— Если нужно сделать такое предложение, от которого она не сможет отказаться… — нарочито сухо начала она. Он внезапно пресек движение ее холодной мысли резким, ударом. Шар грохнул в лузу. — Это ей хочется сделать такое предложение… Ладно. Разберусь. Похоже, он уже злился на себя за то, что дал хмельную слабинку, которая сегодня была позволительна только ей, сменившей стиль. "Точно-точно. Это все от того, что ты сменила стиль", — сказала она себе и еще подумала, что пора ей уходить в гражданские адвокаты по разводам и первым клиентом брать Хохлова. Пока не поздно. И еще она изумилась. "Надо же, до такой степени сегодня ничего не происходит!" — изумилась она сквозь шум усиливавшегося, но все еще приятного и ненавязчивого хмельного ветерка. Она оказалась в одной компании с человеком, у которого тоже больше ничего не происходит. Ни развода, ни примирения… Еще один кандидат для поступления на работу в глобальную корпорацию, которой не существует. Настоящий кандидат. В отличие от другого, ненастоящего, несуществующего. Но от которого теперь зависело все в ее собственной жизни… Просто сама жизнь. Какую бы крутую суперохрану ни выставлял сейчас босс к дверям этого клуба или в дверям ее квартиры. А пока не произошло фатального звонка, можно было делать все, что угодно. Надо позволить себе делать. Надо просто подойти к нему и посочувствовать. Раз в жизни. Под предлогом хорошего шампанского. Он нагнулся над столом. Какой-то сложный удар. Какая разница, какой. Все равно не пройдет! Она подошла к нему и положила руку ему на затылок. — Олег. Он оцепенел под ее рукой. — Слушай меня. У нас, типа, хэдхантеров, есть такой кошмар. У нас на фирме это называется "кандидат съел билет". Он распрямился под ее рукой. Приставил кий к столу и повернулся к ней. Она так и держала его за затылок. Сейчас он никуда не денется из-под ее руки. — Это когда все со всеми договорились, все подтверждено, авансы, знаешь, проплачены, а кандидат просто не выходит на работу… Понимаешь? В фирму клиента. Просто не выходит и все. Он в ауте. Это наш самый страшный кошмар. Хохлов смотрел на нее сейчас, как смотрят хорошие дикторы из телевизора на зрителей, а она, вытянув руку вверх, держала его за голову, зная, что не отпустит, пока что-то сегодня не случится. — У нас было дело… Кандидат… это была она… отличный менеджер. Должна лететь в Европу, в головной офис. У нее на руках билет на самолет. У подъезда стоит наша машина — везти ее в аэропорт. Понимаешь, да, что произошло? Хохлов осторожно кивнул под ее рукой: — Съела билет, да?.. Просто не вышла из квартиры? Она тоже кивнула в ответ, чувствуя, что так недолго уронить голову. Не его — свою. — Типа того. — Забаррикадировалась? — Типа того… — Она была твоим клиентом? — Кандидатом. Но не моим. Не моей… — И тебя послали к ней? Голову Хохлова стало держать легче, его голова прекратила сопротивляться. Если приглядеться к его голове — стала немного ближе и ниже. — Ну, я не СОБР, вообще-то… чтобы железные двери там ломать. И не федеральный розыск. Мне, вообще, самой… Вот он кошмар! Слезы подкатили… Стой, подруга! Нажралась, дура, расслабилась. Как-то она легко взлетела над полом и оказалась на бортике стола… Губы у него не бледные, а оказались такими сухими. Очень сухими и очень мягкими. Странно, такие легкие губы у такого… Кого? И такая легкая рука. Она уже висела в воздухе, парила-плыла на спине над бильярдным столом, едва не касаясь затылком поверхности. Вот он, кошмар! Точный удар кием — и ее голова покатится и упадет в лузу. "Чужой"… нет, это "чужая" в дальнюю. Хорошо бы, в самую-самую дальнюю! — Нет! Первое "нет" за сегодня. — Что с тобой? — Участливый, теплый шепот. — Подними меня, пожалуйста. Голова немного кружилась. Пол, появившись под ногами, покачивался. Хохлов и кий стояли перед ней неподвижно. Справиться со своими губами, с языком — и сказать очень четко, с правильной дикцией: — Это предложение я сегодня принять не могу. Извини. Он кивнул. Все нормально. Ничего еще не происходит. Она вспомнила. Теперь черт с ней, с дикцией: — Ты это… ты меня перебил. Я что хотела сказать… Знаешь, в конце концов она имела право. Такое последнее право. Ведь это мы с клиентом наехали на нее с предложением… Давили на психику. А ей просто хотелось… ну, не знаю чего. Она посмотрела ему в глаза. Он понимал. — У нее было это последнее право… Знаешь? Съесть билет. У каждого есть. Ты понимаешь, о чем я? Можно было не спрашивать. — Она, кстати, потом прислала деньги. За билет. И за это… типа, бензин… Вот такая, понимаешь… — Я так и думал, — сказал он, соглашаясь с ней чисто по-джентльменски. Придерживаясь за борт, она отвернулась и увидела на столике свой бокал. Почти пустой. Последний глоток. Она оттолкнулась от борта, пошла к столику. Все нормально. Последний глоток. Так сухо во рту. После таких сухих губ. Она потянулась к бокалу — и тогда раздался выстрел. Она отдернула руку, так и не дотянувшись. Эсэмеска! Как бомба. Вот он! Он как будто все видел! Он и здесь камеру поставил. Где-то здесь… Дожидался подходящего момента. Сумка-айфон-сообщение. ПРИВЕТ, РЕПЕЙ! ШКОЛА. НА СТАРОМ МЕСТЕ. 23-23-23. Она прочла и повторила. У него все в эсемеске с точками. Пунктуален. Он первый раз назвал ее "Репьем". Это — плохой признак. Очень плохой. — Нет. — Это не ему, а Хохлову, на какой-то вопрос. Хохлов что-то спросил еще. Она что-то ответила. Что это — 23-23-23?.. Ну да! Дата и время. Двадцать третье — это когда? Завтра!.. А какого числа у них был выпускной? Ну да! Чего проще! Наверно, двадцать третьего июня и был. Ленка сказала, годовщина. Пятнадцать лет. Она глянула на часы. У нее ровно двадцать четыре часа. Он дал ей ровно двадцать четыре часа. — Нет. — Это опять Хохлову, а не ему. Ему она уже не может отказать. В голове шумело, а хмель быстро улетучивался вон из мозгов и из всего тела, точно зашумела-загудела волшебная кухонная вытяжка. О чем речь?.. Кажется, Хохлов предложил ей проводить ее домой… До дома. Он сказал именно так — "до дома"? Можно представить, что там сейчас, у дома. Если выставленная боссом охрана примет Хохлова за ее маньяка… — Извини. Ничего смешного.