорвал петлю с пуговицы на ее джинсах, пальцем рассек молнию донизу… Пальцы его были жутко горячими. — Не дергайся… — Он так же резко развернул ее к стене лицом и ударил основанием кисти в шею, чтобы нагнулась к лавке. — За оказание сопротивления — еще "трояк" будет. Сечешь?.. Сечешь… И тут она поняла, что ее убьют. Вывезут — и все. Странные чудеса случаются в жизни. Она уперлась глазами в лавку — и прямо в этой крашеной в зеленый цвет лавке увидела свою смерть, плоскую и густо крашеную такой же вонючей масляной краской с лопнувшими пузырями… И пока сзади резкая горячая лапа уже не умело, а тупо сдергивала с нее джинсы, вдруг вспомнила перед смертью удивительную историю про то, как великий гипнотизер Вольф Мессинг попал в фашистам в такой же, наверно, обезьянник с крашеной лавкой, — и там он тоже сразу увидел свою смерть прямо перед собой и понял, что у него есть только один шанс и в этот шанс, длящийся несколько секунд, надо втиснуть всю свою силу… Что он там сделал? Он усилием молчаливой воли собрал всю стаю, всех этих гадов-ублюдков вместе с собой, они все пришли, столкнулись друг с другом, как в толпе на перекрестке в час пик… и потеряли силу, как всякий человек, который на полном ходу натыкается на толпу. Он отнял у них силу всего на несколько секунд. Просто как-то вдохнул ее, как дым "косяка", — и они все стянулись в одну точку. И она тоже вдруг отключилась, вдруг забыла про этого, сзади… и вдохнула. Что-то случилось сразу. — Ты чё?! — донесся злобный голос издалека. — Я что, звал уже?! Какого хрена?! Ты мне весь кайф сломал… Бл… И ты тут?! Ну, кой хрен, прете, как бараны?! Руки вдруг отпустили ее. Она не дышала, вперившись глазами в зеленую, плоскую смерть под ней. Она боялась шелохнуться — шелохнись, и джинсы сами упадут совсем… и тогда можно ржать — не ржать, а конец один. — Ну вы чё?! — как-то уже совсем растерянно возмущался вязкий голос сзади. — Сами, что ль, обкурились? Э, браты, вы чё?! И все. Тишина. Она не дышала еще на раз-два-три. Потом распрямилась — и осторожно подтянула джинсы, затянула молнию — и, не дыша, повернулась. Картинка была — чисто для YouTube, которого тогда еще в помине не было. Все трое были тут — один с ней, в обезьяннике, двое снаружи. И все смотрели теперь не на нее, а друг на друга, застыли с абсолютно дебильными улыбками, с приоткрытыми в дебильной улыбке ртами и стеклянными глазками. Только слюней висячих не хватало до полноты диагноза. Ничего, зато все остальное у них висело… Три дебила-эксгибициониста в погонах со спущенными штанами глядели друг на друга. Кто-кто, а оборотни в погонах отдыхают… Она, не дыша, прошла мимо них, сквозь них. — Я не поняла, Ань. Они что там, кончили сразу все вхолостую, или ты их просто импотентами на час сделала? — поинтересовалась дотошная Ленка. — Ага. Я бы специально задержалась, чтобы разглядеть в деталях… чтобы потом тебе рассказать, — огрызнулась она из-под пледа. — Я ноги уносила. Она уносила ноги. Она просто вышла и перед тем, как ожить и рвануть бегом, еще успела страшно, по-живому испугаться неясной фигуры вдали, подумала, что это "курсант-салага" успел разобраться с "бытовухой" и теперь возвращался в отделение. — …А знаешь, Анька, я догадалась, чего ты потом замуж за опера выскочила, — вдруг развеселилась Ленка. — Да ничего веселого… — Нет, ну просто. Ты ведь их хотела потом достать и всех-всех убить. И вдруг она обнаружила, что уже все-все рассказала Ленке и рассказывать больше нечего. Раз — и все. Странное облегчение возникло — прямо такое, будто что-то большое отняли у нее, что она тащила долго и мучительно… она и сама хотела бросить, но не могла, кто-то сказал, что надо нести, она и несла… а теперь эту тяжесть взяли и отняли, и она не знает, что делать с этим своим облегчением. Такое было с ней в детстве, когда мама первый раз вела ее по серьезному зубному делу к стоматологу. Два дня перед этим казались в два раза длиннее всей ее маленькой жизни. А потом вдруг как-то раз — и все случилось совсем не больно и очень быстро. Она даже не успела зареветь, а мама ее уже тащила из кабинета… И прикинь, Ленка, она даже упиралась на выходе перед дверью, будто боялась, что ее обманули и будут мучить потом, а ей надо, чтобы уже сейчас отмучиться — и все. Страх отняли, страх, который так просто и быстро не хотелось отдавать, потому что она с ним свыклась. — Была такая идея-фикс, но не долго. Я все про них узнала. А они про меня ничего не знали. Мне ведь повезло, Лен, — я же в тот вечер документы дома забыла… — Говорить теперь было удивительно легко и не обязательно. — Но ты не права. Тот капитан давно ко мне подъезжал. И когда все это случилось… Знаешь, я поняла, что это — второй звонок, и теперь надо завязывать совсем. То есть — со всем. Завязывать со всей этой жизнью, вырвать ее с корнем и выкинуть. Вернуться в Москву — и снова пойти вперед, с той точки… ну, с той стрелки, когда я дурой помчалась не по тем рельсам. Я просто запустила часы назад, в прошлое, и решила начать свою альтернативную историю, как в фантастике… У меня с этим опером-капитаном… — Опель-капитан! — перебив, хохотнула Ленка. — Старое такое авто, да? Далеко не уедешь. — Да хоть горшком назови… — не восприняла она шутку подруги. — Одним словом, у меня с ним как-то сразу негласный такой брачный контракт образовался. У него были виды на Москву, у меня была удобная прописка в ближнем Подмосковье. Плацдарм-трамплин. — Да и ты сама, вообще, ничего… — хмыкнула Ленка. — Знаешь, я, грешным делом, подумала, а может, ты любила этого опера-"опеля"… Раз тебя блевать не тянуло просто уже от погон, а не от мужиков одних… А? — Ну, ты же психотерапевт… ты же знаешь, я всегда иду на боль, — сказала она и глубоко вздохнула. — А вообще, он неплохой паренек оказался. Даже немного затёр мою аллергию на ментов. Ему, с одной стороны, подфартило, а с другой, не повезло. Сначала я вся такая из себя фригидная была, а потом уж и рвать начало в самые те моменты… Он мне лечиться советовал. Считай, не сразу валить от меня собирался… А может, и вообще, не собирался. Теперь уже не скажешь определенно. Он же знал, что детей у нас быть не может…