– Я только что видел Тома. Он сказал, что ты еще работаешь, и я решил взглянуть, как ты тут. – Все еще отстаю от графика. Ты, случайно, не знаешь, где тут баночки для образцов? – Конечно. – Он подошел к стеллажу. – Том не очень хорошо выглядел. С ним все нормально? Я не знал, можно ли откровенничать, поскольку не был уверен, что Пол в курсе состояния здоровья Тома. Но Пол, судя по всему, понял причину моих колебаний. – Не волнуйся, я знаю о стенокардии. У него был очередной приступ? – Не очень сильный, но я все же уговорил его пойти домой, – ответил я, обрадовавшись, что не нужно ничего выдумывать. – Рад, что он хоть к кому-то прислушивается. Обычно его отсюда палкой не выгонишь. – Пол протянул мне баночку. – Что это? Я положил маленький коричневый предмет в баночку и протянул Полу. – Пустая оболочка куколки. Падальной мухи, судя по виду. Должно быть, попала в ухо, когда мы обмывали тело из шланга. Пол сперва посмотрел на образец без малейшего интереса, а потом до него дошло. Он перевел взгляд с образца на труп. – Это с того тела, что вы эксгумировали сегодня утром? – Именно. Присвистнув, он забрал у меня баночку. – Каким лешим ее туда занесло? Мне бы тоже хотелось это знать. Падальные мухи – неизменный спутник при нашей работе. Они откладывают личинки во все отверстия в теле. И умеют проникать практически всюду, как внутри помещений, так и снаружи. Но я отродясь не слышал, чтобы они откладывали личинки в шести футах под землей. Я закрыл баночку крышкой. – Единственное, что приходит в голову: тело некоторое время лежало на поверхности, прежде чем его закопали. Том тебе рассказал о стадии разложения? – Что оно зашло куда дальше, чем должно за шесть месяцев? – кивнул Пол. – Оболочка куколки пустая – значит, тело должно было пролежать на воздухе десять-одиннадцать дней, чтобы муха вылупилась. С учетом того, что тело закопали шесть месяцев назад, получаем время смерти где-то в конце осени. Тепло и сыро, поэтому тело не мумифицировано, как случилось бы летом. Дело начинало обретать смысл. Либо случайно, либо умышленно тело оставили гнить, прежде чем положить в гроб, и этим объясняется, почему процесс разложения зашел так далеко. Пол некоторое время молчал. Я знал, о чем он думает, и когда он поглядел на меня, я понял, что он взволнован не меньше, чем я. – Гроб еще здесь? Мы вышли из зала и направились в кладовку, где гроб и алюминиевый контейнер дожидались прихода команды криминалистов. Когда мы его открыли, вонь оттуда пошла невыносимая. Саван лежал внутри, грязный и смятый. Пол вытащил его пинцетом. До этого момента всеобщее внимание было сосредоточено непосредственно на трупе, а не на том, во что он был завернут. Теперь же, когда мы уже знали, что искать, поиски много времени не заняли. В ткани оказались еще оболочки куколок, скрытые липкой черной суспензией из тела. Некоторые пустые, уже вылупившиеся, как та, что я нашел, но другие вполне целые. Личинок не обнаружилось, но за шесть месяцев их мягкие тельца уже давно растворились. – Ну что ж, это все ставит на место, – заметил Пол. – Одну еще можно объяснить случайностью, но не такое количество. Это тело уже весьма изрядно разложилось, прежде чем его положили в гроб. Он потянулся к крышке гроба, но я его остановил. – Что это? В складках савана виднелось еще что-то. Взяв у Пола пинцет, я осторожно достал предмет. – Что это? Какой-то кузнечик? – спросил он. – Не думаю. Было очевидно, что это насекомое. Примерно дюйм длиной, с длинным сегментным панцирем. Частично раздавленное. Скрючившиеся после смерти лапки подчеркивали вытянутую каплевидную форму тельца. Я положил его на ткань. На черно-белом фоне насекомое казалось еще более неуместным и чужеродным. Пол наклонился, чтобы разглядеть получше. – Никогда такого не видел. А ты? Я покачал головой. Я тоже не имел ни малейшего представления, что это такое. Знал только, что оно тут совсем не к месту. После ухода Пола я проработал еще пару часов. После обнаружения неизвестного насекомого вся моя усталость куда-то подевалась, так что я работал до тех пор, пока не положил все эксгумированные останки в чаны с детергентом. И когда покинул морг, во мне еще бурлил адреналин. Мы с Полом решили нынче вечером не тревожить Тома по поводу нашей находки, но у меня было стойкое ощущение, что это существенный прорыв в деле. Я еще пока не знал почему, но нутром чуял, что это насекомое очень важно для следствия. И это было приятное чувство. Все еще погруженный в свои мысли, я брел через стоянку. Моя машина оказалась тут чуть ли не единственной. По краям стоянку освещали ряды фонарей, но в центре ее царила почти непроглядная тьма. Я уже дошел почти до середины и полез в карман за ключами, когда внезапно ощутил холодок на спине. Я понял, что не один. Я быстро обернулся, но ничего не увидел. Стоянка превратилась в поле тьмы, лишь силуэты нескольких машин виднелись в темноте. Никакого движения. И все же меня не покидало чувство, будто что-то – кто-то – находится поблизости. Ты просто устал. И тебе мерещится всякое. Я снова двинулся к машине. Звук моих шагов был неестественно громким. И тут я услышал, как позади меня покатился камушек. Я резко обернулся, и меня ослепил луч света. Прикрыв рукой глаза, я прищурился и разглядел, как из-за похожего на танк силуэта пикапа появилась темная фигура с фонарем в руке. Человек остановился в нескольких футах от меня. Фонарь по-прежнему светил мне в лицо. – Не скажете, что вы тут делаете? Голос был глухой и угрожающе вежливый, с очень сильным гнусавым акцентом. Я разглядел сквозь луч света погоны и расслабился, сообразив, что это всего лишь охранник. – Домой собираюсь, – ответил я. Он продолжал светить мне в лицо. И это мешало мне разглядеть что-либо еще, кроме формы. – Удостоверение личности какое-нить есть? Я выудил пропуск, полученный в морге, и показал охраннику. Тот не сделал попытки его взять, лишь посветил фонарем на пластиковую карточку, а потом снова направил фонарь мне в глаза. – Вы не могли бы светить куда-нибудь еще? – моргая, спросил я. Он опустил фонарь. – Допоздна работали, а? – Совершенно верно. В глазах у меня рябило от света, зрачки никак не могли приспособиться. Охранник усмехнулся. – Ночная смена дерьмовая штука, э? Фонарик погас. Я ничего не видел, но услышал удаляющиеся по гравию шаги. Из темноты донесся его голос: – Поосторожней за рулем. Ты смотрел, как удаляются задние огни автомобиля, дожидаясь, пока они растворятся в ночи. И лишь потом вышел из-за пикапа. В горле саднило от напряжения, поскольку ты старался говорить низким голосом, сердце бешено стучало, то ли от возбуждения, то ли от разочарования, ты толком и сам не мог понять. Этот идиот так и не понял, насколько близко к краю находился. Ты знал, что рисковал, вот так вот стоя с ним лицом к лицу, но не удержался. Когда ты увидел, как он идет через стоянку, это показалось нежданной удачей. Вокруг ни души, и вряд ли кто-нибудь его хватится до завтра. И ты не задумываясь двинулся в темноте за ним, сокращая дистанцию. Но, как бы тихо ты ни ступал, он все же что-то услышал. Остановился и огляделся. И хотя ты по-прежнему при желании мог его схватить, эта задержка заставила тебя задуматься. И даже если бы твоя нога не запнулась о чертов камень, ты все равно уже решил дать ему уйти. Богу известно, ты не боишься рисковать, но какой-то никому не известный британец того не стоит. Не сейчас, когда ставки так велики. И все же искушение было очень сильным. И не будь у тебя на сегодня запланировано кое-что другое, ты бы не удержался. Ты улыбнулся при этой мысли, внутри тебя бурлило предвкушение. Это будет опасно, но кто не рискует, тот не пьет шампанское. Все, что тебе нужно: шок и ужас. Ты слишком долго прятался по углам, глядя, как всякие ничтожества купаются в лучах славы. Давно пора получить то признание, которое ты заслуживаешь. И после завтрашнего дня ни у кого не возникнет сомнений в том, на что ты способен. Они думают, что знают, с чем столкнулись, но на самом деле они и представления не имеют. Ты еще только начал. Ты вдохнул поглубже теплый весенний воздух. Чувствуя себя сильным и уверенным, ты садишься в пикап. Пора ехать домой. Тебе предстоит трудный день.