– Может, это очередная игра Йорка? – предположил я. Результат анализа ДНК со временем даст нам необходимую информацию, но было у меня подозрение, что нам не придется так уж долго ждать. Пол устало пожал плечами. – Я тут поговорил с Гарднером. Не то чтобы он прямо это признал, но они явно принимают всерьез твою теорию насчет Тома. Главное в том, что они не могут гарантировать, что Йорк ничего не затеял еще против кого-то из занятых в расследовании, после того как с Томом у него все сорвалось. Наверное, эта мысль должна была прийти и мне в голову, но не пришла. Я был слишком выбит из колеи случившимся с Томом, чтобы додумать все до логического конца. – И что Гарднер намерен делать? – Он мало что может, кроме как порекомендовать всем быть осторожными, – ответил Пол. – Он ведь не может приставить охрану к каждому, даже если бы хотел. – Будем считать, что я предупрежден. Он улыбнулся, но как-то не очень весело. – Все становится лучше и лучше, а? Твоя научная поездка оказалась куда как познавательной. Что есть, то есть, но я все равно был рад, что приехал. Я ни за что не упустил бы возможность поработать с Томом, несмотря на то, во что это вылилось. – Ты встревожен? – спросил я. Пол словно сдулся как воздушный шарик. Он провел рукой по лицу. – Да не особо. Раньше у Йорка было преимущество – неожиданность, но теперь уже нет. Я, конечно, проявлю осторожность, но не собираюсь прожить остаток жизни, оглядываясь, не гонится ли за мной очередной маньяк. – К такому со временем привыкаешь, – заметил я. Он оторопел, а потом рассмеялся. – Ну да, наверное, тебе видней. – Он снова стал серьезным. – Послушай, Дэвид, если хочешь отойти в сторону, никто тебя не станет за это винить. Это не твоя проблема. Я знал, что он желает мне только добра, но это все равно прозвучало как пощечина. – Была не моя. Но теперь стала. Пол кивнул, затем посмотрел на часы. – Извини, но мне надо идти. Очередное чертово заседание факультета. Через пару дней все утрясется, но сейчас мне надо быть в двух местах одновременно. Когда дверь за ним закрылась, тишина зала для аутопсии будто сомкнулась вокруг меня. Я поглядел на частично собранный скелет, ожидающий на смотровом столе, и подумал о Томе. Затем, отогнав посторонние мысли, вернулся к работе. Я проработал даже дольше, чем собирался. Отчасти для того, чтобы наверстать упущенное время, но главным образом потому, что не хотел остаться наедине с собой в гостиничном номере. А пока я занят, можно не думать о смерти Тома. Но беспокоило меня не только это. Гнетущее состояние, появившееся после ухода Пола, никак не хотело рассеиваться. Все мои чувства странным образом обострились. К стоявшей в морге химической вони примешивался запашок биологического происхождения, слегка напоминавший запах бойни. Белый кафель и металлические поверхности холодно блестели в резком свете. Но сильнее всего я чувствовал тишину. Где-то вдалеке работал генератор, его шум скорее ощущался, чем был слышен, капала вода из крана. И больше ничего. Обычно я не замечал тишины. А теперь кожей чувствовал, как она меня окружает. Конечно, я отлично понимал, в чем тут дело. Пока Пол об этом не упомянул, я как-то не рассматривал возможности, что Йорк мог наметить жертвой кого-то еще из участников расследования. Меня беспокоил только Том, и даже после похищения Ирвинга я продолжал слепо верить, что только Тому грозит опасность. Но было наивно думать, что после его смерти Йорк остановится. Он просто поменяет приоритеты и продолжит. Пол особо активного участия в расследовании не принимал, но были и другие, вполне способные удовлетворить жажду Йорка заполучить в жертвы известную персону. Я не настолько самонадеян, чтобы считать себя знаменитостью, но впервые за много дней поймал себя на том, что потираю живот, чувствуя пальцами шрам под хлопковым балахоном. Уже было больше десяти часов, когда я закончил работу. Кости Ноя Харпера не поведали ничего особо интересного, но я ничего и не ждал. Сломанный шейный позвонок рассказал более чем достаточно. Переодевшись, я двинулся к главному коридору морга. Похоже, я был в морге один – даже Кайла нигде не наблюдалось; впрочем, его смена давным-давно закончилась. Впереди я увидел тоненькую полоску света, пробивавшуюся из-под двери кабинета. Когда я проходил мимо, из кабинета раздался оклик: – Кто здесь? Я мгновенно узнал сварливый тон и понял, что самым разумным будет просто пойти дальше. Никакие мои слова ничего уже не изменят. Не вернут Тома. Брось. Оно того не стоит. Открыв дверь, я зашел в кабинет. Сидевший за столом Хикс замер, не успев задвинуть ящик. После той сцены на кладбище я впервые с ним встретился. Какое-то время ни один из нас не проронил ни слова. Настольная лампа освещала лишь небольшую часть стола, в углах комнаты царил сумрак. Патологоанатом мрачно смотрел на меня. – Думал, это лаборант, – пробормотал он. Я увидел стоящий перед ним бокал, наполовину заполненный темным напитком, и подумал, что вошел в тот момент, когда он убирал бутылку. Я зашел, чтобы выложить Хиксу все, что я о нем думаю, но при виде его сгорбленной фигуры за столом весь мой боевой пыл улетучился. Я развернулся, чтобы уйти. – Погодите. Патологоанатом пожевал губами, словно ему было трудно выдавить непривычные для него слова. – Мне очень жаль. Я имею в виду Либермана. – Он смотрел на крышку стола, рисуя на ней толстым указательным пальцем абстрактные фигуры. Я заметил, что его кремовый костюм измят и давно не чищен, и понял, что Хикс носит его не снимая. – Он был хорошим человеком. Мы не всегда ладили, но он был хорошим человеком. Я промолчал. Если Хикс хочет успокоить собственную совесть, то я ему в этом не помощник. Но он, похоже, от меня этого и не ждал. Он взял бокал и угрюмо уставился на него. – Я работаю тут уже тридцать лет, и знаете, что в нашем деле самое скверное? Каждый раз, как это случается с кем-то из знакомых тебе людей, тебя все равно это застает врасплох. Он пожевал губу, словно был озадачен этим фактом. Затем поднес бокал к губам и выпил до дна. Крякнув, он открыл ящик стола и достал оттуда почти полную бутылку бурбона. На какой-то ужасный миг я подумал, что он предложит мне выпить, предложит какой-нибудь сентиментальный тост за Тома, но он лишь наполнил доверху бокал и убрал бутылку обратно в ящик. Я еще некоторое время постоял, ожидая, не скажет ли патологоанатом еще что-то, но он уставился в пространство: либо забыл о моем присутствии, либо желал, чтобы я испарился. Что бы ни подтолкнуло его заговорить со мной, этот порыв уже миновал. Я оставил его наедине с виски. Встреча меня взволновала. Хикс оказался не столь простым и однозначным. И я подумал, сколько еще ночей он так вот сидел один в своем кабинете, одинокий человек, у которого в жизни нет ничего, кроме работы. Это была беспокоящая мысль. Смерть Тома лежала тяжким грузом на моей душе. Я вышел из морга и направился к машине. Ночь была прохладней, чем обычно, холодная сырость напоминала, что зима миновала не так давно. Звук моих шагов эхом отражался от темных зданий. Больницы никогда не бывают по-настоящему пустыми, но когда время посещения заканчивается, кажутся заброшенными. А морг, как правило, расположен подальше от случайных глаз. До автостоянки было недалеко, и я оставил машину на хорошо освещенном открытом месте посередине. Но пока я шел к ней, в голове звучало предупреждение Гарднера. То, что было безопасным при свете дня, теперь казалось странно-угрожающим. Дверные проемы смотрели темными дырами, поросшие травой лужайки, которыми я любовался на солнышке, теперь превратились в поля тьмы. Я шел ровным и размеренным шагом, отказываясь подчиняться внутреннему голосу, требовавшему поспешить, но был рад, когда наконец добрался до машины. Я достал ключи и отпер ее еще на подходе. И только уже открывая дверь, я осознал, что на ветровом стекле что-то есть. Под один из «дворников» была засунута кожаная перчатка с расправленными на стекле пальцами. Должно быть, кто-то нашел ее на земле и сунул туда, чтобы хозяин увидел, подумал я, собираясь ее убрать. Внутренний голос предупредил, что сейчас неподходящее время года носить перчатки, но к этому моменту я уже до нее дотронулся. Она оказалась холодной и склизкой и чересчур тонкой для обычной кожи. Отдернув руку, я резко обернулся. Погруженная в сумрак стоянка была издевательски пустой и тихой. С бьющимся сердцем я снова повернулся к предмету на ветровом стекле. Прикасаться к нему я больше не стал. Теперь я знал, что это вовсе не кожаная перчатка. Это была человеческая кожа. 18 Гарднер наблюдал, как оперативник поднимает щетку «дворника» и осторожно снимает пинцетом кусок кожи со стекла. Гарднер с Джейкобсен приехали двадцать минут назад. С ними приехал микроавтобус – передвижная криминалистическая лаборатория БРТ. Вокруг моей машины установили подсветку, и весь кусок территории оцепили лентой. – Не надо было вам ее трогать, – произнес Гарднер, причем уже не в первый раз. – Если бы я понял, что это, то не трогал бы. Должно быть, раздражение все же проявилось в моем тоне. Джейкобсен, стоявшая рядом с Гарднером, отвела взгляд от криминалистов, обрабатывавших машину в поисках отпечатков пальцев, и посмотрела на меня слегка озабоченно – между ее бровями опять появилась маленькая морщинка, – но промолчала. Гарднер тоже замолчал. Он держал в руке большой желто-коричневый конверт, который привез с собой, но пока что так и не сказал, что в нем. Гарднер бесстрастно наблюдал, как эксперт-криминалист осторожно кладет кожу в пакетик для улик. На этот раз приехала другая, незнакомая мне команда. Я поймал себя на том, что размышляю, были ли у нее в принципе другие задачи или это просто дежурная ночная бригада. Не то чтобы это имело значение, но было проще думать об этом, чем о том, что может означать новый поворот событий. Осторожно держа пакетик рукой в перчатке, агент запечатал его и поднял вверх, чтобы Гарднер мог получше разглядеть содержимое. – Да, она точно человеческая. Я и без него это знал. Кожа была темно-коричневой и почти прозрачной по текстуре. Теперь стало совершенно очевидно, что она слишком неровная для перчатки, но ошибка была вполне объяснима. Мне и раньше доводилось видеть такого рода штуки. Только вот не на ветровом стекле своей машины. – Значит ли это, что Йорк снимал кожу со своих жертв? – спросила Джейкобсен. Она очень старалась казаться невозмутимой, но даже ее это зрелище явно потрясло. – Не думаю, – ответил я. – Позвольте?