— Красиво… — Я протянула руку и дотронулась до ее ключицы на картине. Щеки у меня запылали, и я отдернула руку. Анита тоже покраснела и отвернулась к картине, над которой работала. На ней женщина с прибитой к кресту рукой смотрела на море. Сзади темнело небо, затянутое грозовыми тучами; волосы женщины растрепались от ветра. — Сильно, — сказала я. Анита улыбнулась. — Меня вдохновили истории рыбацких жен — как они дожидались мужей с моря, хоть и не знали, вернутся те или нет. Она смешала две краски на палитре и провела кистью по шее женщины. В этой обстановке Анита выглядела старше — не только из-за наметившегося животика, а, скорее, такой ее делал дом. Старый дом, где стены, потолок и пол были покрыты темным лаком. Я задумалась: какая же Анита настоящая — молодая девушка, с которой я познакомилась у нас в ванной, или эта взрослая женщина за мольбертом? Впрочем, мне нравились они обе. Свет из окошка в потолке окутывал комнату загадочным сиянием. Пока Анита работала, я расхаживала по мастерской, разглядывала картины и столы с разложенными на них набросками, карандаши, тюбики с красками и всяческие коробочки. — Это что? — Я взяла в руки какую-то штуковину из толстого стекла. Она представляла собой два блестящих шарика друг над дружкой, похожие на снеговика, оказавшиеся намного тяжелее, чем казалось с виду. — Это курант, — объяснила Анита, — чтобы растирать пигменты для красок. Я им почти не пользуюсь, покупаю тюбики с готовыми масляными красками, но эта штука тяжелая, и бумага не разлетается. Я поставила курант на место, уселась в кресло в углу и принялась разглядывать Аниту, которая превратилась в единое целое с картиной. Рядом с ней мне было хорошо, удивительно просто, и мне это нравилось. Если мы подружимся, то мне тоже хотелось стать такой, избавиться от излишней сложности. И в то же время было в этом нечто мучительное, неясное. Анита рассмеялась и схватилась за живот. — Ребенок пинается, — сказала она, — всего пару дней назад начала. А мне от этого щекотно. — Это девочка? — Мы назовем ее Аврора. — Красиво, — похвалила я, — мне нравится. Она посмотрела на живот и погладила его. — Вы давно уже вместе? — спросила я, показав на портрет мужчины. Анита показала на сложенные в углу коробки. — Я в начале месяца сюда переехала. — Когда мы с тобой только познакомились, я думала, вы с Эгилем мутите, — сказала я. Она рассмеялась, но в ее смехе снова зазвучала обида. На шаг отступив назад, мазнула по шее женщины и быстро отдернула кисть. — Вот так. Мы смотрели на женщину на картине. Она была изображена вполоборота, поэтому ее чувств я не видела. Тучи у нее за спиной, возможно, раскрывали ее душевное состояние, однако однозначно тут не скажешь. — Ну, теперь твоя очередь, — сказала Анита. — Разденешься? Я покраснела. — Ой, то есть мне голой позировать… — Если ты не против. Я отвернулась и стала раздеваться. Анита и прежде видела меня обнаженной, но сейчас все было иначе. Сейчас я и раздевалась как раз для того, чтобы она видела. Сложив одежду на пол, уселась в кресло. — Ничего, если я вот тут сяду? Анита кивнула. Я заметила, что она тоже покраснела. Взяла кисть и повернула мольберт так, чтобы видеть меня. — Если замерзнешь, скажи. Повисла тишина, которую нарушал лишь тихий шорох кистей Аниты. Какова, хотелось бы знать, дальнейшая судьба этой картины? Кто ее увидит? Я не привыкла выставлять свое тело на всеобщее обозрение, но спустя некоторое время смущение исчезло. — Если честно, мне до сих пор интересно, — сказала я, — у вас с Эгилем правда был роман? Она пожала плечами. — В жизни еще и не то бывает. — Это точно, — согласилась я, — но я не об этом спросила. — Да, все это, наверное, странно выглядит. — Анита больше не улыбалась. Еще несколько секунд она рисовала молча. Свет из окошка в потолке совсем выбелил ей волосы. — Ну ладно, — сказала наконец Анита и показала на портрет Бирка, — у нас с ним так заведено. Его по нескольку недель не бывает, а я могу оставаться здесь и работать, сколько влезет… — Она посмотрела на меня, похоже, сравнивая с изображением на холсте. — Когда я поняла, что беременна, аборт делать уже было поздно. И мы с Бирком решили ради ребенка попробовать наладить отношения. Поэтому я сюда и переехала. — Она вздохнула. — Ты поступила бы иначе. Ты вообще, судя по всему, намного свободнее. А у меня вроде как и другого выхода не было. Когда ты мать-одиночка, с искусством можно попрощаться… — Голос у нее сорвался. Словно повинуясь инстинкту, я встала и обняла Аниту. Ее волосы, подобно теплой воде, щекотали мне лицо. Я точно обнимала саму себя. — Не плачь, — прошептала я и принялась слизывать с ее щеки соленые слезы. Анита хихикнула, а я погладила ее по влажноватым волосам, дотронулась кончиками пальцев до шеи. Такой близости у меня еще не бывало. Получилось совсем не похоже на то, чем я занималась прежде, как правило, напившись. Сейчас все было более честно; мы краснели, хихикали и не прятались друг от дружки. Гладя ее, я дрожала; ее кожа с привкусом карамели обжигала меня. * * * Спрятавшись под одеяло, я целовала мягкое тело Аниты. Ее охватила дрожь, она тихо всхлипнула, и в ту же секунду мне почудилось, будто ее всхлипам вторит еще какой-то звук. Звук похожий, но исходящий еще откуда-то. И звук этот не стихал, он становился громче и настырнее. Я решила было, что с моим слухом неладно. И лишь позже, положив голову на подушку, поняла, откуда этот звук. В углу, за шкафом, стояла корзинка, в которой лежали крошечный черный пудель и несколько резвых щенков. — Какие славные, да? — Анита засмеялась. Встала и, завернувшись в одеяло, подошла к корзинке. Взяв на руки одного щенка, принесла его мне. Щенок, которого положили мне на грудь, тотчас же пополз вверх по одеялу. Уши у него смахивали на маленькие кудрявые тряпочки, а окрас был черно-коричневый. — Моя Дарлинг снюхалась с соседским Кингом Чарльзом, поэтому если у тебя есть знакомые, которым нужен щенок, скажи. На миг у меня перехватило дыхание. Я смотрела на крошечное кудрявое создание, а сердце колотилось все быстрее. Я машинально открыла рот. Говорить ничего не собиралась, но губы и голосовые связки действовали против моей воли. — На самом деле, — проговорила я и сглотнула, — у моей бабушки недавно умерла собака. И, по-моему, ей полезно будет завести новую. Я уткнулась в собачью шерсть, пытаясь заглушить слова. — Так это же чудесно! — обрадовалась Анита. — Пускай забирает моего любимца! Мариам Олесунн Вторник, 22 августа 2017 года Я затолкала Неро в большой чемодан, который купила у Кэрол и в котором шилом проделала дырки, чтобы Неро не задохнулся. Питон зашипел. Его пасть больше моего лица, она бело-розовая, с двумя рядами мелких прозрачных зубов. Их почти не видно, но они есть. Если б не зубы, его рот напоминал бы розовый туннель, ведущий в рай. Какое глупое сравнение… Я опустила крышку и застегнула молнию. После моего возвращения он со мной не разговаривал. Может, на этот раз все сложится иначе и наша дружба будет взаимной… Я завела машину и поехала в центр. День был светлый, на дорогах никого. Я прибавила скорости, провожая взглядом проносящиеся за окном дома. На подъезде к городу, между невысокими горами, меня всерьез охватила ностальгия. Сколько же раз я ездила по этим дорогам, через этот туннель, между Суннмёрского музея, где покачиваются на фьорде лодки, через следующий туннель, пока наконец впереди не появлялись первые приметы Олесунна… Тело наполнилось легкостью, будто я спешила навстречу чему-то увлекательному. Мне захотелось послушать музыку; я включила радио, но передавали новости. Рассказывали об исчезновении и о поисковых операциях в Кристиансунне. Я выключила радио, не в силах вспоминать о том, что Ибен исчезла. Несколько раз объехала центр. У ратуши отреставрировали фасад, на месте «Макдоналдса» открыли «Эйч энд Эм», но, в сущности, все осталось прежним — дом, улицы… Я вроде как перенеслась в прошлое. Глядя в зеркало заднего вида, я ожидала увидеть в нем двенадцатилетнюю девочку, а когда озиралась, мне казалось, будто рядом в машине сидят двое моих приятелей. Я проехала мимо старого кинотеатра, по улице Лёвенволдвейен, свернула на перекрестке налево, и все думала, что на эти двенадцать лет время замерло, а желтый светофор мигал без остановки. На следующем перекрестке я повернула направо и проехала мимо старого автовокзала, где мы столько вечеров провели на жестких деревянных скамейках, покуривая и глядя на асфальт и фьорд, асфальт и фьорд — все, из чего состоит Олесунн. На смену ностальгии постепенно пришла былая скука, мучившая меня, когда я жила тут. За мостом Хеллебруа, где вместо круговой развязки теперь светофор, я свернула налево, к Стейнвогену, проехала до Скарбёвика, мимо маленьких лодочек и старой школы, и, оставив позади таунхаусы и виллы, зарулила в знакомый район. Я прекрасно знала, где остановить машину. Вытащила из кармана куртки позолоченный ключ, тот самый, который Ибен хранила в своей шкатулке с драгоценностями, и потерла его. Ключ от моей комнаты. А это немало. Как он попал к Ибен, я не понимала, однако этот ключ доказывает, что ее исчезновение как-то связано со мной. Это не просто ключ — это известие. Во-первых, мне надо осмотреть мою старую комнату. Я и не предполагала, что вернусь сюда — это место вспоминалось разве что в кошмарах, — и тем не менее именно сюда мне пришлось приехать. Я открыла заднюю дверцу, наклонилась над чемоданом и расстегнула молнию. Питон переполз через край и свернулся у меня на коленях, подняв голову к окну и глядя на дом. — Узнаешь? — шепнула я. Он не ответил, однако я не сомневалась, что Неро узнал. Он пробовал на вкус воздух. Язык у него тоже вырос. А потом тишину нарушил шепот — тихий, похожий на легкий бриз. Этого достаточно, чтобы я поняла: ничего не изменилось. Ему в моем обществе не нравится, не нравилось сидеть все эти годы взаперти, и сейчас от этого чемодана он тоже не в восторге. И плевать хотел на наш бывший дом. Сглотнув, я прошептала: — Я тебя опять ненадолго закрою, ладно? А попозже тебя ждет награда, обещаю. С трудом затолкав питона обратно в чемодан, я снова заперла его.