Не могу сдержаться и блуждаю по нему взглядом. Он одет в выцветшие голубые джинсы с дыркой чуть выше правого колена и темно-серую футболку под цвет глаз. Его волнистые волосы длиной чуть выше плеч распущены. Он стоит на улице босиком и смотрит на меня так, как, должно быть, я смотрю на него прямо сейчас. Мое сердце сжимается. Во рту пересыхает. А дурацкий пульс учащается до миллиона ударов в секунду. Господи, он выглядит так хорошо и раскрепощенно. И чертовски сексуально. — Oui, тебе тоже нравится то, что ты видишь. Да, черт возьми, мне очень нравится то, что я вижу. — Ты прав, — насмешливо говорю я, пытаясь преуменьшить то, что чувствую. Но я абсолютно уверена, что пылающий красный цвет, постоянно проявляющийся на моем лице, выдает мои чувства с головой. Пьер усмехается и протягивает мне руку. — Пойдем, мы можем поесть снаружи, если хочешь, но я предпочитаю не красоваться перед любопытными соседями. Я застенчиво оглядываюсь, чтобы посмотреть, смогу ли увидеть кого-нибудь, выглядывающего из своего окна. Например, маленькую старушку лет восьмидесяти, сидящую у своего окна. Но никого не вижу. — Ты смешная, — говорит Пьер и его губы изгибаются в кривой ухмылке — Пойдем, — он ведет меня в свой дом. — Пожалуйста, чувствуй себя как дома. — Ох, вот, возьми, — я протягиваю ему бутылку вина, с которой у меня были проблемы в машине. Пьер берет ее и смотрит на этикетку. — Ах, «Пенфолдс», очень мило, — говорит он, направляясь на кухню, и я следую за ним. Дом светлый и просторный, стены украшены множеством фотографий. Подозреваю, что на них его покойная жена, Ева. Она прекрасна. Его кухня — именно такая, какой я ожидала ее увидеть. Вся техника из нержавеющей стали. Холодильник со стеклянной дверцей, и от этого возникает ощущение компактной промышленной кухни. В центре кухонный островок с четырьмя высокими табуретами. На варочной поверхности стоят две тяжелые на вид черные кастрюли, в духовке включен свет, и что-то, похожее на хлеб, печется внутри. Запах восхитительный. Весь дом наполнен теплым ароматом, исходящим из духовки. — У тебя очень красивый дом, — говорю я, выдвигаю табурет и сажусь. Слева от меня огромные французские двери, которые ведут на крытую террасу. — Merci, — говорит он, берет большую деревянную ложку и что-то мешает в одной из кастрюль. — Могу я чем-нибудь помочь? — Oui, ты можешь взять два бокала, они вон в том шкафу, — он указывает на один из них. Дверца шкафчика с матовым стеклом, что позволяет мне увидеть, что внутри. Спрыгнув с табурета и подойдя к шкафу, я слышу, как он говорит отрывисто: — Ты очень красивая, — его голос становится ниже. Вместе с французским акцентом, с его взглядом и всей окружающей обстановкой, его голос скользит по моей коже, вызывая мурашки. — Спасибо, — говорю я, и мой голос звучит немного хрипло. Прочищаю горло и иду наливать вино. — Non, — Пьер останавливает меня. — Мы не должны позволять ему дышать. Просто подожди. Терпение — добродетель, — говорит он спокойным голосом Хлоп. Ой, что это было? Кажется, мой яичник взорвался. Глава 17 Холли — Все очень вкусно, большое спасибо, — говорю я и кладу кусочек равиоли в рот. — Они домашние, — Пьер замолкает и вытирает рот салфеткой, а затем делает глоток из своего бокала. — Я давно не готовил для кого-нибудь дома. Могу сказать, для него было сложно признаться в этом. Он избегает смотреть на меня, и пот, бисеринками скопившийся на лбу — явный признак его дискомфорта. Слева от обеденного стола стоит книжный шкаф, который занимает всю стену от пола до потолка. В нем, должно быть, около тысячи книг, если не больше. — Мне нравится твоя библиотека, — говорю я, пытаясь смягчить неловкое молчание. — Это книги моей жены, она любила читать. Она могла сидеть у окна и читать днями напролет. Я, бывало, приходил домой с работы и находил ее там, где оставил утром. Частенько она все еще была в пижаме, а по дому вообще ничего не было сделано, — он усмехается и качает головой. — Особенно ближе к концу. Вот черт, от одной неудобной темы к другой. Но мое присутствие в его доме однозначно привело бы к этому. — Как она умерла? Пьер опускает вилку и кладет ее сбоку от тарелки. Я избегаю взгляда его печальных серых глаз. — У нее был рак яичников. Мы не знали, пока не стало слишком поздно. — Я сожалею, Пьер. Я знаю, как трудно терять человека, которого любишь. Ну, приплыли. Обстановка определенно становится мрачной. — Она хотела ребенка, а я постоянно отказывал ей и говорил, что хочу больше продвинуться в карьере. Если бы я послушал и захотел того же, чего и она, то возможно... — Ты не должен винить себя. — Очевидно, я могу и буду делать это. — Мое сердце обливается кровью, потому что я знаю, какую боль он испытывает. — Если бы я согласился насчет ребенка, то, возможно, рак бы успешно поддался лечению. — Ты не должен сомневаться в решениях, которые уже принял. Ты не можешь изменить прошлое. Тишина заполняет комнату. Мы продолжаем есть, хотя уныние, безусловно, омрачило атмосферу. — Мой муж умер полтора года назад. — Merde! Что произошло? — с жаром спрашивает он. — Он ехал по шоссе, и у него спустило колесо. Он сменил его и уже садился в свою машину, когда грузовик врезался в него. Водитель грузовика не гнал, но у него зазвонил телефон, и он посмотрел вниз, чтобы ответить на звонок, — мой голос дрожит, а кожа становится ледяной от мысли о том дне. — У нас даже не было шанса попрощаться, — я чувствую слезы, наворачивающиеся на глаза. — Теперь настала моя очередь говорить «я сожалею». Я знаю, к какой сердечной боли может привести потеря супруга. Вытираю слезу. Я недостаточно сильна, чтобы сдержать их все — одна пробилась сквозь мой контроль. — Мне сказали, что он умер мгновенно. Он даже не понял, что произошло. Не почувствовал никакой боли. Минуты идут. Такое чувство, будто время застыло, и мы молчим. Я смотрю в свою тарелку. Не знаю, что делает Пьер или на что смотрит, но я могу понять его чувства из-за потери жены, они такие же, как и у меня после гибели мужа. — Не самое лучшее первое свидание, — Пьер прерывает наше молчание. Не могу удержаться и поглядываю на него, а он сидит напротив меня с едва заметной улыбкой. — Возможно, это была не самая лучшая идея, — шепчу я. — Non, пожалуйста. Теперь мы знаем одну из причин, почему мы стали теми, кто мы есть. Давай закончим нашу трапезу и поговорим о чем-нибудь хорошем, — он подносит бокал вина ко рту и делает глоток. Вдруг я понимаю, что уставилась на его губы, на то, как они прижимаются к бокалу, пока он пьет. — Расскажи мне о своей дочери. Как только он задает этот вопрос, я чувствую, что темная туча миновала, и на сердце становится легче. — Ей семь, и она ходит в первый класс. Она умная и невероятно общительная. — Я заметил это, когда она подошла ко мне в больнице. Кое-что крутится в моей голове, и я хочу выяснить это. — Пьер? — Oui. — Почему ты поцеловал меня в кабинете Ангуса? Он нерешительно ерзает на своем месте и наполняет рот едой. Подозреваю, что так он поступает, потому что хочет обдумать свой ответ. Я передразниваю его и съедаю еще несколько равиоли.